Со стокилометрового кольца в работу диспетчерской службы включается командный пункт. Отсюда самолет заводят на аэродром, снижают до высоты круга и отдают стартовому диспетчеру.

И так до посадки — машина переходит из рук в руки. За самолетом непрерывно следят опытные глаза и точные приборы. Если летчик до самой полосы не увидит земли, его все равно притянут на аэродром, и в последний момент скажут:

— Полоса перед вами.

И он обязательно увидит полосу — чистое пространство, строго ограниченное световыми сигналами, готовое принять на себя его машину.

Рассказывая, Федотов увлекается.

— Раньше, когда я служил в истребительной авиации, мне всегда казалось, что небо очень большое, что в нем слишком много пустого пространства, а теперь я испытываю такое чувство, как будто бы мне не хватает воздуха…

— Но ведь и в истребительной авиации вы боролись за безопасность полетов?

— Конечно, но там все было по-другому. Там первая задача — найти, перехватить, уничтожить вражеский самолет. А здесь — вот смотрите. — Федотов показывает на большую карту. — Пятисоткилометровая зона отдана в мое распоряжение, и все должно быть в порядке. А скорости у гражданских машин стали тоже подходящие. Решения с руководством согласовывать некогда. Летяг — не остановишь. Учитывай обстановку и решай сам. И ошибаться нельзя. Пять машин, подлетающих к аэродрому с разных направлений, по нашим понятиям — нормальное явление. А пять машин — это пятьсот человек на бортах. Головой за них отвечаешь!

Наблюдая за точной стремительной работой Федотова, я думаю: «Каково же ему достается, вот так каждый день отвечать за людей, за машины, за все?»

— Трудно?

— Да как вам сказать, сначала, конечно, диковато было, а теперь привык.

…Время делает удивительные вещи.

«И какая скорбь звучит в минорной песне самолета, который, как слепая стрела, устремляется навстречу опасностям ночи!» Это тоже Антуан де Сент-Экзюпери. И тоже тридцать лет назад.

Так было давно, раньше. Но вот утро авиации сменилось полуднем, и минор исчез. Летчик перестал быть в небе один. Пилота охраняют точные расчеты, ему обеспечена постоянная поддержка земли, с ним верные руки товарищей.

Федотов — это верные руки.

Он слушает небо и не просто принимает далекие радиосигналы, а все прекрасно понимает, все может себе представить. Скорость тысяча километров в час — Федотов знает, что это такое, атаковал и на больших скоростях; семислойный облачный пирог толщиной в пять километров, начиненный войлочным фаршем из дождевых облаков, набитый разрушительными зарядами электричества, вихревыми потоками, — он и сам не раз пробивался сквозь облачную броню; нервное подергивание века, когда вдруг покажется, что земля слишком близко, — и у него было такое…

— В нашей работе надо учитывать все, — очень деловито, совсем буднично говорит Федотов. — Вот посмотрите на план: почти против каждой машины записано 1/1. Что это значит? Метеоминимум командиру корабля установлен самый малый: километр видимость, сто метров высота. И все же надо знать не только формальный минимум, надо еще по возможности знать самого пилота. Летный состав у нас очень сильный, и все же одного заводишь на посадку совершенно спокойно, а за другого переживаешь, кажется, больше, чем за самого себя.

Старший диспетчер вовсе не обязан следить за приземлением каждого самолета, для этого есть специальный стартовый командный пункт, но Федотов даже в самое суматошное время старается не пропустить приземления интересующей его машины.

Мы входим в радиокомнату. Теперь я вижу тех, о ком только что рассказывал Федотов.

Радиостанция. Диспетчеры. Радистки. Контрольный локаторный пост с пришитым к нему наблюдателем. Если на экране покажется только намек на нарушение порядка на трассе, на ноги будет поднято все.

В комнате не переставая разговаривают.

«Кама» вызывает «Дунай», «Камерун» требует «Каму». Летят распоряжения в Хабаровск и Ашхабад. В динамиках слышны голоса командиров кораблей. Здесь это называется: «докладывают борты».

Кажется, людям некогда перевести дыхание. Но это обманчивое ощущение. Приглядитесь, и вы увидите, что на панели каждой радиостанции прикреплено маленькое внештатное зеркальце. Радистки успевают, оказывается, заглядывать в это волшебное стеклышко, успевают подкрашивать губы и поправлять прически. Радиокомната оглушает только с непривычки, а когда оглядишься, понимаешь — все здесь рассчитано очень мудро: люди спокойно контролируют небо и в случае какой-либо технической неполадки могут в любой момент перейти на дублирующую аппаратуру.

— Ну, вот и все наше хозяйство, — говорит Федотов.

— Как же вы освоились со всем этим? — Я не нахожу нужного слова, и фраза остается незаконченной.

Но Федотов и так понимает меня.

— Как все. Сначала кончил специальные курсы. Потом стажировался диспетчером направления. Сдавал зачеты. Допустили к самостоятельной работе. Работал. Назначили старшим диспетчером.

— Довольны?

— Это сложный вопрос… Сначала очень тоскливо без полетов было. Привык ведь, почти всю жизнь летал. Ночами бывало снилось — в руках самолетная ручка, перед глазами стрелки приборов. Качаются… Потом стал привыкать. Как бы это поточнее выразить: почувствовал, что дело нужное, что работаю хоть и на краю неба, а все же участвую в полетах. Понимаете? Небо есть небо, а летчику без неба нельзя…

Федотов умолкает. Сначала мне кажется, что он собирается с мыслями, но потом я замечаю — старший диспетчер прислушивается к радиоразговору.

— Тбилиси, Тбилиси, успокойтесь. Всех примем, всех — не кричите.

— Пассажиры волнуются.

— Пассажиры имеют право волноваться, а мы не имеем.

— Жалуются.

— Понятно. Прибытие ваших бортов назначено в 16.05 и 16.30. Все. Выполняйте.

Федотов продолжает разговор:

— Здесь что хорошо? Смотришь в небо и видишь результаты своей работы. Все как на ладони. Конечно, мы еще не совсем вышли из-под власти природы. Иногда еще и простаиваем, иногда еще и опаздываем. Но главное сделано — у неба больше нет секретов. И скоро, очень скоро наши машины не будут стоять на земле ни одной лишней минуты.

Я уезжаю с аэродрома к концу дня.

Над летным полем уже зажглись оградительные рубиновые огни.

Небо переполнено самолетным ревом. Одни машины покидают Москву, другие прибывают в столицу. Полоса расчищена. Аэродром не знает передышки.

Где-то в комнате диспетчерской службы остался человек, властвующий над землей и небом, — Владимир Прокопьевич Федотов. Небо в его руках.

Встреча со старшим диспетчером Федотовым произошла не вчера. Эта встреча имеет уже, так сказать, некоторый стаж. За минувший срок диспетчерская служба Внуковского аэропорта успела в значительной степени перевооружиться.

Над летным полем вознеслось новое здание. Получено и постепенно вводится в действие новейшее оборудование. Диспетчеры изучили новую технику и, разумеется, сдали новые зачеты. Теперь тем, кто непрерывно смотрит в небо, служат не только радиостанции, локаторы, прямые телефонные и телеграфные линии, но и электронно-счетные машины, способные, как говорится, в мгновение ока находить лучшие решения.

Глава шестая

ЗДЕСЬ ДЕЛАЮТ ЛЕТЧИКОВ

Признаюсь, к этой главе я приступаю с опаской. Почему?

Во-первых, не хочется приукрашать курсантскую жизнь, но с другой стороны — страшно сгустить краски, невольно отпугнуть кого-то из возможных кандидатов в летчики.

Во-вторых, боюсь запутаться в излишних подробностях, но вместе с тем понимаю, что вся соль курсантского бытия именно в деталях.

Есть и другие причины для опасения…

Но как бы там ни было, рассказать о летной школе нужно. Летная школа — первая ступенька в большое небо. И кроме того, для многих читателей это вполне осязаемый завтрашний день.