Из леса, за которым должен был стоять Третий корпус генерала Тучкова, вырывались огромные столбы огня и дыма. Перед лесом двигались колонны то ли вестфальской, то ли польской пехоты. Пехота Тучкова стояла неподвижно на откосе лесной горы под жестоким огнем и, еще не вступив в бой, несла большие потери. Я прекрасно помнил, что именно там, на откосе погибнет в этот день и сам Тучков. Но точное время его смерти я, увы, не помнил, а потому не знал, застану я генерала живым или нет.

Как оказалось, Тучков был еще жив. Он мрачно прохаживался взад и вперед посреди падавших неподалеку гранат.

– Ваше превосходительство, князь Багратион полагает, что вы стоите за лесом в засаде.

– От кого и с чем присланы? – нервно прервал он мой монолог.

Я доложил:

– Его сиятельство князь Багратион вашему превосходительству повелел передать, что время выходить из засады в тыл вестфальскому корпусу. Сверх того, его сиятельство просит ваше превосходительство отрядить в подкрепление левому флангу третью дивизию генерала Коновницына…

– Что? – крикнул Тучков. – Не могу!

– Ваше превосходительство! Это приказ Багратиона!

– Нет, нет и еще раз нет! Я, братец, старый генерал и знаю, что делаю. Или не видишь, что сам я буду сейчас атакован? Слишком много желающих нынче командовать!

Но ведь, согласно всем историческим документам, дивизия Коновницына была немедленно отправлена к флешам, а остальные силы корпуса атаковали вестфальцев. Что же он упрямится! И, черт возьми, я опять не сдержался:

– По-моему, здесь вообще никто не командует!

– Мальчишка! – закричал на меня Тучков.

Внезапно земля перед моими глазами качнулась. Это, буквально, в метре от нас разорвалась граната. Я только почувствовал, как над головой просвистел целый рой осколков. Когда открыл глаза, Тучков уже лежал на земле с вырванным боком и глухо стонал.

Я знал, что он умирает, а потому, чтобы успеть, подбежал к нему и торопливо начал говорить, мешая ложь с правдой:

– Ваше превосходительство! Ваша супруга передала через меня, что очень вас любит и никогда вас не забудет. На месте вашей смерти она построит монастырь, где станет настоятельницей, и все оставшиеся годы будет молиться за покой вашей души.

Генерал разлепил спекшиеся губы в подобие улыбки:

– Это самая лучшая твоя новость! Спасибо! Передай Мари, что я умираю с ее именем на устах.

Глаза генерала закатились, взор померк, тело дернулось несколько раз и обмякло. Подбежавшие адъютанты и врач еще пытались что-то делать, но я уже знал – бесполезно. Душа отважного отлетела.

Однако время не ждало. Уже через несколько минут я был перед генералом Коновницыным, которому передал приказ Багратиона и известие о смерти Тучкова. Выслушав меня, тот перекрестился и махнул рукой:

– Мы выступаем!

Вскоре 3-я дивизия уже выходила из Утицкого леса на наш левый фланг. Возвращаясь к месторасположению штаба армии, я посмотрел на часы. Было около девяти утра. День еще только начинался, а, кажется, что прожил сегодня на этом поле целую жизнь.

Внезапно я вздрогнул. Еще бы! Я вдруг вспомнил, что буквально через несколько часов должен будет получить свою смертельную рану и Багратион.

Но ведь я знаю, когда и как он будет ранен! А что если попробовать спасти генерала? Вдруг получится! Но ведь тогда изменится вся история войны 1812 года, а вместе с тем и ход мировой истории. Могу ли я вторгаться в столь высокие дела? Но это, с одной стороны. С другой же, не попытаться что-то предпринять, будет с моей стороны предательством. Ведь получится, что, зная о предстоящем ранении князя, я буду сидеть, сложа руки и ждать кровавой развязки. В конце концов, я все же русский офицер, хотя и из другого времени! Короче, будь что будет, но я попытаюсь сделать все, что от меня зависит.

– Пулей к Кутузову! Известить о смерти Тучкова и просить немедленно новых резервов!

Этими словами меня встретили в штабе Второй армии, едва я туда прискакал. Что ж, на войне, как на войне.

У деревни Горки подле покосившегося дома на пригорке и за небольшой батареей размещался фельдмаршал со своим штабом. Кутузов сидел на складном стуле с подзорной трубой в руках. Когда я подскакал к нему, старик уже ждал меня и в нетерпении проговорил:

– Рассказывай скорей, братец!

Я быстро доложил обо всем, что делалось на левом фланге. Попутно я внимательно осматривал легендарного полководца. Был он действительно рыхл и сед, но никакой черной повязки на глазу не имел, а внимательно смотрел на меня обоими. Впрочем, мне показалось, что левый его глаз все же несколько косил. Кутузов слушал, медленно кивая головой. Его толстое, несколько обрюзгшее лицо оставалось спокойным, даже при известии о смерти генерала Тучкова.

– Как там князь Петр?

– Полон решимости отстоять позицию, но просит подкреплений! – доложился я.

– Пусть держится! А подкрепления ему будут! – ответил Кутузов. – Да осмотрительней скачи, а то, вон, видишь, как нынче Банапартий распалился.

В этот момент невдалеке действительно упало несколько ядер. Что касается меня, то я немедленно поскакал обратно. Главным для меня сейчас было, как можно больше рядом с Багратионом, чтобы постараться спасти его сегодня от смертельного ранения.

Однако быстро добраться до штаба Второй армии не получилось. Отъехав от ставки Кутузова, я попал под артиллерийский огонь французских батарей. Когда же рядом с шипением упала и начала вертеться на земле граната, испуганная лошадь вышла из повиновения и понесла меня куда-то в грохот сражения на правый фланг. Наверное, будь на моем месте, более опытный наездник, он бы без особого труда справился с поводьями, но я, увы, был в этом деле новичок. Так неожиданно для себя я оказался в порядках гвардейской дивизии, которая вела оборонительный бой, с наступающими французами. Не успел я толком осмотреться, как очередное ядро вырвало бок моей бедной лошади. С отчаянный ржанием, бедняга рухнула, едва не придавив меня.

– Вы вашеродие, видать в рубахе родились! – протянул мне руку, помогая встать, подбежавший егерский унтер-офицер. – Вставайте скорее, а то французы уж набегают, счас колоться начнем!

И точно прямо на нас с ружьями наперевес бежала густая толпа вражеских солдат.

Если это позиции гвардейской дивизии и я в расположении лейб-гвардейских егерей, значит, это атакует дивизия Дельзона. Ранним утром он уже выбил гвардейских егерей с высот у села Бородина и вот теперь снова атакует их, но на сей раз уже безуспешно. Впрочем, предаваться историческим изыскам было некогда, прямо на меня набегало сразу несколько французов. Одного взгляда на эту орущую толпу было ясно, что живым мне отсюда выбраться будет сложно. И понеслось! Первый удар штыка я отбил саблей, при этом сам, успев пырнуть атаковавшего в ногу. От второго штыка я просто увернулся, но тут же оказался сразу перед сразу перед тремя набегавшими французами. Деваться было некуда, да и саблей я мало что мог сделать. Неожиданно рядом со мной возник уже знакомый егерский унтер и, фехтуя своим ружьем, в одно мгновение разделался с одним из нападавших, а затем нанес удар прикладом в голову и второму. Оставшись наедине с третьим французом, я вначале уклонился от его удара, а потом, заставив противника раскрыться, поразил в грудь саблей, которая тут же сломалась по самый эфес. Оглянувшись, хотел поблагодарить своего спасителя, как увидел, что тот, сражаясь опять против нескольких нападавших, сумел поразить еще одного, затем другого, но вдруг неожиданно споткнулся о валявшийся под ногами труп. Через мгновение над не успевшим подняться унтером возник очередной француз, готовый нанизать его на свой трехгранный штык. Раздумывать было некогда. Я бросился к неприятелю, не представляя, как буду с ним драться, будучи безоружным. Скорее машинально, чем осознанно я нанес ему сокрушительный «маваши гери» ногой в голову, отчего обидчик моего спасителя рухнул на землю.

Вскочивший егерь с восхищением глянул на меня: