Плюсы бессонницы Маккейна
– Разрази меня гром! – резко подскочив с кровати, и как всегда «удачно» – головой треснувшись о верхнюю полку, уже на автомате прокричал Маккейн вслед за очередной «Полундрой», уже ставшей столь привычной в это вечернее, а может и ночное время суток. Что уж поделать, если у команды свои специфические взгляды на то, как разбавить скуку на корабле, из-за которой не только якоря ржавеют, но и человеческий мозг. Так что это была не их блажь или озорство, как это считают погрязшие в серьёзности и важности пассажиры, которых так неожиданно подловили на эту «Полундру», что они кубарем скатились по лестнице, а так сказать профилактические мероприятия, целью которых было не дать застояться в тупизне мозгам и через небольшую встряску расшевелить в них жизнь.
И хотя многие из пассажиров корабля понимали, что им никогда не понять эти морские порядки, с их специфическим юмором, всё же они пытались это сделать. И вроде как начинало выходить, пока очередная «Полундра» так неожиданно для них не отзывалась прямо в ухо, и эти пытающиеся всё и это понять люди, не поскальзывались на собственном плевке, с помощью которого они хотели указать драящему палубу матросу, где не чисто и ещё нужно отдраить палубу. Ну а матрос, всё со своей морской колокольни или вернее будет сказать, с капитанского мостика видит, и для него такие указания столь важного господина, видятся слишком пространно и широко трактуются. Вот он и вынужден прибегнуть к своей «Полундре», чтобы важный господин своим носом уточнил то место на палубе, где так необходимо его участие.
Ну а важный господин, вроде как господин Самоед, всегда и в любом случае, особенно когда он находится в кругу своих единомышленников, даже если он не успевает об этом сообразить (в этом случае в дело вступают его рефлексы), готов помочь нуждающемуся в помощи человеку, особенно советом и указанием. И как только в одно его ухо высвистнули эту «Полундру», а перед носом взмахнули обрубком швабры, то он в тот же момент, для того чтобы понять, что это всё значит, – а для этого нельзя выпускать из себя запущенное извне в ухо слово, – попытался заткнуть второе ухо с помощью палубы, к которой он устремился, чтобы прижаться своим вторым ухом. А так как это нужно было сделать как можно скорее, то господин Самоед, не тратя времени на различного рода раздумья, выбрав для себя самый прямой путь, как есть соскользнул с ног и как результат спешки, прижался к палубе не ухом, а носом – что поделать, когда этот флюгер вечно лезет вперёд со своим любопытством.
Что было дальше, господин Самоед только фрагментами помнит. Но он отчётливо понял одно, когда звучит эта «полундра», нужно под ноги смотреть, и при этом не носом, а как минимум благоразумием. С чем не могли не согласиться и стоящие чуть позади от него, его единомышленники, господа Паранойотов, Поспешный и Нервозов, с чьих лиц в один момент, вслед за падением господина Самоеда, слетели полные довольства ухмылки, и они принялись вроде как давиться накопленным возмущением, а может всё тем же жидким инструментом, которым в своё время так неудачно воспользовался господин Самоед.
А как только господин Самоед, продолжая пребывать в лежачем состоянии, провернувшись головой об палубу, повернулся к ним лицом и посмотрел на них нездоровым взглядом, с расквашенным во всё лицо носом, то его единомышленники и так пребывающие в смятении, а тут на них ещё так смотрят, не смогли выдержать этого взгляда укора, – они, как минимум, должны были выкинуть этого матроса за борт, – и отвели свои взгляды в сторону …палубы – на друг друга тоже особого желания смотреть не было. А как отвели свои взгляды в эту, по вертикали сторону, то тут же заметили, что кто-то, пока они тут так за господина Самоеда переживали и отвлекались, взял и мокро наследил. И при этом так провокационно наследил, что каждого из них можно заподозрить в этом мокром деле.
И казалось, что вот она объединяющая их всех идея, которая позволит им посмотреть друг другу в глаза и начать выяснять, и кто тут такой самый смелый на трусость. Но почему-то, а может потому, что у каждого в туфлях хлюпает от их наполненности некоторым исходом их нервов или испуга, – говорят же, что вредно всё в себе держать, вот они и поддались рекламе, – они не поднимают головы, а начинают потихоньку, не подымая ног, чтобы не расплескать то, чем наполнены их ботинки, двигаться в сторону ухода отсюда.
Что же касается господина Маккейна, то для него эта прозвучавшая «полундра», отозвалась не только шишкой на голове, а она стала сигналом для его зубов, которые со всей своей болью напомнили Маккейну, как их не устраивает сложившееся в последнее время положение вещей. Ну а так как их характер был плоть от плоти Маккейна, то они никаких аргументов и доводов слушать от него не хотят и не будут, пока он не выполнит все их условия. И самое первое условие – вернуть прежний, разговорный образ жизни. И что спрашивается, может ответить им Маккейн, и сам больше всего этого желающий. Мол, это не в моих силах.
– А ты сожми что есть силы нас и действуй, тряпка! – резкой болью вознегодовали зубы, да так основательно и задорно для головы Маккейна, что он опять треснулся головой об верхнюю полку. Но как бы зубы через такие удары судьбы не подминали под себя Маккейна, он прекрасно знает, что стоит только ему сжать свои зубы так, как они на этом настаивают, то они первые же заноют от боли. И получается…А получается какой-то прямо когнитивный диссонанс. Он в борьбе за свои идеалы свободы, по настоянию своих зубов, должен не жалеть себя и сжать что есть силы их, но при этом он не должен их тревожить, а иначе они ему такую боль покажут, что он без страховки полезет не на стену, а на самую высокую мачту корабля.
– И тогда тебя капитан Мирбус точно оценит и даже может быть запишет в годные люди, в матросы. А это значит, свежий воздух и свобода. – С помощью болезненных ощущений перекинулись словами зубы мудрости, и как итог, их осенила догадка. – А ведь это отличная мысль. – Ноюще обрадовались зубы мудрости Маккейна. Затем выжидающе успокоились, и как только Маккейн, прислушавшись к себе, было подумал, что сегодня он сможет уснуть, и даже успел сбить подушку, то тут-то они и напомнили ему о себе. Да так ударно напомнили, что Маккейн и не понял, как оказался вместе с подушкой на полу, где снизу палубой прижимал одну лицевую часть себя, а сверху подушкой подавлял другую болевую часть себя.
Но кто знает, а у кого есть зубы тот точно знает, что от зубной боли спасения на полу не найдёшь, и Маккейну нужно что-нибудь поумнее придумать. Но о каком благоразумии может идти речь, когда за тебя думают и решают зубы, хоть даже и мудрости. И тут волком вой – что как выяснил Маккейн, не помогает – бейся об пол – тоже никакого эффекта, и обезболивающим себя заливай – единственное, что было в наличии, вода из под крана, не сильно помогла, а без кардинальных решений этой проблемы никак не обойтись.
Но стоило только Маккейну вспомнить судового врача, доктора Кубрика, так у него вместе с зубами начало заболевать всё внутри. И как не заболеть, когда этот Кубрик не сразу за зубы или долото возьмётся, а он, для того чтобы побольше его помучить, выберет для его лечения комплексный подход. – Это только на ваш, больной и поверхностный взгляд, у вас зуб болит. – Даже не испросив суть проблемы, – на горячее или холодное реагирует, – Кубрик начнёт зубы заговаривать Маккейну, сидящему с перекошенным от боли ртом. – Тогда как мы, люди не просто с медицинским образованием, а с медицинским взглядом на жизнь, привыкли смотреть на всё это дело с куда как глубокой точки зрения. Зри в корень, говорил один потенциальный стоматолог, одной рукой держась за больную челюсть, а другой протягивая щипцы кузнецу. И я всегда следую этому его указанию, и зрю. – Уставившись на Маккейна, заявит Кубрик. После чего понаблюдав за ним и, порадовавшись хотя бы за то, что не он находится на месте Маккейна, Кубрик, усмехнётся и начнёт придираться к внешнему виду Маккейна.
