Г.Осипов

Приключение пляжное и любовное

(Из записок Германа Львовича Черепнина).

В медлительном наступлении сумер...

В той медлительности, с какою тянутся сумерки в августе, с какою начинает чернеть поверхность реки и обозначается на ней мерцание от оживающих источников света, есть нечто магическое, сродни тому, что заставляет меня при виде будильника слышать его тиканье, несмотря на неподвижность стрелок.

Я продрог, переходя через мост, и едва не свалился в реку, напуганный дрезиною, промчавшейся как будто по прилавку в магазине игрушек.

Задумчивость постепенно сделалась моим неизменным состоянием, и томительное превращение дня в ночь очень способствовало моим меланхолическим мечтаниям... С приходом весны меня завораживала каждая почка, на кленовую ветвь, покрывшуюся листочками в окне я мог глядеть часами неотстанно, покуда не вспыхивал фонарь на перекрестке, и тогда я вытягивался на подоконнике и закрывал глаза...

Вечернее безлюдье на пляже радовало меня, и я вздохнул с облегчением спускаясь к берегу, чья пустынная полоска и поросшие травою подножия скал виднелись невдалеке.

Наступит пора, и цвет листвы изменится, небо станет пасмурным - да, да, эти банальные мысли постепенно овладели мною, и сладелая мечтательная тоска так нежно окутывала меня здесь - на песке; подле картинно изогнутых корней тополя, чье семя проросло, похоже, еще в годы оккупации.

Наступит сентябрь, и листва этого дерева станет опадать - мои годы тают, как, впрочем, и неожиданное наследство, так и не употребленное на путешествие в Италию. Колени и локти тяжелеют, веко обезображено синею веною, и я уже видел во сне, как Нэнси Синатра - покойница с гневом и недоумением смотрит на мой разинутый во сне рот и зажатую в руке железную челюсть. Сон - обезьяна смерти.

Мелкие камешки, осыпавшиеся по недолгой, но крутой и извилистой тропинке между скал, свалились в воду затоки - речные камешки не волнуют душу в отличие от морских - почти звонкий всплеск заставил меня взглянуть на вершину скалы...Морские голыши похожи на итальянские речения на устах кокеток, знавших лучшие времена: О, ао, а о е. Темный силуэт, темное лицо свет заката очерчивал её фигуру со спины - она, казалось, была на каблуках так она была стройна...Мне не под силу было отгадать черты её лица, но мне дьявольски хотелось, чтобы она спустилась ко мне... И тогда, точно услышав мое немое приглашение. Дама на гребне скалы ступила на каменную ступень, взмахнув оголенную рукой с разжатыми пальцами.

Нас разделяло озерцо - шлюзы на плотине отворили... Я вдруг почувствовал, что совсем еще светло, только зной исчез. Она перепрыгивала с камня на камень, и я подал ей руку, желая походить на Фрэда Астэра.

"Благодарю Вас", - несколько нарочито произнесла она, едва опираясь ладонью на мою ладонь, и, не сходя с камня, отбросила в песок башмачок, после чего оступилась в воду, и я увидел в воде небывало правильной формы пальцы её ноги, с ухоженными ногтями овальными. Они завораживали своей магической правильностью, они не обладали тем пиявочным безобразием, что заставляет потупив взор изучать вязкий асфальт. Я вспомнил об округленных боках медных брусочков - лото в тире, много лет назад - счастливый выстрел, и скользит по тросу сундучок, мошенничество хозяина только обостряло желание получить жалкий приз - кукольное сомбреро.

"Благодарю Вас", - нечто загадочное было в самих звуках её голоса, выразительных и, в тоже время, призрачных, подобно титрам в черно-белых психодрамах... Хэмфри Богарт посылает меня за второй бутылкой.

"Натали", - произнесла она, вторично пожав мою руку. "Натали", повторил я. "Но не может быть, чтобы Вас звали Натали", - пробормотала Натали, опускаясь на колени и, стаскивая оранжевую майку с девизом какого-то темного клуба - хлопчатая ткань на мгновение закрыла ей лицо.

- Верно. Меня зовут Герман. Я не видел вас в прошлые дни.

- Здешний пляж - мое чистилище. У меня, увы, нет выбора. А про море забудь, Натали, - грустно добавила она.

Её кожа была лишена той лезущей в глаза складчатости, что заставляет нас морщиться и вспоминать портреты динозавров, Элвис умел скрадывать полноту своими комбинезонами.

- Вы сейчас заплачете - вам слезы были бы спящему к лицу... Мне кажется, Вам жаль будет расставаться со мною? А я еще гадала - спускаться мне вниз или нет - Вы показались мне скорее брошенным похоронным цветком или карточной фигурой... Вам, наверно, здорово попало, когда вы маленький и одолеваемый вопросом, отчего стекло разлетается вдребезги, развеяли по воздуху пепел гадательной колоды вашей сестрицы.

- Я задумывался над этим, но в доме у нас не было ни карт, ни сестер. Вы не воображаете, какой я сентиментальный человек - мне нравится "при матовом свете Луны" смачивать лицо одеколоном и закуривать при этом сигарету; я перекладываю её в пластиковый пакетик из-под старых "Филип-Морис" - соединение двух ароматов дает мне драгоценную иллюзию "ночной жизни" года эдак 63-го... Если угодно, "миднайт ту сикс мэн" - это я. Тогдашние увеселительные места выглядят особенно трогательно, когда слушаешь ночь напролет Сэма Кука и Рики Нэльсона. Не очень здоровое занятие, но оно столь же необходимо мне, как и Ваши непостижимые упражнения - вы такая красивая... И по утрам, когда тени особенно бросаются в глаза и круги под глазами говорят об одиночестве, а не о поздних пиршествах.

- Поверьте мне, я рискую, выбрав такую личину, беседуя с Вами - все равно, что подвергнуть лицо пластической операции в связи с переходом в басурманскую веру. Вера - вот что важно, доверьтесь мне, и я расскажу Вам, где я был в этот день много лет назад - в день, когда умер Элвис!

- Завтра. На этом же месте.

Было уже совсем темно. Мы вышли на шоссе. Редкие дешевые авто проносились мимо - тяжкий запах деревенской снеди в их кабинах заставил меня содрогнуться. Наконец Натали остановила черный лимузин, чьи бока поблескивали точно зеркала, отразившие бархатное дно (брильянты исчезли) футляра.

Сначала её пальцы выскользнули, потом захлопнулась дверца, машина скользнула прочь, но мне не хотелось отпускать её. Она точно вампирьи клыки, каблуки её туфелек оказывались в моих пылающих ладонях, точно две рукоятки перколятора...

"Зачем я не позвал её в это кафе", - думал я, опрокидывая четвертую рюмку. "Твой кофе", - напомнил из-за стойки буфетчик, похожий на арабского инструктора.

"И вовсе не потому мне только казалось, что она на каблуках, так она стройна - высокие скулы, высокий подъем, и глаза той чудесной конфигурации, когда все кажется, что они глядят на тебя немного снизу вверх".

Воротясь домой, я принял ванну и, поглядев в окно, лег спать. Мне привиделась во сне моя новая знакомая.

... ... ...

Идея плавников связана с дневными призраками за занавескою.

"А Вы совсем никогда не плаваете - боитесь воды - точно вампиры зеркал. Я замечала, в движениях пловца есть что-то от жеста Дракулы, отмахнувшегося от зеркала... Мы с подружкою жили в Сен-Тропезе, рядом с отелем "Библос", море там скверное..." - "Ну не скверней воды, которой полощет рот вон та красотка." - "Ты уверен - она вообще чистит зубы? Я жду обещанного рассказа"... - с этими словами Натали бросилась в воду.

В то лето, памятное своими проливными дождями, мне редко случалось звонить себе же домой из автомата. Уезжая на море, я согласился приютить у себя в квартире знакомую художницу с подругою из Барановичей. Двух молодых разводок связывала особая дружба, что не ускользнуло бы от глаз "идейных" родителей художницы. Мне же было все равно. Из записки, оставленной в двери, я узнал, что "ключики" мои гости оставили у соседки сверху. Звали соседку Далила Аркадьевна. Коварство тогдашних китайских руководителей сделало бессмысленным её познания о театре теней, и вдова доставала себе хлеб кинокритикой. Далила Аркадьевна в отличие от нас, Натали, была убежденной гелиофобкой. Дряхлеющая рука в веснушках протянула мне ключи, два пальца в кричащем маникюре оправили рукав кимоно. Затем голос из мрачной прихожей сообщил: "Герман Львович... Геринька, я вам должна рассказать... Вы не знаете до сих пор (всхлип) - помните как лорд Гарри является утешать Дориана... Вчера умер Элвис Пресли... Ваш любимец".