Внезапно в её руках появилась палочка, и руки Гарри тут же оказались поднятыми и связанными магическим путами.

— Гермиона, — рванулся Гарри, но она покачала головой.

— Значит, Роджер, ничего не придумывал, — она встала и стянула с себя оставшийся кусочек ткани. — Это ты, всё ты.

— Гермиона, развяжи меня.

— Ты был рядом, я чувствовала тебя, но ты не нарушал обещания, пока я сама к тебе не пришла, — продолжала говорить она и снова взобралась на Гарри, тронув его грудь кончиками длинных волос, отчего тот вздрогнул и забился сильнее.

— Милая, отпусти меня! Я очень хочу в тебя.

— И вот мы столкнулись с проблемой, — она присела на его скрытый тканью трусов член и начала тереться об него, трогая свою грудь руками. Взгляд Гарри излучал жар, а сам он рычал от невозможности ласкать её. Палочка лежала на самом краю кровати, и он при всём желании не смог бы до неё дотянуться. — С одной стороны, ты обманывал меня много лет, что в итоге привело… к сам знаешь чему. С другой — ты вернул память моим родителям, спас родителей Невилла, выполнил обещание, любишь меня.

— Люблю, очень люблю, только развяжи меня, и я докажу тебе, — шептал Гарри, уже сам дёргая бёдрами в такт волнообразным движениям Гермионы.

— И, в принципе, — продолжала говорить Гермиона, ущипнув себя за сосок, — ты находился под пагубным влиянием Волдеморта, а, значит, это во многом оправдывает тебя. Что?

Гарри перестал биться в силках и внимательно посмотрел на неё, а потом резко поднял скованные руки, захватил её в кольцо и перевернулся. Она оказалась прижатой к кровати, под ним, без возможности вырваться, но больше не боялась этого.

— Ничего не может оправдать изнасилование, но я рад, что ты на пороге того, чтобы простить меня.

Он тёрся об неё своим сильным телом, пока боксеры не съехали вниз, а его член не толкнулся во влажную щель, проникая до конца. Гермиона выгнулась и поцеловала его в губы, попутно снимая заклинание магических пут. Губы к губам, тело к телу, сердце к сердцу. Гарри провёл руками по изогнутой спине, прижимая девушку к себе ещё плотнее. Он сжал ладонями ягодицы и с хорошим размахом начал насаживать Гермиону на себя, при этом не прекращая настойчивого поцелуя, языком имитируя движения бёдер.

Оба застонали и задвигались в неистовом танце любви, тесно прижимаясь к друг другу, забывая всё плохое. Теперь имело значение только это. Он и она. Вместе. Навсегда.

***

— Всё-таки рано она его простила, — проворчал Генри, усаживаясь за стол после тихого хлопка аппарации. — Им вообще обоим бы к психиатру сходить.

Марджери положила салфетку на колени, сделала глоток воды и заговорила:

— Люди часто принимают неверные решения и совершают ужасные поступки, но, самое главное, чтобы мы осознавали последствия и исправляли ошибки. Самое страшное, что если бы всего этого между ними не случилось, то она бы не осознала, что любит Гарри и вышла бы замуж за Рональда Уизли.

— И что в этом плохого? Он не насиловал её…

— Он бы изнасиловал ей душу, и когда бы она сошлась с Гарри, а она бы сошлась, то пострадали бы уже не двое одиноких людей, а две семьи и их дети. Вот это была бы настоящая трагедия.

Генри только хмыкнул на это и посмотрел вверх.

— И всё равно его надо избить, а её — выпороть.

— Думаю, они и сами с этим успешно справятся, — усмехнулась Марджери и отрезала себе кусочек тыквенного пирога.

— И всё-таки какая гадость — эта их австралийская заливная рыба! — проворчал Генри, накладывая порцию пирога и себе.