Мог переждать денек-другой, мог пойти в отряде. Но в погоне за местом под солнцем позабыл простую истину: жажда славы, подогретая юной кровью, сгубила больше жизней, чем все клыки и пули на свете. Хорошо хоть ума хватило не соваться на Окраины, а из центра вся живность давным-давно откочевала на новые пастбища мертвечины, не оставив после себя ни кусочка кости, ни обрывка одежды. Как вскоре выяснилось, кое-кто задержался.

Среди старинной лепнины фасадов и блестящих новостроек долгое время царили тишина и спокойствие, однако наткнуться на ценный хабар здесь можно было с такими же шансами, что и достать целое яйцо из упавшей со стола корзины. Запертая дверь в квартире панельной многоэтажки – немыслимое везение, но чаще приходилось обыскивать вскрытые и уповать на невнимательность (или привередливость) коллег по цеху. На базе сгодится все: от зажигалки до одеяла, от игрушки до цветочного горшка, но Илье посчастливилось отыскать истинный Клондайк. Кто бы мог представить, что в пустой комнате с ободранными обоями под вспухшим линолеумом обнаружится оружейный сейф. Хозяин забрал ствол и, быть может, стал грозой чудовищ, или вождем крохотного племени, либо сгинул, едва перешагнув порог, но оставил про запас десять пачек патронов с начинкой от утиной дроби до картечи.

Рюкзак, минуты назад приятно тяготивший плечи, превратился в камень за пазухой утопающего. Илья бросил бы ношу, если бы не надежда уйти дворами – подъезд, крыша, и он спасен, ведь ни шавки, ни их алоглазый вожак не взберутся по отвесной лестнице и вряд ли протиснутся в узкий люк. Но стоило свернуть к подворотне, как клыкастые выродки в тот же миг с лаем кидались наперерез, брызжа зеленой слюной. Запашок от гадин шел такой, что миазмы из вспоротого брюха утопленника показались бы изысканным благовонием.

Парень не представлял, сколько тварей вокруг – может, пять, а может, полсотни. Шорохи и рык доносились из каждого куста, из-за каждой машины – псы взяли человека в клещи, но почему-то не спешили нападать, отсекая одни пути и открывая другие.

Когда сборщик собрался перейти дорогу, сразу три громадные псины выскочили из-за ржавых остовов, припали к асфальту и оскалили похожие на иглы зубы. От неожиданности палец впился в спусковой крючок, АКСУ вздрогнул и миг спустя затих, выкашляв в никуда последние пули.

Задыхаясь и едва переставляя ноги, шуховец рванул к темному зеву арки. Блохастые дьяволы нагнали бы его в два счета – не родился еще человек, способный убежать от них на своих двоих, но вместо этого семенили за спиной, подгоняя хриплыми завываниями. Добравшись до высотки, парень вытащил «Макаров» и пальнул по мелькнувшему впереди силуэту. Вспышка озарила черный, словно залитый битумом бок, а маслина в который раз ушла в «молоко». Это на стрельбище легко выбивать десятки, а когда всего трясет и от усталости пистолет тяжелее гантели, дай бог в упор попасть.

Илья зайцем проскочил арку и рванул к подъезду. От спасительной двери отделяли считаные шаги, когда из-под куста сирени выпрыгнула тварь и загородила путь. «А мужики-то не врали, – пронеслось в голове. – Рядом с этим и матерый волчара – щенок. Отожралась на мертвечине, дрянь. Зато теперь не промахнусь».

Он отшвырнул «ксюху» и стиснул рукоятку «Макарова» ладонями. Громадный пес поймал грудью все пять пуль, но подыхать не собирался, лишь отступил на шаг и пригнулся, раззявил слюнявую пасть. От трупной вони сперло дыхание, желудок сжался в тугой комок. Пистолет отправился вслед за автоматом, а сборщик во всю прыть рванул к соседнему крыльцу, но не успел пробежать и половину пути, как впереди широкой дугой вытянулась целая стая. С десяток тварей уставились на добычу черными овалами глазниц, на дне которых горели янтарные точки.

– Пошли вон! – взвизгнул юнец, чувствуя влажное тепло на скулах.

Псы приближались, рыча и роняя тягучие нити. Илья развернулся, намереваясь драпать к дороге, но в арке уже маячили мохнатые фигуры. Остался последний вариант – сквер, а оттуда по прямой – к обнесенной каменным забором церкви.

До дубовых створок он добрался ползком, сдирая ногти о ступени. Оставив на дверях кровавые отпечатки, он для верности стянул ручки ремнем. Глупая трата времени, ведь собаки не смогли бы их открыть, но понимал ли это вчерашний подросток, чью голову будто обсыпали мукой?

Отдышавшись, парень включил рацию и с облегчением выдохнул, услышав знакомое потрескивание – передатчик чудом уцелел во время погони, как и рюкзак с хабаром. Теперь Илья вернется домой не просто с достойной добычей, он вернется героем, а что до седины, то так даже лучше – больше никто не посмеет называть его желторотым.

– База, это девятый, прием!

– Девятый, это база, – раздался усталый голос девушки-диспетчера. – Все в порядке?

– Нет. – Он с трудом удержался от всхлипа, но льющиеся ручьями слезы вряд ли кто-либо смог бы осушить. – Тут собаки…

– Где ты?

– Церковь на «Родине».

– Поняла. Немедленно отправляю «львов». Держись, помощь близко.

Позже на допросе радистка скажет, что ей показалось, будто на той стороне взорвалась граната – столь сильным был раздавшийся грохот. За ним бахнуло потише – рация упала на пол, но микрофон все еще ловил единственное слово. Голос то срывался на визг, то ниспадал до неразборчивого шепота: «Нет! Нет. Нет…»

– Видел когда-нибудь такое? – Майор коснулся исполосованной створки, и та повисла на верхней петле.

Кадавр качнул головой. Дверь выглядела, как после столкновения с ковшом экскаватора.

– Вот и я не видел. Ладно, заходим.

Банан перекрестился, переступая порог. Карина фыркнула, но ничего не сказала.

Девятый сидел в конце молельного зала, вжимаясь спиной в алтарь. Остекленевшие глаза чуть не вылезли из орбит, рот распахнулся до передела, а правая рука вытянулась вдоль туловища – бедняга пытался то ли защищаться, то ли заслонить пятерней то, что надвигалось от входа. То, что разнесло дубовые доски, как гнилую фанерку. То, что заставило пацана поседеть.

– Ран нет, – произнес медик, осмотрев тело.

– И отчего он помер?

– Вскрытие покажет. Но дам девять из десяти, что бедолага преставился от страха.

Июль 2033

Белгород

71 километр к северу от Харькова

Население до Войны ~ 377 000

Население после Войны ~ 4000

Старики верят: волчий вой – к большой беде. До сих пор ходят слухи, как около века назад в лесах и топях что-то выло по ночам, а вскоре пробирающий до дрожи звук сменился куда более страшными сиренами и леденящим душу баритоном: «Внимание! Говорит Москва».

Многие убеждены – и перед Катастрофой замогильное вытье разносилось по округе. Его слышали в деревнях, хуторах и сторожках, построенных там, куда не успела добраться цивилизация с ее рациональностью и научным объяснением всего и вся, в крохотных оплотах человечества в дикой и до сих пор неизведанной природе, на зыбкой грани меж небылью и явью.

И вот, спустя долгие годы после гибели старого мира, когда, казалось, дела шли хуже некуда, ночную тишину вновь пронзил раскатистый рев, но уже не среди лесов и топей, а в шаге от последней твердыни человечества, где еще сохранились хоть какие-то намеки на закон и порядок.

Марк откинул одеяло и подошел к окну. В стекле отразилось бледное морщинистое лицо, слезящиеся глаза за линзами в роговой оправе обвили щупальца лопнувших сосудов. В свои пятьдесят пять Фельде дал бы фору молодым, но усталость и постоянный стресс год за годом отравляли тело и душу. А тут еще и треклятое завывание действовало на нервы. Врач жил на предпоследнем этаже – выше стояли аккумуляторные батареи, а на крыше – нестройные ряды жужжащих, тарахтящих и стрекочущих ветряков. Вот и получалось, что тихие спокойные ночи, когда не приходится вздрагивать от воплей, выстрелов или всего сразу, выдавались столь же часто, как и гроза в январе.