– Что это?

– Согреешься так, и спать будешь, – сказала она, пока я пил её отвар. – А завтра придём в село, переспи там с какой-нибудь.

– Чё?! – изумился я, оторвавшись от терпкого и даже сладкого напитка.

– Надоел по мне глазами шарить, – невозмутимо ответила она, опять устраиваясь под свой плащ, – я не лягу с тобой, не жди. Понял?

– Вот ещё! То-оже мне… – возмутился я, не вполне искренне, впрочем.

– Всё, спи, и не возись больше, как хрущ, – она спокойно легла, укутав плечи.

И я, действительно, согрелся и заснул очень быстро.

Вот так мы и вышли за пределы Севера. Селений больше не было. Дальше на юг шли леса и леса, через них мы проходили ночами, с зажжёнными факелами, днём укладывались спать, чтобы не попасться зверям.

Но она заболела. Простыла и начала кашлять. Плохо спала ночами, потела, я видел, приоткрыв глаза, как она, просыпаясь, снимает мокрую одежду и раскладывает у огня, чтобы просохла. Это странно, она сама говорила, что не болеет. Да я и сам слыхал, что эти дети Солнца, как она и Белогор, не болеют. Но ведь и он не так давно был болен. Странно. Так странно это.

– Всё бывает, Доня, когда… когда душа рвётся, – ответила на это Онега. – В клочья рвётся…

– Чего ж ты?..

– После… после поговорим, когда об этом… – ответила она. – Едем, надоел мне этот проклятый лес.

И мы выехали за пределы леса…

Мы идём буквально по следу за Авой. Я чувствую, что она нездорова. И с каждым днём я чувствую всё отчётливее, как она слабеет. Я нужен ей рядом. Только я один на всей земле могу сейчас помочь ей выздороветь. Но она далеко. Я чувствую, как удаляется, всё больше удаляется. Куда же тебя несёт, Ава… куда?!

Подальше от Севера…

Но твоя судьба здесь.

Отправляясь в путь, я был уверен, что она просто спрячется в каком-нибудь селении, вернее, я на это надеялся, но чем больше проходило дней в пути, тем яснее, что она и вправду решила уйти с Севера. Нигде в городках, которые она проехала, никто не видел её. Никто не рассказывал нам, что видел хоть кого-то похожего на Аву. Только я, чувствуя её, только я знал, что она была здесь. Ава научилась прятаться.

Но только я и могу отыскать её. Я иду по следу, оставленному ею. По следу её энергии. И моей крови в ней. И моя кровь в её груди сейчас начала помогать ей, моя сила помогает ей, она уже не смогла бы жить, не будь в ней этих нескольких капель. Они сообщают ей мою силу, они оживляют её тело, её сердце, возле которого они разлились, не позволяя поддаться слабости. Потому что эти капли как я сам полны любви к ней, они горячи, они сильны, они всё равно, что я сам…

И ещё мой сын, что растёт в ней. Я уверен теперь, что детей двое: один ребёнок мой, и второй – Ориксая. Мой мальчик помогает и матери и брату. Два сына, два царевича, две судьбы, слитые до времени в одну.

Догнать её необходимо как можно быстрее. Я не чувствую ничего хорошего для Севера впереди, позади меня остался разгорающийся костёр, костёр, которому мы не давали разгореться и который теперь не остановить. Но теперь Ава, теперь найти её, всё остальное мы сможем победить, если с нами снова будет она. Тогда будет смысл в том, чтобы отстаивать гибнущий Север. Для меня. Для Ориксая.

– Здесь не было никаких проезжих женщин, – устало произнёс ратник, собрав от всех, кто разговаривал с местными, сведения, чтобы рассказать мне.

Уже давно ночь и он едва держится на ногах, день его, как и всех нас, начался ещё затемно. Но они все не двужильные как я.

– Выпей, – я протянул ему кубок с взваром, что приготовил для него, в благодарность за верность и безропотность в этой многодневной гонке. Знал, что придёт едва живой. – Выпей, будешь хорошо спать. Женщин не было, это мы поняли. Ну… А юноши или мальчики были?

– Про мальчиков мы не спрашивали, – выдохнул ратник, берясь за витую ножку золотого кубка, ибо сыну Солнца даже в походе невместно из простой посуды пить.

– Пусть приведут ко мне кого-нибудь из… кого вы там опрашивали? Торговцев? Или молочников? Пусть приведут одного.

Ратник выпил моё снадобье, повеселел сразу, даже глаза заблестели. Через несколько мгновений передо мной уже стоял немного растерянный и даже напуганный немного мужичок с клочковатой бородой.

– Как тебя зовут? – спросил я, разглядывая его.

– Дак ить… Беляй, – ответил мужичок.

Я долго смотрел на него, прежде чем заговорить, хитроватый, умный мужичонка. Но вот интересно, с чего такие имена дают, он черноватый, мелкий, лохматый, какой к чёрту «Беляй»?

– Беляй, а вот скажи, городочек у вас небольшой, пришлых сразу узнаешь, так ведь? – мужичок кивнул. – Так вот, а не видал ты тут пареньков, каких незнакомых? Проезжащих? На конях.

Он и не задумался, ответил с готовностью:

– Дак и были, как не быть. То-ощенькие оба, – он усмехнулся, – один красивенькой как девчонка, ротик такой… А другой бо-ойкой, я только и глядел, как бы не стащил чего. Были, Солнечный жрец. Воришки? Так и думал.

Верховным жрецом я не представлялся, было бы неловко, что сам Великий Белогор несётся из города в город за какими-то беглецами, то, что попала царица, мы решили скрыть, представили, что заболела. В столице никто не знал, что Ава убежала. Кроме самых близких. Но даже Доброгнева ещё не знала, когда я уезжал, что Ава сбежала. Верховного жреца не знают по всему царству в лицо, но то, что я из жрецов не скроешь: босое лицо выдаёт без ошибок.

– Давно проезжали? – спросил я.

– Дак это… Дён… дён этак десять. Може и поболе. Не ночевали даже. Странные. Так и подумал, что тати негодные.

– Почему подумал так? – заинтересовался я.

– Дак… – оживился ещё больше Беляй, – вроде как нищие мальчишки, а кони у них добрые, серебро, злато есть. И кожа у ентого, красивенького, розовая, мыться любит, не из бродяжек, к хорошему привык. Да и второй белорукой, и ногтей не сломал. А значить беглецы точно.

Я засмеялся, посмотрев на ратника:

– Видал, какой глазастый.

– А как иначе, Солнечный жрец? Будешь глаза закрымши сидеть, ни лавки, ни прибыли не увидать.

– Иди, Беляй, за добрую весть, крышу перекроем тебе, – сказал я.

Мужичонка рот открыл от удивления:

– Ты ето… откуда прознал-то?

– Што, не так? – усмехнулся я.

– Так… а тольки…

– Ну, а раз так, и перекроют крышу, – сказал я.

Мужичонка прищурился, пристальнее глядя на меня:

– Ты… Солнечный жрец, ты – Великий Белогор, чё ли?

– Да нет, Беляй, я подмастерье у него, – ответил я невозмутимо. – Учуся тольки. Но ты не болтай и про то.

Он ещё раз посмотрел на меня и с тем удалился, нахлобучивая шапку на ходу. Всё, что я подозревал, подтвердилось в его словах. Ава удаляется, быстрее нас движется. И это при том, что мы порой, и ночи не спим. Они тоже не спят, что ли?

Спим. Эта ночь на краю леса была совсем невозможной. Онега прокашляла всю ночь без перерыва, её рвало пару раз то ли от лихорадки, что владела ею, то ли ещё от чего, с ней разве поймёшь? Я измучился от беспокойства, от страха, что она впадёт в беспамятство…

– Не бойся, Доня, не помру. Это мне, видать, чтобы я вспомнила, что я всё же человек.

– К Белогору тебе надо, вылечиться, – хмурюсь я, злясь, что мы занимаемся такой дуротой – сбежали из столицы и скитаемся.

Ветер мотает кроны деревьев, подвывает между ними, сквозит, стелет костёр…

– Доня, ты вертайся, право слово, мне проще будет, – пробормотала она.

– Куда проще, от лихорадки кончишься вот-вот, а болтаешь невесть что. Или ты на то и рассчитываешь? – ещё больше разозлился я, ведь и вправду может…

– Нет. Я не помру, – очень тихо и слишком спокойно и уверенно для ночного разговора на ветру проговорила она. – И ушла, чтобы быть живой, чтобы Ориксай был жив, и его наследники. Без меня у них и руки развяжутся, и злости достанет, глядишь против ворогов.

Я ничего не понял, решил, что она бредит.

Хотелось бы мне бредить. Хотелось не думать о том, что думает сейчас обо мне, подлой твари, Орлик.