– Значит так, – неторопливо поднявшись со стула, Вельд подошёл к нему. В отличие от Люциана, он был с этой каланчой почти одного роста, так что снизу вверх смотреть не приходилось. – Держи себя в руках, стажёр. Пока что это всё, чем ты можешь помочь своему родственничку. Будешь упорствовать – мы с господином наместником припомним, что трудимся не ради блага какого-то мальчишки, но во имя работы нашего механизма… деталями которому служат наши грешные души, да-да. Да и вообще, не привлекай к себе внимания, милейший. У тебя белый билет, между прочим.

Вельд отошёл от него в сторону иллюзорного окна.

– Плевал я на ваш белый билет! Кто кроме меня сможет остановить Ники, если он снова попытается наложить на себя руки? – поинтересовался Нейл с бессильной злостью. Вельд окинул его долгим, высокомерным взглядом.

– К слову о моей внезапной любви к этим штукам, – сердитый кивок на окно. – Я слежу за ним едва ли не круглые сутки, свалив на Лукрецию большую часть работы. А сейчас сезон, между прочим! Осенний поток самоубийств, всё такое… Кстати, зачем я тебя звал, – он привычным движением сменил иллюзию в раме на сквозное стекло, – не знаешь случаем, кто это?

В стекле отразились двое парней, или, правильнее было сказать, молодых мужчин. На вид они выглядели несколько старше Нейла, которому на момент смерти было двадцать один. Нейл, к слову сказать, заулыбался при виде них и просто выдал:

– А… это Славик и Андрюха!

– Исчерпывающе, – покачав головой, Вельд кивком указал на темноволосого. – Вот этот – как его зовут?

– Андрей. Андрей Кац. А что?

– Кац, значит… – начальник исполнительного отдела недобро прищурился. – Оно и видно, что Кац. Рожа-то жидовская.

– Вы что, нацистом были? – не без ехидства осведомился Нейл.

– Нацизм, знаешь ли, младше меня лет на триста с лишним, – бесстрастно отозвался Вельд. – В мои времена и в моём языке, вообще-то, это было нейтральным обозначением всех иудеев.

– Но всё-таки…

– Без «всё-таки», стажёр, – отрезал Вельд решительно. – Не лезь сюда; всё гораздо серьёзнее, чем ты можешь себе представить. Максимум, что я могу сделать, – поговорить с господином наместником, чтобы ты приступил к работе… Не по доброте душевной, но лишь по причине нехватки рабочих сил. Но сам понимаешь, что он будет следить за…

– Господин Вальдемар! – наспех стукнув ладонью о дверь пару раз, в его кабинет ворвался Нестор, секретарь Лукреции. – Прошу прощения…

– Прощение просят в другой канцелярии, – иронично заметил Вельд. – Ну, чего тебе?

– Проблемы в отделе кадров, – выпалил Нестор, подобострастно вылупив на него большие бесцветные глаза поверх очков с толстенными стёклами. На очки эти Вельд не мог смотреть без раздражения – Лукреция приволокла их из могилы этого прилизанного, смазливого паренька, что было известно всем и каждому.

«Как при жизни была дурой, так ею и осталась…»

– Что на этот раз?

– Ваши жнецы приволокли гниль.

Он понял, что уточнять личные номера жнецов не имеет смысла: Брин, младший жнец 9036, Бранд, младший жнец 9037. Сухо кивнув Нестору, он быстрым шагом направился прочь из кабинета, по пути чуть не прищемив дверью развевающиеся фалды сюртука и выругавшись про себя.

«Здесь сплетни разносятся быстрее, чем при дворе Мануэла I в былые времена», – сердито подумал Вельд, сворачивая в боковой коридорчик и двигаясь по направлению к холлу. Призывая трубку, он шевельнул пальцами левой руки. Спустя пять сотен лет его тело по-прежнему полагало, что правую руку нужно держать свободной. Для оружия.

– Доколе, молодые люди?! Доколе прикажете терпеть ваши выходки?! – услышал он дотошное брюзжание Кристена, ещё не дойдя до кабинета Лукреции.

«Здравствуйте, канцелярит, вопли и нотации», – кадровика Вельд, признаться, на дух не переносил. Впрочем, не только он: над Кристеном за спиной даже стажёры насмехались.

– Да мы вас старше на добрых пару столетий, – протянул нагловатый, елейный тенорок. По этой елейности Вельд безошибочно опознал Брина: Бранд, хоть и был обладателем идентичного голоса и наглости, интонации имел более жёсткие и менее развязные.

– Следите за своим поведением! Младший жнец 9036, вы понимаете, что своим поведением подрываете не только мой авторитет, но и авторитет непосредственного начальства, которое навряд ли будет обрадовано подобному повороту событий?

– Эээ?

– Прекрати паясничать, – жёстко приказала Лукреция. Её голос был искажённой копией голоса самого Вельда, как, впрочем, и лицо. Так было и при жизни, и после смерти. – Ты всё прекрасно понял. Зачем, скажи на милость, вы притащили в отдел кадров гниль?

«Гнилью» на канцелярском жаргоне именовались люди, непригодные для службы в канцелярии ввиду психических расстройств. Вельд и сам был на учёте первые сорок лет после смерти, как склонный к агрессии, садизму и непредсказуемым выходкам.

– Ну, подумаешь, наелся чувак стекла, – присоединился к разговору Бранд. – Может, он фокусником мечтал быть, а ты сразу «гниль». Стыдись, Лукреция…

– Лукреция! – резко оборвал Кристен. – Вы намерены позволять этим молодым людям плевать на субординацию? То, что они ваши братья…

– Они ей не братья, – сказал Вельд, входя. – Как и мне. Как и я Лукреции. Не заставляйте меня напоминать вам простейшие вещи, Кристен.

Брин и Бранд при виде него резко стушевались и с кающимся видом уставились в пол. Кристен выразительно поджал губы. Одна лишь Лукреция и бровью не повела.

– В чём дело, Кристен?

– Эти два имбецила приволокли мне шизофреника, вот в чём! – угловатое белое лицо Кристена словно бы дрожало каждой черточкой, и Вельд подумал, что психопатов в канцелярии смертей всегда хватало с лихвой.

– Всякое случается, – философски сказал он, стряхивая с пуговиц двубортной застёжки сюртука несуществующие пылинки. – Приношу извинения за неудобства, доставленные вам моими жнецами. С ними я разберусь сам, вас же не смею задерживать.

– Я буду жаловаться на вас, Вальдемар! Вы не способны поддерживать среди своих людей элементарную дисциплину! – взвизгнул Кристен истеричным голоском, который ему самому, должно быть, казался очень внушительным, и пулей вылетел в холл.

– Кому это он жаловаться собрался? Наместнику? – презрительно засмеялся Брин. Бранд, однако, только вяло улыбнулся, с опаской покосившись на Вельда. Не дожидаясь, пока Брин насмеется вдоволь, он едва уловимым движением засветил ему кулаком в солнечное сплетение. Со стоном Бранд рухнул на колени. Наполовину мёртвые тела жнецов не чувствовали физической боли, но друг друга могли лупить, подкрепляя физическое воздействие энергетическим.

– Почему опять я? – возмутился Брин, всё ещё сидя у ног Вельда мешком. – Отец бы всех нас выпорол, между прочим!

– Думаешь, я не знаю, чьи это выходки? – мрачно осведомился Вельд, игнорируя слова об отце. – Люциан сколько угодно может закрывать глаза, пока считает вас безобидными, но если госпожа сочтёт, что вы подрываете настрой других жнецов…

– То что?

– Ничего, Брин. Совсем ничего.

Судя по затравленным взглядам, близнецы прекрасно поняли, о чём речь. Жить им ещё хотелось, пусть даже такой вот не-жизнью.

– На сей раз мне некогда вами заниматься, но в следующий раз откомандирую в «горячую точку» на полгода. Там, как вы можете помнить с прошлого раза, лишние руки не помешают. Ясно?

Одинаково скривившись, Бранд и Брин, закивали, тряся одинаковыми длинными чёлками цвета грозового облака.

– А теперь прочь с глаз моих.

Жнецы торопливо засеменили к выходу; убраться прочь с глаз его они, казалось, были только рады. Сам Вельд тоже был рад оказаться как можно дальше от пронзительных глаз-угольков Лукреции.

– Ты болен, – утвердительно произнесла она.

– Мёртвый не может быть болен, Лукреция.

– Ты мёртв физически, а ментально жив. Значит и болен ментально.

– Резонно.

– Ты же чувствуешь, Вельд, – она чуть склонила голову на бок. Её холодное, красивое лицо из-за длинной шеи и короткой стрижки казалось совсем уж узким, – что он разворотил твоё нутро, пошатнул твоё спокойствие. Прекрати сутками торчать у сквозного стекла, пока не стало хуже.