– Что бы это могло значить? – задался вопросом Шиллинг, глядя сейчас на настенные часы, где время, что за невероятное совпадение, через пять минут подходило к тому самому временному отрезку, на который указывали те вручённые ему часы. И у Шиллинга всё внутри обмерло и аж по телу мурашки пробежали от такого удивительного совпадения. Правда до полного временного совпадения оставалось ещё…уже четыре минуты, и Шиллинг, несмотря на огромное желание с толком потратить это время – пригубив из графина – всё же сдерживает себя и, не сводя своего взгляда с часов, а точнее следуя за секундной стрелкой, стараясь не шевелиться, начинает ждать. А вот чего, то он об этом не имеет никакого представления. Единственное в чём он уверен, так это в том, что-то обязательно произойдёт через уже три минуты.
Ну а когда ты так внимательно ко времени ждёшь, – хотя ничего бы так и не изменилось, если бы ты провёл это время как-то иначе, например, вздремнув (время всё равно бы прошло свой временной цикл), – а это значит, что ты уверен в том, что и ты как-то влияешь на то неизвестное для тебя событие, которое может быть только благодаря твоей настойчивости и вниманию к секундной стрелке, в будущем, через две минуты произойдёт.
Сейчас же, вслед за секундной стрелкой, в голову Шиллинга лезут до невозможности разные мысли со своими предположениями насчёт того, что же произойдёт, когда настанет время «Ч».
– Как минимум разрыв шаблонов. – Умеет всё-таки Шиллинг в обтекаемых выражениях обрисовать будущую ситуацию, о которой ничего неизвестно, а после его слов становится и вовсе непонятно чего ждать. Правда на этот раз такой ответ и самого Шиллинга не устраивает и ему хотелось бы знать больше подробностей. Но Шиллингу ничего в голову не лезет и он вынужден остановиться на том, что это время указывает на какое-то событие, которое должно случиться именно в это время, через одну минуту. Ну а когда остаётся последний, финишный отрезок времени, то тут не до умствования, теперь на передний план выдвигаются отвечающие за физическое здоровье силы со своими рефлексами. И они приступают к мобилизации организма, приводя его в полную готовность ко всякого рода неожиданностям, которые непременно произойдут, раз центр принятия решений, Шиллинг, так себя на это настроил – а если даже ничего не произойдёт, то это будет не меньшая неожиданность для уверенности Шиллинга, если всё же что-то случится.
И вот секундная стрелка достигла того самого крайнего предела, после которого каждый её шаг будет сопровождаться обратным отсчётом следящего за её ходом человека, а именно Шиллингом. – Десять, девять, – вдавливая секундную стрелку взглядом, принялся отсчитывать Шиллинг, не забывая при этом быть внимательным к окружающей обстановке, – Шесть, пять, – Шиллинг, как он почувствовал, взмок от напряжения, – Три, два, сейчас, – Шиллинг в ожидании самого неожиданного, потемнел в глазах (как это он сделал, силой мысли или зажмурив глаза, он и сам не понял), на мгновение заглушил ушные проходы (чтобы не оглохнуть, если неожиданность будет оглушительной) и, замерев в одном прижавшемся положении, стал ждать.
Сколько он так ждал, он и сам не скажет, но стоило ему открыть глаза, как он в момент понял, что он дождался – в ту же секунду его оглушил звонок домофона, и Шиллинг, передёрнувшись от неожиданности, в один момент теряет цепкость рук и роняет графин. И если с графином всё обошлось – он упал на колени Шиллинга – то насчёт перетрусившего Шиллинга этого не скажешь. Правда всё же это странно видеть, ведь для Шиллинга эта оглушительная неожиданность, по-своему была ожидаема, и он последние пять минут только и делал, как готовился к ней. Ну а то, что эта неожиданность так неожиданно для Шиллинга произошла, то на то она и неожиданность, чтобы подобным образом себя вести. Хотя тут без подсказок с её стороны не обошлось. И разве Шиллинг, хотя бы из кино не знал, что она появляется не в точно кульминационный момент, прямо тогда, когда ты одёрнул занавеску (в этом качестве выступали его веки), а спустя то мгновение, потраченное тобой, чтобы облегчённо вздохнуть и посчитать, что вроде бы на этот раз всё обошлось.
Впрочем, сейчас Шиллингу не до всего этого, когда домофон повторно отзвонился, – а это значит, что на психологический фактор не сошлёшься, – и требует от него ответа. И Шиллинг, громко возмутившись: «Да кто же это ещё может быть?», – при звуке своего голоса почувствовав прилив сил, быстро поднимается со своего места и направляется к двери.
– Кто? – нажав кнопку ответа, спросил Шиллинг. Ну а то, что ответил в ответ позвонивший, своей не просто дерзостью в своей самоуверенности, а утверждением того, чего быть и не может – он заявляет о том, что Шиллинг его уж точно узнает (а если бы Шиллинг находился в таком состоянии, когда он и себя не узнаёт), – заставляет Шиллинга в растерянности задаться вопросом: А кто это собственно такой?
– Говорит мне, это Я! Да мне-то откуда знать, кто под этим я может скрываться. – Только подумал Шиллинг и сразу догадался. – Да кто угодно. От беглого, во всех местах разыскиваемого преступника, до самозванца. И для них это «Я» об именование, будет самое подходящее. Да что там какой-то преступник, – рассудил Шиллинг, – когда на его месте может быть только для нашей страны преступник, тогда как для той страны, откуда он прибыл, он будет наипервейший герой. – Ну а как только Шиллинг так догадался, – не иначе шпион, – то на него все за сегодняшний вечер волнения в одно мгновение навалились и, подмяв под себя его здравомыслие, в тот же момент, следом подогнули его ноги от страха.
Ну а страха, как все знают, глаза велики, особенно, когда внутренняя – расшатанная, и окружающая – безлюдная и за полночь, обстановка этому содействует. Ну а Шиллинг, при его-то знаниях и допусках к высшим секретам, и так умел видеть дальше и больше чем многие люди, когда он плюс ко всему этому, таким допинговым образом раскрыл свои глаза, то он отчётливо, сквозь двухметровую каменную стену и ещё несколько десятков этажей вниз, сумел разглядеть настоящую сущность звонящего ему в домофон человека в плаще с поднятым воротником и натянутой на глаза шляпе – все агенты из нулевых, в подмётки ему не годятся, настолько он опасен для Шиллинга.
И если все эти шпионы из непрогрессивного прошлого, для того чтобы проникнуть в тщательно консьержем охраняемый объект, использовали всё больше топорные, без особой выдумки методы проникновения, – они могли разбить голову консьержу, подманив его к двери посылом что-то по секрету сказать, или в более изобретательном случае, отрезать палец у жильца этого дома и прислонить его отпечаток к замку двери, открывающемуся по отпечатку пальца ноги (что уж поделать, если жители этого по своему элитного дома, привыкли открывать двери высокопоставленных чиновников ногой – привычка дело такое), – то стоящий перед домофоном вечерний гость Шиллинга, в своей изобретательности пошёл дальше. Так он, в это вечернее время не понадеявшись на то, что кто-то в это вечернее время решится выйти прогуляться на свою голову, или по крайней мере, на палец ноги, в своём ответе сгенерировал голос отдалённо знакомого Шиллинга, который тому, и помнится, и нет – а это заставляет в любопытстве заинтриговаться Шиллингу и начать сомневаться. И теперь Шиллингу некуда деваться и если он хочет сегодня заснуть, то ему придётся впустить этого ночного гостя.
– Какая только чушь в голову не придёт. – Сказал Шиллинг, очнувшись от своего задумчивого забытья, в которое он ушёл, прислонившись головой к стенке. Но только он одёрнулся от стенки, как из приёмника домофона до него доносится весёлый голос этого неизвестного Я. – Судя по тому, что храп прекратился, я могу сделать вывод, что вы готовы для конструктивного разговора. – Шиллинг вначале и не понял, или вернее, по своему понял, – у того наверняка есть спецсредства, позволяющие ему видеть, что у меня делается в квартире, – как так получилось, что его вечерний гость так вовремя прознал о том, что он так на время отвлёкся от реалий жизни. Но потом обнаружив, что его палец руки нажимает кнопку связи, всё быстро понял и, не осознавая последствий, в замешательстве нажал кнопку открытия двери.
