А Куликов сел! Да так ему стало хорошо. Такая живительная прохлада шла от лопуха, словно от сплит-системы. Он даже не потянулся за скользнувшими на траву папкой с бумагами и мобильным телефоном. Так ему было хорошо. Так комфортно уперся ощеп в поясницу полицейского, нажал куда надо так, что расслабился Куликов, в сон его потянуло… Но усилием воли привел он себя в чувство, глубоко вздохнул, резко выдохнул, огляделся как будто бы не своими глазами и заметил перемену в освещении. Солнце уже вроде бы не так сильно палило. Отсюда не было видно, но, скорее всего, облака набежали. Более того, прохладой потянуло так ощутимо, знаете ли.

– Вот и ладушки, – вслух сказал полицейский, убежденный в том, что ни одна живая душа его не слышит.

Садовая улица чудила как могла. Мало того, что Куликову не встретилась еще ни одна обжитая дача, дорога стала так петлять, словно «серпантин» какой! Дорога становилась все уже, на ней следы колеи стали почти неразличимы, а громадные, с узловатыми стволами деревья опускали свои тяжелые ветви все ниже и ниже. Более того, Куликов отметил, что листья на деревьях в этом месте как-то измельчали, что ли. Совсем потемнело, вдали, будто бочки железные раскатились, длинно пророкотал гром.

Не успел Куликов порадоваться возможному долгожданному дождю, как впереди вдруг открылось свободное от леса пространство, отгороженное от дороги крепким, стилизованным под плетень, забором. Самое интересное, что и дорога-то никуда дальше не вела, и Куликов понял – он у цели.

Дача была старая, добротная, рубленая из толстых, почерневших уже и тем самым вызывающих к себе уважение, стволов. Располагалась она посреди участка в окружении крашеных охрой ульев. Их перед домом Куликов насчитал одиннадцать штук.

Для приличия крикнул:

– Хозяин! – И решительно, как и подобает представителю власти при исполнении, толкнул плетеную калитку на веревочных навесах. И тут же отпрянул – откуда ни возьмись к калитке метнулась собакообразная тварь величиной с теленка.

Куликов отступил.

– Ты давай не шали, – стал он вполголоса уговаривать грозно рычащего и капающего длинной и вязкой слюной монстра, – на полицию нельзя рычать…

Как только озвучил Куликов эту непреложную истину, дверь дома приоткрылась, и оттуда высунулась благообразная физиономия пасечника-пенсионера, украшенная седоватой бородой.

– Сергей Федорович! – крикнул Куликов. – Успокойте песика, пожалуйста!

– Иду, иду, иду, иду! – елейно затараторил дачник и поспешил к калитке.

Теперь Куликов смог лучше его рассмотреть. Невысокого роста старик с обширной розовой лысиной, окруженной седыми волосами, переходящими в упомянутую уже бороду, а ля Шон Конери. Одет он был в выцветшую синюю рубаху без воротника на выпуск и в серо-черные в мелкую полоску штаны, закатанные до середины голени. Обувью дачник пренебрег.

– Иду, иду, иду, иду! – повторился пасечник. – Ну-тка, Шарик, брысь в будку. Виш, служивый, был махонький-махонький, ну как шарик лохматый, а вона какой вымахал…

Огромный Шарик, недовольно урча, скрылся в деревянном сооружении, только сейчас замеченном Куликовым. Старик ловко захлопнул за собакой дверцу, щелкнул щеколдой.

– От так вот, посиди тут малость.

– Капитан Куликов, Центральный РОВД, – представился офицер полиции. – Алферов? Сергей Федорович?

Старик будто бы и не слышал участкового. Лепетал что-то насчет самовара в хате, про чаек, про медок и еще какую-то чепуху, то и дело вставляя то «служилого», то «высокоблагородие». Ну ладно «служивый», но «высокоблагородие»-то причем? Куликов с грустью подумал, что трудно ему придется с этим глуховатым, да еще впавшим в маразм стариком. И еще похвалил себя за то, что сам лично решил взять показания у Алферова.

Тем временем Алферов семенящей, но скорой трусцой вел гостя к дому. Приоткрыв дверь, не пропустил вперед Куликова, а первым юркнул в темный прохладный проем. Распрямившись, притолока была низковатая, Куликов почувствовал, что между лопаток ему уперся холодный металлический предмет, и насмешливый, не похожий на стариковский голос произнес:

– Не дергайся, офицерик. Руки в гору…

Где-то в полумраке мерзко захихикал дед.

«Влип, – подумал Куликов, – угораздило на блатхату нарваться».

Медленно-медленно поднял руки.

– А теперь, слышь, вашбродь, ну-ка повернись.

Куликов все также медленно выполнил команду. Перед ним стоял крепкий мужик, одних примерно с ним лет. В крайней степени небритости. Рыжеватая щетина не достигла еще статуса бороды, но уже перешла рамки всяких приличий. В руках мужчина держал винтовку, очень напоминавшую мосинскую, но без характерного выступа магазина перед спусковой скобой.

Мужик был бос, но подпоясан потертым кожаным снаряжением с множеством подсумков. Кроме всего прочего, из-за мощного его торса виднелось нечто, очень похожее на пистолетную кобуру непривычной формы из вытертой желтой кожи. Мужик глумливо скалился и водил стволом винтовки вдоль капитанова тела, словно выбирая, куда ему лучше вогнать пулю.

Сзади чуть слышно скрипнули половицы. Кто-то подошел и начал ощупывать, обыскивать Куликова. Ловкие пальцы выудили служебное удостоверение из нагрудного кармана рубашки.

– Ты гляди, мандат, – раздался сзади совсем уж молодой голос.

– Читай, – велел невидимый Куликову коварный пасечник.

– Щас… ага! Старший участковый инспектор. Центральный ровд. Ага! Слышь, Михалыч, а что это – ровд?

– Потом скажу. Дальше читай.

– Ага… капитан полиции… ага… капитан… А погоны как у штабса… Непонятно…

– Дальше читай. Непонятно ему! Ты флотского лейтенанта видал? Нет? Так у того тоже погоны как у штабса.

– Так то ж флотские,.. а тут…

– Ты дальше читай!

– Читаю! Куликов Сергей Николаевич. Тут еще махонькими буковками… имеет право на ношение табельного оружия и специальных средств. Ага, право имеет, а оружиев-то нет! О как!

Все это было неправильно! Все это отдавало фальшью реконструкторского движения. Вот только уж слишком эти реконструкторы разошлись! Напасть на офицера полиции! «Ничего, – подумал Куликов, – отольются мышке…» Кстати, интересно, в кого они играют? В махновцев, что ли? В принципе, это большого значения не имело. Куликов начал действовать.

Плавным движением, как на тренировке скользнул влево-вперед, уходя с линии огня. Одновременно, правой рукой захватил и потянул вправо ствол винтовки, а основанием ладони левой от души припечатал кадык громилы, не забыв провести подсечку левой ногой. Мгновенно винтовка оказалась в руках полицейского, еще до того, как грохнулось об пол грузное тело, Куликов развернулся и приложился прикладом в живот белобрысого низкорослого парня с кривым плаксивым ртом. Блондин согнулся пополам, в руке он все еще держал красную книжечку удостоверения.

В это время, череп участкового отозвался сухим треском хорошо высушенного березового полена, небо обрушилось на его голову, и наступила тьма.

Первым в сознание проник запах. Аромат мокрого старого дерева с еще угадываемым ароматом сосновой смолы, не до конца забитым запахом влажной пыли. Куликов ощутил под своей щекой лужу воды и гладкую доску пола. Издалека, из-за многих тысяч километров донеслось:

– Живой! Гляди, матушка Вера Дмитриевна, живой! Эвон щечкой дергает. Ты, Семен, с шайкой погодь. Убери шайку-то! Итак вон сырости развели… Иди, иди уже! Ох, олух… Прости, Господи!

Куликов попробовал открыть глаза. Вернее один глаз, тот, что сверху. Не получилось… Руки тоже не слушались… Впрочем, они могли быть связаны. А вот ноги… Ноги были свободны, но… тоже плохо подчинялись.

– Во-о-т! И ножками засучил вашбродь! Ну-ка, Семен, подсоби…

Сверху раздалось какое-то надсадное мычание вперемежку с хриплым кашлем. Куликов почувствовал, как огромные ладони вздернули его за подмышки. Через секунды он уже сидел на полу, привалившись спиной к какому-то ящику, или сундуку. Левый глаз так и не открывался, но правый удалось разлепить.