Он не знал, а больше ни о чём не стоило беспокоиться.
Он сыт настолько, что не хочет даже смотреть на свежее мясо, которое лежит почти у самого клюва.
Он продержится теперь без пищи целых трое суток.
Ничего, никого он не боится.
Неведомо ему, что такое смерть?
А что такое ждать, он понимал.
Вот он и будет ждать дальше.
Больше не стоит пытаться вырваться: от таких попыток обострялась боль то на шее, то над глазом, то на щеке, или кончик хвоста сдавливала какая-то сила, или плечо саднило.
Не рвись, не двигайся, и тогда боль загадочно отступает куда-то.
Это он понял быстро.
Странный шум вдруг послышался соколёнку.
Такого шума он ни разу ещё не слышал.
Тяжело и отчётливо: туп, туп, туп.
Потом поближе: туп-туп, туп-туп, туп-туп.
Настойчивее и громче.
Предчувствие чего-то недоброго волной проходит по телу молодого сокола.
Он застывает.
Натянул плёнку правого глаза до конца, а сам превратился вслух.
Тяжёлый топот все приближался.
Стали различимы ещё и лёгкие, как дуновение ветра, шаги, словно у зайца, которого если что и выдаёт при беге, так лёгкий хруст сухих соломинок, хворостинок.
Но приближающееся существо довольно тяжёлое, под его ногами веточки ломались.
Потом послышалось скулящее взвизгивание – и тут соколёнок приоткрыл глаз!
Показалось огромное четвероногое животное, похожее на лису, только чёрное.
Животное замерло подошло прямо к сети и замерло.
Нет, соколёнок, пожалуй, не смог бы его победить.
А уж сейчас с ним, распластанным в этой непонятной паутине, зверь мог поступить, как хочет…
Но всё же, зачем прибежало сюда такое огромное животное?
Что от него надо этой "лисе? "
Туп-туп, туп-туп…
Всё ближе и ближе.
Зверь, похожий на лису, обежал вокруг соколёнка, радостно громко заскулил.
Стало быть, направлялся-то он как раз сюда, к сети.
Тяжёлые тупые звуки подошли почти вплотную к пленённой птице, и тогда похожий на лису чёрный зверь громко, отрывисто загавкал на молодого сокола.
И чувствовалось, что зверь веселится и не собирается трогать соколика.
Получалось, что он вскрикивает не для себя, для кого-то ещё.
Вон завилял черным тонким, как прут, хвостом, выглядывающим то из-за правого, то из-за левого бока.
Лаял он на молодого сокола, прижимая его грохотом своего лая к земле.
Гавкнет над правым ухом птицы – он вздрагивает всем телом, начинает кипеть, собирая злость и обиду.
Туп-туп, туп-туп, туп-туп… и в округе всё смолкло.
Молодой сокол вновь приоткрыл глаза.
Показалось: почти из-под макушки сосны нависло над ним голое лицо человека – за свою короткую жизнь соколик не раз видел двуногого – человека.
Этот сидел на каком-то огромном звере с раздутыми ноздрями, с вытянутой вперёд большущей головой.
Оба они были до такой степени крупны, что у молодого тынара зашлось сердце!
Ещё не заметят, наступят нечаянно и раздавят его!
Немедленно надо взлететь.
Тело делает все необходимое, что нужно перед полётом, напрягаются все мускулы, которые обычно поднимают птицу в воздух.
Но мягкие, тоненькие, упругие нити держат его, как и прежде.
Опять напрасно!
Сейчас великаны раздавят его!
И впервые в маленьком горячем, трепещущем, как бабочка, сердечке, в широко раскрытом, немигающем правом глазу возникает страх!
Кончой, выехав из-за леска на полянку, сразу заметил, что угловые палки-ловушки свалились и сети не видно.
В волнении от предчувствия удачи стал он погонять каурого.
Подъехав, осадил лошадь, поспешно спрыгнул на землю, забросил повод на ветку сосны.
Этого было достаточно, чтобы каурый стоял здесь, пока Кончой проверит свою удачу.
Кончой, нагнувшись, осторожно взялся за конец расстеленной по траве шёлковой сети, другой рукой стал подбирать её.
– О, Всевышний… слава тебе за такой подарок! – зашептал еле слышным голосом. – Ах, как бы не сглазить… ну, родимый, ну не бойся, а ведь сам Бог тебя мне преподнёс…
Принеси мне удачи, птица!
Щедрым, вот, самым ловким быть!..
Ну-ка, родимая птица, давай-ка… ко мне иди… не бойся… тут все свои…
Оставалось одно последнее движение, чтоб взять тынара.
Кончой перевёл дух.
Отвёл руку, что тянулась к птице, другую поднял к своей голове и осторожно снял мерлушковый тебетей4.
Молодой тынар от страха ещё крепче прижался к земле, необъятной земле, которой не надо было бояться; оставалось отыскать в её травах, в её почве, её запахах защиту себе.
Правый глаз следил за голым лицом человека.
Те двое животных стояли в стороне, их соколёнок уже не боялся…
Сначала человек наклонил над соколиком своё голое лицо.
Оно было страшное!
Тело его было скрыто одеждой, пахнущей резко и непривычно остро.
Услужливый зверь, похожий на лису, поскуливал.
А человек почему-то был особенно сдержан и нетороплив.
Почему не подходит он быстро, не бьёт сразу?..
Побаивается?
Или хочет подольше продержать соколика в страхе?
Но что это?
На конце голой руки человека появилось что-то чёрное и круглое.
Рука и предмет стали медленно опускаться, приближаясь к молодому тынару.
Наконец что-то чёрное и круглое дотронулось до крыльев, а потом и хвоста, накрыв птицу целиком.
Исчезло яркое тёплое солнце, будто провалилось куда-то под землю.
Круглый предмет был мягок и остро, неприятно пахнул.
И воздуха вдруг стало мало.
В маленьком, с бабочку, горячем сердечке воцарился один только страх.
Никто, никогда не загораживал птице солнце.
Тынар летал и под тучами, и в высокоствольных лесах, нырял вниз с отвесных скал.
И всегда и везде он чувствовал присутствие солнца!
Взмыть в небо!
Мерлушковый тебетей ещё крепче прижимал соколика, заставляя его вытянуть сначала во всю длину шею, ткнуться кривым клювом в землю, подобрать в линеечку хвост.
Лапы подчинились не сразу.
Поцарапали сначала безвинную землю, сопротивляясь сильной руке человека, потом замерли.
Молодой тынар дрожал от ужаса.
На него вдруг накатился страх.
Сила человека была непомерна.
Рука делала что хотела, птица оказалась совсем беззащитной перед нею.
Тут большой круглый предмет, что накрыл его целиком, стал потихоньку приподниматься с одного края!
Оттуда в щель проник робкий рассеянный свет.
Соколёнок вздрогнул!
С того края осторожно вползли пальцы человека.
Пальцы руки приближались медленно и вдруг ловким одним рывком схватили оба крыла соколёнка, сведя лопатки воедино.
Не успел соколик впитать в себя тепло человеческих пальцев, как единым махом пальцы подняли его куда-то вверх, и он оказался весь на свету.
Крылья остались во власти руки; она приподняла птицу так, что правым глазом молодой тынар смотрел в лицо человеку.
На лице этом живо посверкивали черными зрачками два глаза, между ними торчал бугор – вместо клюва, подумал соколик.
Тёплый неприятный запах вместе с дыханием вырывался через полуоткрытый рот.
Левым же глазом соколик видел лужайку, на которой только что он валялся распластанным.
Теперь там оставалась тушка птицы, похожей на фазанью самку, с разбросанными вокруг перьями и со все ещё не отвязавшейся от мёртвой птицы мухой.
Неподалёку махал хвостом первый прибежавший четвероногий зверь.
Он стоял и тяжко, тоже смрадно дышал, вывалив из пасти тонкий, с расширяющимся основанием язык.
Его-то преданный вид – вид животного, готового тут же сделать всё, что ему прикажет двуногий хозяин, – нагонял на соколёнка наибольший страх.
Этот зверь знает, что теперь должно случиться.
Длинный чёрный хвост его беспокойно метался, хлестал по туловищу то справа, то слева, а костляво-покатый зад зверя не шевелился.
Молодой сокол дал вспыхнуть, заостриться так ни разу и не моргнувшим своим глазам, и яростно заклекотал:
