— Теперь перемещайся! — Гийом продолжал руководить его действиями. — Их двое. Воткнёшь нож в спину первому, потом сразу беги ко мне. И сними камизу: слишком ярко светишься.

— Я их своей наготой сразу не напугаю? — Джованни почему-то развеселился, поскольку член его, распаленный ярким сном, еще стоял как каменный, не желая успокаиваться.

— Прекрати истерить, — зашипел нормандец, — к тебе сейчас гости не как к шлюхе пожаловали! Ещё…

Внешняя дверь отворилась, дрогнув под ударами топора и жалобно заскрипела петлями. Свет появился под второй дверью, которая была более массивной, да и еще заклёпана железом. На нее обрушился удар, потом ещё один. Острое лезвие пробивало себе путь вперёд, и даже крепкое дерево дрогнуло, разломилось, впуская внутрь тонкий луч света.

— Почти пробили… черт, топор застрял. Ох!

Послышался сдавленный вскрик, свет метнулся в сторону. Звук падения тела, потом ругань, звон железа, будто кто-то устроил поединок, громкий вздох, мерные удары чего-то обо что-то, будто на столе брата Беренгария разделывали тушу быка, много других непонятных звуков. Шаги по направлению к двери в лечебницу. И внезапно воцарилась тишина. Звенящая тишина, нарушаемая лишь пением цикад в монастырском саду.

Джованни двинулся и прижал ухо, прислушиваясь. За дверью кто-то стоял и дышал, и сердце его частило глухо. Дыхание… Мокрая ладонь Джованни сорвалась и с лёгким шелестом поехала вниз, а с той стороны, напротив, в то место опустилась чужая ладонь. Дыхание… Звук его пробивался сквозь толщу уже порядком истерзанного дерева тёплой и знакомой волной. Не чужое…

— Михаэлис… — чуть слышный возглас вырвался из глубины груди, оторвавшись от сердца.

— Моё сокровище…

— Amore mio! — Джованни распластался телом, вжимаясь в твердую поверхность, но для него она будто не существовала, невидимыми объятиями он прижимал к себе душу того, кто стоял за дверью, скользя по ней поцелуями.

— Моя роза… Ничего не бойся… — зашептал палач. — Больше никто тебя не потревожит, обещаю!

— Михаэлис… — сознание юноши уплывало, купаясь в лучах яркого света. Света, которым была его любовь.

— Потерпи еще немного, и я увезу тебя с собой в Агд! Клянусь! Так и будет, — он продолжал что-то говорить, но Джованни его не услышал: рухнул на пол без сознания, истратив все свои душевные силы.

— Джованни! — громкий призыв Гийома вторгся в его грёзы. Он пошевелился: перед глазами была чернота. — Джованни, да очнись же, наконец!

— Ай, — он саданул локтем по двери, не понимая, как оказался на полу, и с сожалением почувствовал внутренним взором, что за дверью уже никого нет. Точнее есть — два мёртвых и обезображенных тела: то, что разъяренный дракон здорово навеселился, как в Совьяне, Джованни не сомневался, но боялся даже взглянуть в замочную скважину или в щель внизу, в которые струился тусклый свет мерцающей лампады. «Какая несправедливость, что нет ключа!»

— Джованни! Я сейчас встану, если ты сам ко мне не подойдёшь! — и, чтобы не быть голословным, Гийом заскрипел кроватью.

— Нет! Я сейчас… ноги не держат, — он привстал на четвереньки, голова кружилась, угрожая опять завалить его набок, к горлу подступала тошнота. — Сейчас доползу…

Он поймал в темноте руку Гийома и прижался к ней щекой:

— Ты всё слышал?

— Да, — прошептал он. — Не плачь. Я не знаю, что задумал твой палач из Агда, но он нас спас.

— Меня аббат не помилует, когда увидит, как он это сделал!

— Он их что — расчленил?

— Не знаю, но руки точно пообрубал.

— Ладно… суровый он у тебя… — задумчиво произнёс Гийом, — что-нибудь придумаем. Ложись спать.

***

На следующее утро Джованни удалось отсветить своей голой задницей всей монастырской братии, пока в лечебницу не явился сам отец-настоятель. Он аж весь трясся от ярости, пока брат Беренгарий пытался добудиться юношу и путано оправдывался, что это какое-то дьявольское наваждение, погрузившее всех в глубокий сон. А Гийом ему подыграл. В царстве брата Беренгария в ту ночь разгулялась вся нечистая сила, перепутав его с каким-то жарким местом в Аду, а когда исчезла, то еще и прихватила с собой пару бутылей с «чудодейственным дистиллятом».

На Джованни, только открывшего глаза, накинули одеяло, призвав «прикрыть срам» и выйти из комнаты, чтобы дать ответ, что же тут ночью творилось? Он только успел высунуть нос наружу, как его чуть не стошнило. Пахло как в лавке мясника: свежеразделанной свиной тушей, когда из нее вынимают кишки и выцеживают кровь, чтобы приготовить потом колбаски. На столе, щедро залитом этой самой кровью, лежал труп мужчины с развороченным нутром, без кистей рук и детородного органа, в котором юноша сразу признал того стрелка, что встретил их на улице. Он поднял светившиеся невинностью глаза на аббата, махнул ресницами и уверенно поклялся, что первый раз видит этого человека. Второй стрелок был пришпилен своим же мечом к деревянной опоре стены и выглядел слишком празднично: с кишками, намотанными на шею. Тут уже Джованни совсем уверенно поклялся, что не знает его и осенил себя крестным знамением. Получилось даже слишком жутковато, поскольку меч не выдержал веса тела, и труп рухнул прямо им под ноги, разбрызгивая во все стороны уже успевшую застыть кровь из той лужи, что натекла под ним.

Вокруг все кричали и охали, а Джованни, находясь в каком-то странном оцепенении, размышлял, зачем дракону понадобились отрезанные органы, которые он, по всей видимости, утащил с собой. Его «спас» брат Беренгарий, утянув обратно в комнату с кроватями, причитая как-то зловеще: «Бедняжка, я тебя сейчас вылечу!». То, что он прихватил с собой очередную бутыль дистиллята, не укрылось от внимательного и уже более чем осознанного взора Джованни.

========== Глава 10. Седмица послушания ==========

— Да что же вы так волнуетесь, святой отец? — Джованни сидел, развалившись на неудобном табурете, а отец Бернард метался по своей маленькой келье подобно тигру в клетке. — На мне одежда, скапу… как его… скапулярий. Чистый. И капюшон… — он демонстративно потянул ткань вниз, пряча лицо, а потом опять поддёрнул вверх. — Кровь я всю замыл… если в этом дело…

Отец Бернард застыл, раскинув руки в стороны и беззвучно взмолился к Небесам даровать ему терпение.

— Мы, — Джованни ткнул себя кулаком в грудь, — спали. И бесов этих… распро… клятых… не видели! — он соскользнул вниз. Сидеть на полу показалось удобнее. Отец Бернард оглянулся на звук упавшего тела и опять воззвал к кому-то наверху, а потом подскочил к юноше и с силой вернул на место, удерживая за рясу.

— Не видели? Как же! — инквизитор попытался уловить в расслабленно-мутном взгляде проблеск сознания, кривясь от резкого запаха, коим благоухал Джованни. — Я видел, что вы затворы на окнах верёвками перевязали и двери заперли, значит, ждали гостей! Вот вжарить бы вам всем плетей, быстро бы начали отвечать!

— Опять на дыбу? — заунывно осведомился юноша и замотал головой. — Не хочу!

— А я могу! — отец Бернард уже не помнил того случая, когда был бы настолько рассержен.

— Насиловать сами будете? — зловеще хихикнул ему в лицо Джованни. — Или палача позовёте… с помощником?

Дверь кельи неожиданно отворилась и втолкнулся брат Беренгарий:

— Простите, святой отец, — он бухнулся перед инквизитором на колени, — не рассчитал с целебным отваром. Этот юноша сейчас сам не знает, о чём говорит!

Отец Бернард, нервно сглотнул слюну и шумно выдохнул, осознав, что в его келье становится слишком душно, и этот дурманящий запах, которым постоянно несло от лекаря, наступает, поглощая его самого:

— Значит, это ты, брат, юные души портишь? Что значит — не рассчитал? Да я сейчас кузнеца пришлю, чтобы он дверь твою греховодную замками увесил. И открывать её будешь, испросив аббата.

— Простите! Помилуйте, святой отец! — Брат Беренгарий распростёрся ниц и заскулил: — Я же для своих болящих стараюсь! Не губите!

— Так, — отец Бернард взял себя в руки, — сколько времени тебе понадобится, чтобы вот он… — указующий перст упёрся в расслабленно сидящего Джованни, — пришел в себя?