– Значит, фельдмаршал считает невозможным ведение переговоров с Наполеоном и лишь затягивает время, чтобы тот глубже увяз в Москве.

– Совершенно верно. Когда же он, наконец, поймет, что его перехитрили, он развернет армию в польские пределы, но отступать уже ему придется в снег и мороз, в окружении наших партизан и в постоянных боях с нагоняющей нашей армией. Уверяю вас, полковник, план Кутузова для данной ситуации идеален и не оставит Наполеону ни одного шанса при всей его хваленой гениальности.

– Хотелось бы верить, что вы Колзакофф правы в своих утверждениях. Однако я все же должен известить вашего царя о своих сомнениях и нежелании фельдмаршала видеть меня за столом переговоров.

«Ну, не свинья ли этот Вильсон! С чего бы это Кутузову таскать его за собой. Ни в каком уставе права представителя союзной армии не оговорены. Да и разница в чине генерал-фельдмаршала и простого полковника слишком разнится, чтобы последний мог претендовать сидеть во время в секретных переговоров на одной лавке с русским главнокомандующим. Максимум, что ему может быть дозволено – это стоять в сенях за дверью и хватать выходящих из княжеской горницы адъютантов, выведывая у них всяко разно, чем собственно он сейчас и занимался».

Все свое негодование я выразил, конечно же, исключительно в мыслях, при этом приветливо улыбаясь собеседнику. Тот остался мной, вполне доволен. Разумеется, и Вильсону, и штабным чинам я рассказал далеко не все из того, что знал. Умолчал, что во время этих переговоров по главному вопросу о заключении мира фельдмаршал все же не дал резкого отпора и даже послал курьера в столицу с секретным предписанием попасться в руки французов. Тем временем другой курьер, с просьбой к императору Александру не заключать мира, был послан в обход, через Ярославль. Я умолчал, что этот маневр должен усыпить бдительность Мюрата и на позициях, в ожидании ответа из Санкт-Петербурга установится неофициальное перемирие. Именно это обстоятельство впоследствии и сыграет большую роль в успехе будущего Тарутинского боя.

Что касается Кутузова, то на следующий день после визита Лористона, он перенес свою ставку в деревню Леташевку, что на Старой Калужской дороге После визита Лористон войскам был объявлен и приказ главнокомандующего: «Бить вечерние зори во все барабаны при музыке, ибо настало время вновь торжествовать победы наши над неприятелем, стоя во фланге его с 90 000 бодрых воинов». Это значило, что дни безмятежного пребывания в Тарутинском лагере заканчивалось, и приближается военная страда. Начать переход к активным действиям Кутузов решил внезапной атакой авангарда маршала Мюрата при речке Чернишне.

Ах, Михаил Илларионович, Михаил Илларионович! Великий хитрец и политик! Раньше я об этом только читал в его биографиях, теперь же воочию убедился в справедливости таких оценок и сам.

Вот и еще один день в этом странном для меня мире прошлого подошел к своему концу. Барабанщики пробили «зарю», полковые батюшки пропели «Отче наш», после чего со всех концов бескрайнего лагеря заголосили фельдфебели:

– Водку пить!

Все сразу пришло в движение. Это солдаты поспешали к своим каптенармусам, чтобы испить «ржаного молочка», как они ласково именовали выдаваемую водку. И хотя жадная каптерская душа, разумеется, разбавляла водку речной водицей, все равно пили солдаты «молочко» с превеликим удовольствием.

Из всего штаба наиболее теплые отношения сложились у меня и со старшим адъютантом фельдмаршала капитаном Иваном Скобелевым, дедом будущего знаменитого «белого генерала» героя Плевны и Средней Азии Дмитрия Скобелева. Иван был открытым, общительным и бойким малым, в отличие от подавляющего большинства остальной околоштабной челяди. К этому моменту он успел пройти уже три войны, получив в них три раны, лишился трех пальцев и заработал три ордена. Как он сам говорил мне, что ежели и дальше ему будут за каждый палец давать по кресту или звезде, то у него еще пальцев на целый иконостас имеется…

В Бородинском сражении полк Скобелева выбили начисто. Остались в живых лишь он, знаменосец с трубачом и барабанщиком, да пять солдат, которые из последних сил отбивались от окружавших французов. Как оказалось, за происходящим наблюдал сам Наполеон. Когда же окруженные попали в плен, он оказал им воинские почести за удаль. Наполеон самолично прикрепил на грудь Скобелева орден Почётного легиона и велел доставить пленников в русский лагерь. После этого Кутузов и определил Ивана к себе в старшие адъютанты.

– Эх, Павел Андреевич, – говорил мне Скобелев, вечерами, когда мы дружно заваливались на наши шаткие лежанки, – Есть у меня одна мечта-идея. Коли останусь в живых, стать писателем, чтобы книжки про войну, да про геройства разные писать.

– Останешься, ясное дело, останешься. – зевая, ободрил я его.

– Да ежели и останусь. – горестно чесал своей культяпкой шевелюру Скобелев, – Я ведь в грамоте я не шибко, а писаки, знаешь, какие все умники! Ого-го!

– Ты Ванюша не боись, – приободрил я своего собеседника, почти засыпая. – Грамота писателю ни к чему, на то есть редакторы, которые всегда за него как надо перепишут, да и точки с запятыми где следует расставят. Спи, граф Толстой ты наш!

– Это какой такой граф Толстой, не из Павлодарского ли гусарского? – насторожился Скобелев.

– Он самый! – уже сквозь сон отозвался я.

Пройдут годы, и генерал Иван Скобелев действительно начнет писать книги под псевдонимом «русский инвалид», которые, несмотря на все примитивность их сюжетов, будут весьма популярны в народе.

Впрочем, были при штабе еще весьма интересные для меня люди. Вот, к примеру, титулярный советник Михайловский-Данилевский, первый историк войны 1812 года. Совсем недавно, бросив теплое место в министерстве финансов, он прибыл в армию с Кутузову и, став адъютантом главнокомандующего, теперь отвечал за ведение журнала боевых действий. Будучи совершенно штатским человеком, Михайловский-Данилевский был весьма далек от штабных интриг и истово любил историю Отечества. На этой почве мы с ним быстро нашли общий язык и не единожды имели приятные беседы. К тому же мы вспомнили и памятную встречу у безвестной деревушки, в которую я привез раненного Багратиона и помощь, оказанную нам в размещении титулярным советником.

Был еще и никому не известный саперный поручик Александр Рубцов. С торчащими во все стороны волосами и сдвинутыми на нос очками Рубцов был похож на классического интеллигента-разночинца, невесть, какими ветрами занесенного в начало Х1Х века. Должность у Рубцова была самая малая и невидная. Занимался он своими саперными вопросами, а в свободное время штудировал книжки о паровых машинах Уайта и мечтал, чтобы использовать эти машины на строительстве укреплений.

– Знаешь Александр – сказал я ему, когда увидел, как Рубцов чертит очередной рисунок несуразного землеройного устройства с паровой машиной. – Ведь с помощью паровой машины можно будет совсем скоро создать и самоходные паровые кареты, и даже паровозы.

– Что такое паровозы? – сразу же деловито поинтересовался Рубцов, и очки сползли ему на нос.

– Смотри, я тебе сейчас примерно нарисую, – ответил я ему и, взяв карандаш, изобразил паровоз с вагонами, трубой и дымом.

Затем детально все прокомментировал.

– Невероятно! – поразился саперный поручик. – Кто-то это уже сделал? Небось, англичане?

– Пока еще никто, но если мы с тобой не будем сидеть, сложа руки, то может, будем в этом деле первыми, – похлопал я Рубцова по плечу.

– Знаете, Павел Андреевич, если вы говорите серьезно, то я отныне ваш самый верный друг и союзник в этом паровозном деле. – Только скажите, что надобно делать! Я уже люблю эти ваши паровозы! Поклянитесь, что мы их с вами сделаем!

– Клянусь! – сказал я ему. – Вот выбросим французов с нашей земли, тогда займемся и паровозами, и многими другими интересными и полезными для России вещами.

В тот же день я получил весьма солидные финансовые средства и сразу почувствовал себя настоящим Крезом. Однако оружие, которое я так же получил, как офицер штаба главнокомандующего – новую шпагу и три кремневых пистолета, не могли вызвать во мне не то, что радости, но даже умиления. Да в своем будущим времени я бы бесконечно радовался таким раритетам, но сейчас… Что толку от пистолета, который стреляет всего один раз, да и то с приличной задержкой, из-за кремневого замка. А в дождь на такое оружие вообще рассчитывать нельзя, т. к. отсыревает порох. Иметь бы при себе какой-нибудь нормальный пистолет с хорошим запасом патронов! Я уже не говорю, о ПМ или «Стриже». Был бы хоть какой-нибудь старый ТТ, да где взять!