Там Уно замер у огромного каменного ложа, где на перине из шерсти и душистых растений лежали маленькие округлые яйца, размером чуть больше человеческого кулака.

Их скорлупа была мягкой, красноватого цвета, с брызгами черных пятен. Яйца должны были расти, вытягиваться, становясь плотными коконами. Из каждого такого Кокона появится новый член колонии, новый житель Кормаксилона: воин, строитель, добытчик, мастер, нянька или швея.

Мужчины. Только мужчины.

Пожилой кормис, охранявший самое ценное сокровище, спрятанное в святая святых Дома, устало вздохнул, увидев старшего из наставников:

– Они угасают, – прошептал он, не скрывая отчаяние. – Мне начинает казаться, что они стали меньше. Уно, если все погибнут, то вскоре и первое яйцо зачахнет, и что тогда будет с нами?

– Знаешь, Рано, еще рано паниковать, в самом деле.

Натянуто улыбаясь, чтобы поддержать собрата, Уно осмотрел главное достояние Колонии. Воин или строитель не смогли бы по первому взгляду отличить яйца, едва хранившие искру жизни от тех, в которых уже зрел вполне сформированный маленький кормис. Но Уно сразу все понял и внутренне содрогнулся, осознав, сколько крохотных зародышей на грани гибели.

– Продержитесь еще немного, – мысленно попросил он, развязывая метку на своем плече.

В рисунке узора пряталась спираль, искаженная полосами рубцов. В юности Уно обычным камнем пытался содрать свой проявившийся знак. Ему отчаянно не хотелось быть нянькой, он надеялся оказаться солдатом или на худой конец добытчиком.

Теперь же ему было стыдно за свою прежнюю глупость. Нет большей чести, чем хранить наследие предков, бережно взращивая новые поколения собратьев.

На миг Уно закрыл глаза, подумал немного и наконец взял в руки флейту, спрятанную на маленькой каменной полке выше человеческого роста.

Рано хотел было что-то возразить, даже открыл рот, но тут же захлопнул его, так ничего и не сказав. Старшему виднее, пускай дарит надежду хотя бы себе. Всем известно, что спасти колонию может только присутствие Королевы, а не какие-то там чудные песенки.

Уно поднес инструмент к губам, глубоко вдохнул и плавно выдохнул, одновременно перебирая чуткими пальцами. Флейта тотчас отозвалась тихим подобием свиста, жалобного, но мелодичного.

По искаженной спирали на плече кормиса пробежала алая рябь. Такой же красноватый отсвет вскоре заскользил по поверхности яиц. Метка ярко вспыхнула и стало медленно гаснуть, зато сияние яиц все усиливалось.

Вдруг Уно резко отнял флейту от губ и осел на каменный пол. Его метка почти исчезла, и теперь мерцающими черными пятнами восстанавливалась вновь.

Встревоженный Рано метнулся к старшему:

– Нельзя так мучить себя, – прошептал он, понимая, что Уно уже набрал сил, чтобы отвечать.

– Ничего, скоро у нас будет новая Мать и все наладится, – вяло отозвался юноша, хотя в глубине души все еще любил своенравную и капризную королеву, пропавшую в неизвестном направлении. Кормисы с трудом могли верить, что волоокая госпожа Камрит сбежала с пленником, которого ради ее забавы привели воины после битвы на окраине леса.

Если бы Уно знал, что никчемное, длинноволосое подобие мужчины так придется по душе поверительнице, задушил бы грязного всадника одной рукой. Мано так и хотел сделать однажды, но Камрит не позволила. Гневно сдвинула брови и велела отпустить фаворита.

Уно бешено ревновал, он надеялся, что Королева все-таки заметит его и хотя бы еще раз позовет на ложе. Но властная красавица легко позабыла «няньку», отдавая предпочтение Харо – старшему воину того времени, а то и прочим солдатам. Ей нравилось менять мужчин на своем ложе – выбор был велик, хотя чаще всего ее ласкали сразу несколько кормисов.

А потом появилась синеглазая живая игрушка, чудом избежавшая справедливой кары на поле битвы. Чем недостойный раб мог так угодить Госпоже? В каких тайных утехах был сведущ? Надо было отрезать ему яйца и скормить змеям. Следовало вырезать ему язык и сломать все пальцы, чтобы он не мог ими радовать Камрит.

Уно не был кровожаден, но он отчаянно желал свою Королеву, а она проводила ночи с жалким человеческим отродьем – ничтожным Всадником, что валялся под конем, которого пронзило копье Харо.

Если бы кормисы знали, как дорого обойдется им это пленник, размозжили бы ему голову еще на Ничейной Пустоши. И кто только предложил показать ей этого волосатого урода… Посадить на кол, придумавшего столь нелепую мысль.

Уно захлестнула волна тоски, ему снова стало стыдно за свои невысказанные чувства, но самое страшное в глубине души он даже был рад, что Королеву пока никто не заменил. Разве другая может уподобиться первой женщине в жизни Уно? Богине, снизошедшей однажды до простого уборщика в детском зале?

Их единственную ночь Уно не сможет забыть никогда. Ее гибкое, мягкое тело, умащенное маслами дурранга, ее темные волосы, разметавшиеся на широком ложе. Уно прикасался к ним с благоговением и восторгом. Ни у кого из обитателей Кормаксилона не было на теле волос, казалось, они совершенно не нужны мужчине.

Другое дело роскошная грива Королевы – ее гордость и преимущество. Притягательная и желанная, Камрит позволяла ему ласкать себя до рассвета, и Уно был неутомим. Он задыхался от любви, раз за разом обильно выплескивая семя в ее горячее лоно, он старался обращаться с ней бережно, ведь она казалось ему хрупким цветком, тонким стеблем, который можно сломать одним лишь неловким прикосновением.

Колонии, безусловно, нужна новая женщина, иначе всем грозит медленная смерть, но сердце Уно навсегда отдано первой Королеве. Пусть Кадо, Мано и Наро ждут новую Хозяйку, а Уно в глубине сердца Уно сохранит верность той, что сбежала, забрав с собой все самые чистые и искренние порывы молодого кормиса, превратив его жизнь в одинокое существование на благо колонии.

"Камрит, я люблю тебя, даже если ты обо мне никогда не вспомнишь! Я обещаю хранить память о тебе до конца своих дней…"

Ничейная Пустошь, берег реки

Маргарита

Мое тело будто парит в воздухе. Удивительные ощущения, я лежу на пушистом облаке и плыву в небесах. Вот только солнце нестерпимо светит в глаза, невозможно открыть. Откуда же столько света? Похоже, я все-таки захлебнулась в реке и попала в рай.

Вдруг меня сильно тряхнуло, я завалилась на бок и пребольно ударилась лбом обо что-то твердое. Наконец открыла глаза, а заодно и рот. Было чему удивиться – меня несли на носилках двое мужчин, и я сразу уставилась в затылок тому, что двигался впереди.

Санитар бригады «скорой помощи»? Не похож. Судя по отросшим нечесаным космам и драным лохмотьям вместо рубахи – просто бомж какой-то. Присутствует даже соответствующий запашок давно не мытого тела.

Но самое главное – меня спасли, вытащили из реки и несут к людям. Боже, только бы не обратно в коттедж! Я попыталась сесть и сразу же услышала позади раздраженный скрипучий голос:

– Тан Баруш, она очнулась! Хватит ее тащить, пусть идет сама, я устал.

Я торопливо оглянулась и теперь встретилась взглядом с угрюмым невысоким дядькой, который держал на плечах жерди моих носилок. Он тут же осклабился в виде приветствия, продемонстрировав остатки гнилых зубов, и мне пришлось перевела взор на второго человека. Ни произнеся ни единого слова, тот начал медленно опускать мое импровизированное ложе на землю, а потом подал руку, заставляя подняться и встать рядом с собой.

– Откуда ты, женщина? Неужели сбежала из леса?

Подбирая слова для ответа, я растерянно смотрела на пожилого мужчину, чьи умные выразительные глаза лихорадочно блестели на загорелом дочерна морщинистом лице. До чего же бедно он одет – застиранная рубаха и оборванные до колен штаны, босые грязные ноги. Странно все это – очень странно.

– Я гуляла у реки и случайно упала в воду. Скажите, пожалуйста, до города далеко?

Невысокий доходяга презрительно сплюнул, желая вернуть мое внимание к своей персоне: