Он отрицательно покачал головой.

Она вздохнула и продолжила:

— Я как-то в строительный магазин забрела, там образцы дерева были. И этот цвет увидела. И образец даже стащила. Точь в точь, как ее волосы. Красивый цвет. Насыщенный. С оттенком... коричневато-вишневого, что ли, — она убрала прядь волос за ухо и выглядела при этом очень сосредоточенной, словно высекая в памяти образ женщины. — Честно говоря, я никогда не могла понять, почему она вышла за него замуж, — пробормотала девушка и перевела взгляд на мужчину. — А вы не знаете?

Он поднял брови в искреннем удивлении. Он знал, что та женщина была замужем, но видел пока что ее мужа только на фотографии. Общался только с ней. Обычный мужчина сорока трёх лет, свой бизнес, машина, квартира в центре. Поговаривали, что пара любовниц имеется. Ничего особенного. С виду.

— Вот и я не знаю, — ответила она сама себе, а потом нахмурилась. — Он старше ее. Богатый. Но у него другая есть. Может, даже не одна. Я видела. А она все равно с ним. Странно, да? Она говорила, что меня любит. Правда, говорила.

Он тихонько крякнул. Не по себе было слушать такие откровения. Ему было сложно это понять. Старая закалка, старая школа, старое воспитание. «А девчонку знатно заклинило», — подумал он, стирая со лба выступившие от духоты капельки пота.

— Знаете, мы переспали только через год. Представляете? Год мы дружили. В кино ходили, в театры. Ненавижу театры. Но она любила. Пока она бродила мимо картин, я на неё смотрела. Глаза ее синие-синие... Она пристально каждую картину изучала, каждый мазочек. Словно представляла, как художник рисовал, каждое движение его кисти, как цвета смешивал. Она часами могла бродить среди этих картин. Никогда я не понимала этого рвения к искусству. Но ради неё я всех этих художников выучила. Вот, спросите, когда родился Шишкин этот, или Васнецов. Да хоть Моне. Я отвечу.

— И когда? — слегка улыбнулся он.

— Шишкин в 1832, Васнецов в 1848, а Моне в 1830. Ой, нет, в 40-м. В 1840. Все помню, — грустно усмехнулась она. — Я у неё в гостях была. Муж опять куда-то уехал. Слушали классиков. Это такое клише было — преподаватель, который любит искусство, классическую музыку и наших поэтов. Это так избито, да? Но она, правда, все это любила. Мы вино пили. Я же тогда уже совершеннолетняя была, можно было. Ну, мы немного, конечно. Чуть-чуть совсем. Для вкуса. И я ей сказала. Все сказала. Что люблю её, думать ни о ком не могу, что когда я смотрю на неё, мне дышать даже трудно. А она бокал поставила и поцеловала меня. Тогда все и случилось. Она первая у меня была. Не в смысле женщина, а вообще. А потом закрутилось-завертелось. То у неё, когда благоверный ее в командировках был, то у меня, пока родители на работе. Несколько раз номер в гостинице снимали. И целовались, целовались, целовались. Постоянно. Везде. Ну, когда вокруг никого не было, конечно. Скандал-то никому не был нужен. А несколько месяцев назад... — она вздохнула и замолчала.

Он был готов к этому. Он знал, что она никогда никому сама об этом не рассказывала. Даже первому адвокату. Свидетели, та женщина, ее муж. Но не эта девчонка, которая и была в центре всех событий.

Он смотрел, как она достала ещё одну сигарету и прикурила.

— Можно вас попросить об одолжении? — спросила она, наблюдая, как дым от сигареты поднимается к потолку.

— Конечно, — с готовностью кивнул он. Он сочувствовал ей. Искренне. У него почти такая дочь сидит дома, и кто знает, какие ей жизнь преподнесёт сюрпризы.

— Когда вы выйдете отсюда, позвоните ей и скажите то, что я попрошу, ладно?

Он замялся. Дело было ещё в процессе и, как знать, что она попросит передать.

— Не переживайте, — усмехнулась она, — я же не дура. Если вам будет неудобно это ей сказать или... не знаю, не положено, то просто забудем об этом.

— Хорошо, — кивнул мужчина, слегка расслабившись. Он никогда не любил давать пустых обещаний.

— Спасибо, — она помолчала ещё пару минут, потом снова перевела взгляд на окно и продолжила, — он вернулся раньше. С командировки. Хотя я так не думаю. Мне кажется, он просто сказал, что уезжает. Может, подозревать что-то начал, — она пожала тонкими плечами и поправила выцветевшую серую майку, которая когда-то была синей. — И, как в плохом анекдоте, застал нас на кухне в самый удачный момент. Или неудачный. Как посмотреть. Начал орать, кричать, ругаться. Я видела, что она испугана, я должна была ее защитить. Пока она кричала банальное «это не то, что ты думаешь», он крыл ее матом, обзывал шлюхой, дрянью, — она поежилась. — Она не такая. А когда он ее ударил, то я... Я просто... — она тяжело сглотнула. Он видел, как ей сложно это вспоминать. — Я просто увидела нож. Дальше плохо помню. Помню, что схватила его и ударила. В плечо попала. Он взвыл от боли, она завизжала. Я ведь просто помочь ей хотела. Защитить. Она вызвала «скорую». Потом приехала полиция, наручники. А теперь я здесь. Понимаете, я не хотела ничего ему делать. Убивать тем более. Просто остановить его хотела. Он же выжил. Я ее хотела защитить. Я люблю ее. После того дня я ее не видела, — с этими словами она затушила сигарету и снова уставилась на стол, сидя в той же позе, в которой он застал ее, когда пришёл сюда.

Он вздохнул. Да, он так и думал. Что все было именно так. Его наняли, как бесплатного адвоката на очередное безнадёжное дело. У мужа этой преподавательницы хорошие связи. Девчонка не выйдет ещё много лет. Если когда-нибудь, вообще, выйдет. Ее закроют за «покушение на убийство». Наверняка, дадут «вышку», а это пятнадцать лет. И выйдет она, когда ей почти сорок будет. Страшно. Грустно и страшно. И не сможет он ей помочь. Ему уже намекнули, что это бесполезно. Как сказать девочке, что для этой женщины это просто была игра, развлечение? Он разговаривал с ней, видел. И все понял. Он давно научился понимать людей без слов. И невиновных, и преступников. И не было там любви. Не у этой преподавательницы точно. Она неплохо устроилась — у мужа своя жизнь, работа, и она тоже нашла себе развлечение на стороне. Только вот обеспечения мужа она лишаться не собиралась. И уходить она от него не планировала, что бы она не говорила этой девочке.

А теперь... И муж, и сама женщина свидетельствуют против неё. Девчонку выставили ненормальной, которая преследовала своего педагога. Что это была ее маниакальная навязчивая идея. Поэтому она здесь и находится. Куда ещё ее отправлять, кроме «дурки». Либо тут сгниет, либо за решёткой. Как бы то ни было, все одно.

Он прокашлялся, взял пачку сигарет и посмотрел на неё:

— Оставить?

— Не надо, — она покачала головой.

Он кивнул и убрал пачку обратно в карман.

— Знаете, вы похожи на доктора, — снова неожиданно сказала она, глядя ему в глаза, наверное, впервые так долго.

— Почему? — он удивился. Вроде бы без халата, да и внешность у него совсем не «докторская».

— Не знаю. Просто напоминаете. Сидите, слушаете. А в конце диагноз скажете, — она снова криво усмехнулась. — Я ведь не выйду, да?

— Я... Ещё пока рано говорить, — начал он свою привычную речь, от которой его самого уже подташнивало, — дело ещё в процессе, пока идёт сбор свидетельских показаний, расследование...

— Да ладно, доктор, — улыбнулась она совершенно безнадёжной неживой улыбкой, — мы же оба знаем ответ.

Он промолчал. Подвинул ближе чемодан, намекая, что ему пора уходить. У него ещё двое таких «больных» на сегодня.