Никакого движения на дороге не наблюдалось. Это вполне устраивало Маккинона. У него не было ни малейшего желания общаться с людьми, пока он не найдет годную для поселения землю и не застолбит ее за собой. Однако холмы были явно обитаемы — несколько раз ему казалось, что какие-то небольшие темные зверюшки мелькают среди скал, а временами чьи-то блестящие встревоженные глаза бросали на него опасливые взгляды.

Сначала ему и в голову не пришло, что эти маленькие робкие создания, прятавшиеся в свои убежища при его приближении, могли бы пополнить его пищевые запасы — они просто забавляли его, их присутствие даже согревало ему душу. Но когда он подумал, что они и впрямь могут быть использованы в пищу, эта мысль сначала вызвала в нем отвращение — обычай убивать ради развлечения исчез задолго до рождения Маккинона, а появление производства синтетических белков во второй половине прошлого столетия привело к экономическому краху индустрию разведения крупного рогатого скота для забоя — сам он вряд ли когда-нибудь в жизни пробовал настоящее мясо.

Но раз такая мысль все же пришла, надо было действовать. Он ведь так и так собирался жить на подножном корму. Хотя запасов еды ему должно было хватить на продолжительное время, было мудро сохранить ее и воспользоваться тем, что предлагала сама природа. Он подавил свои эстетские предрассудки, твердо решив подстрелить одну из зверюшек при первом удобном случае.

Задумано — сделано. Он достал винтовку, зарядил и положил на сиденье. Как и положено по закону падающего бутерброда, дичь на ближайшие полчаса исчезла из поля зрения. Наконец, когда он огибал очередной скалистый выступ, он увидел свою добычу. Она выглядывала из-за небольшого валуна, ее хитрые глазки недоверчиво поблескивали, не обнаруживая, впрочем, особого страха. Он остановил «черепашку», тщательно прицелился, положив для уверенности ствол на кокпит. Будущая жертва тут же нахально выскочила на открытое место.

Маккинон нажал на гашетку, невольно напрягая все мышцы и скашивая глаза в сторону. Пуля, естественно, ушла вверх и вправо.

Но в данную минуту он был слишком занят, чтобы разбираться в причинах происшедшего. Ему почудилось, что мир вокруг него взорвался. Правое плечо онемело, губы были разбиты так, будто кто-то лягнул его в рот, в ушах противно звенело. Он страшно удивился, увидев, что ружье в его руках цело и ничуть не пострадало.

Маккинон положил винтовку, выкарабкался из машины и побежал к тому месту, где только что было животное. Теперь признаков такового не наблюдалось. Он поискал вокруг, но ничего не нашел. Удивляясь, вернулся к машине, решив, что винтовка испорчена и что ее надо будет получше проверить, перед тем как снова пускать в дело. Между тем его жертва с любопытством наблюдала за всеми странными манипуляциями Маккинона. Животное было ошеломлено происшедшим, поскольку к выстрелам привыкло не больше Маккинона.

Прежде чем снова завести «черепашку», ему пришлось заняться своей губой, которая распухла и болела. Из глубокой царапины на губе сочилась кровь. Это обстоятельство еще больше усилило его подозрение, что ружье испорчено. В романтической литературе XIX–XX веков, которую Маккинон обожал, отсутствовали предупреждения, что стреляя из винтовки, достаточно тяжелой, чтобы убить человека на значительном расстоянии, следует держать правую руку так, чтобы отдача не швыряла бы правый большой палец вместе с ногтем вам прямо в рот.

Он воспользовался антисептиком и пластырем и отправился дальше в несколько подавленном настроении. Ущелье, по которому он въехал в холмы, расширялось, сами холмы покрылись зеленью. Он сделал еще один крутой разворот и увидел перед собой обширную плоскую равнину. Она простиралась до самого горизонта, затянутого тонкой дымкой.

Большая часть равнины была обработана, и ему даже показалось, что кое-где виднеются человеческие жилища. Маккинон направился в их сторону со смешанным чувством. Встреча с людьми означала некоторое облегчение его жизни, но становилось ясно, что застолбить участок земли тут будет труднее, чем он думал. И все же… Ковентри велика!

Он уже достиг точки, где дорога выходила на равнину, когда на дорогу вышли двое мужчин и загородили ему путь. В руках они держали оружие на боевом взводе. Один из них крикнул:

— Стой!!!

Маккинон повиновался и, когда они подошли, спросил:

— Что вам угодно?

— Таможенный досмотр. Подъезжай к конторе, — и он указал на небольшое строение, расположенное у самой дороги, которого Маккинон раньше на заметил.

Тот перевел взгляд со здания на говорившего и почувствовал, как нечто, пышущее жаром и застилающее мозг, поднимается из самых глубин его естества. Это нечто не желало, чтобы веские суждения Маккинона подчинялись чужим, куда менее веским.

— Что ты болтаешь? — рявкнул он. — А ну, отойди в сторону и дай проехать!

Тот, что пока молчал, поднял свое оружие и направил его прямо в грудь Маккинону. Другой схватил его за руку и отвел ствол в сторону.

— Не надо убивать этого дурня, Джо, — сказал он недовольно. — Ты всегда торопишься! — затем, обращаясь к Маккинону: — Ты оказал сопротивление властям. Давай-ка за нами и по-быстрому.

— Властям? — Маккинон горько засмеялся и поднял лежавшую на сиденье винтовку.

Он не успел вскинуть ее к плечу — мужчина, который вел переговоры, лениво выстрелил, даже не беря на себя труд прицелиться. Винтовка Маккинона вырвалась у него из рук, взлетела в воздух и приземлилась в кювет позади «черепашки».

Тот, что молчал, скучноватым взглядом проследил за полетом винтовки и заметил:

— Недурной выстрел, Блэки. Ты даже не задел его.

— Чистая случайность, — пробормотал другой, но улыбнулся, довольный комплиментом. — Хотя и рад, что не попал в него — не придется докладную писать. — Тут он снова принял официальный вид и обратился к Маккинону, который сидел, ничего не понимая и растирая онемевшие пальцы. — Ну, так как же, крутой парень? Будешь паинькой или нам придется обработать тебя всерьез?

Маккинон сдался. Он подъехал к указанному ему месту и с тоской ожидал дальнейших распоряжений.

— Вылезай и начинай разгружаться, — сказали ему.

Повинуясь силе, он подчинился. По мере того как он сбрасывал с машины свой драгоценный груз, тот таможенник, которого звали Блэки, разбирал все на две неравных кучи, а Джо что-то заносил в официальную форму. Внезапно Маккинон заметил, что Джо записывает только то, что попадает в первую кучу. Остальное он понял, когда Блэки приказал ему снова погрузить в «черепашку» предметы, лежавшие в первой куче, а остававшиеся во второй начал сам втаскивать в помещение таможни. Маккинон запротестовал…

Джо дал ему в зубы холодно и беззлобно. Маккинон рухнул на землю и тут же вскочил, готовый к бою. Он был в таком бешенстве, что мог сразиться и с нападающим носорогом. Джо выбрал удобный момент и снова сунул ему в зубы. На этот раз Маккинону скоро встать не удалось. Блэки отошел к умывальнику, стоявшему в углу комнаты. Он вернулся, неся мокрое полотенце, и бросил его Маккинону.

— Вытри морду, приятель. И давай-ка в колясочку, ехать пора.

У Маккинона оказалось достаточно времени для размышлений, пока он вез Блэки в город. Кроме невразумительных слов «призовой суд» в ответ на вопрос о месте их назначения, Блэки ничего ему не поведал, да и Маккинон не стал настаивать, хотя просто изнывал от недостатка информации. Рот саднило от полученных ударов, голова раскалывалась, и он ни в коем случае не хотел спровоцировать своими неуместными вопросами новые решительные действия.

Видимо, Ковентри вовсе не находилась в состоянии той приграничной анархии, о которой он мечтал. Тут, судя по всему, имело место какое-то правительство, хотя оно и не походило на то, с чем ему приходилось сталкиваться раньше. Он-то рисовал себе страну благородных независимых людей, предоставлявших друг другу полную свободу и преисполненных глубочайшего уважение к согражданам. Нет, мерзавцы там, разумеется, тоже должны быть, но с ними разговор короткий и, надо думать, с летальным исходом, как только они проявят свою истинную подлую натуру. У него было твердое подсознательное убеждение, что добродетель всегда торжествует.