Однако угроза Гунгера уже не могла подействовать: в нем теперь мало нуждались, так как материалы, входящие в состав фарфора, Виноградову были известны, неопытность Гунгера в этом деле стала очевидна, а его заносчивость успела всем надоесть.

Гунгер оставался при фабрике еще около двух лет, но никакого влияния уже не имел, почти ничего не делал, но и жалование не всегда получал, и стал терпеть нужду. Ему пришлось, наконец, сознаться в своем невежестве: он оказался не в силах привести фарфоровую фабрику в лучшее состояние, а вместо фарфора обещал делать фаянс.

Но и тут у него ничего не вышло.

Арканист еще делал слабые попытки доказать, что его несправедливо устранили от дела. Производил какие-то опыты, пробовал объясниться с бароном Черкасовым, и вообще суетился - ходил по знакомым и показывал им вещи своего производства. Например, в июне 1747 года в доме живописца Каравака он показывал некую "лощатую" чашку в присутствии Кабинет-секретаря Ивана Морсочникова, которому чашка показалась довольно удачной. Барон Черкасов заинтересовался чашкой и приказал Виноградову взять ее у Гунгера и прислать ему или дать объяснение: что это за вещь.

Виноградов прислал чашку, но объяснил, что сделана она еще прошлым летом и многократно обжигалась без всякой удачи. Кроме того, она была вновь наглазурована и обожжена Гунгером не в большой фарфоровой печи, а в ручном горне угольями, следовательно, ее нельзя принимать за образец. После этого Черкасов распорядился прекратить выдачу Гунгеру жалованья.

Одновременно барон Черкасов пожелал узнать настоящую цену, как мастеру рисования на финифти и фарфоре, Генрихсену. А потому, не заключая контракта, поручил ему написать одну вещь на финифти для пробы. Работа была выполнена недурно. Тогда Генрихсену поручили написать шестнадцать миниатюрных портретов Государыни (тоже на финифти). Однако эти портреты сама Государыня признала неудовлетворительными из-за "плохой работы и великого несходства".

Генрихсену в виде вознаграждения было выдано 400 рублей, но контракта с ним заключать не хотели по причине его неумеренных требований. Поэтому вскоре он уже ходатайствовал через шведского посла о паспорте для выезда из России. Черкасов решил отделаться по этому случаю от Генрихсена и от Гунгера одним махом: 10 ноября 1748 года из Кабинета Гунгеру был послан указ с объявлением "апшита". Гунгер имел неприятность получить свою отставку из рук Виноградова, которому Черкасов поручил также предложить Гунгеру очистить квартиру и не давать ему впредь ни дров и ни свеч.

Отставка Гунгера, 10 ноября 1748 года

"По указу Ея Величества Государыни Императрицы Елисаветы Петровны, Самодержицы Всероссийской и прочая, и прочая, и прочая. Объявитель сего, порцелинового дела мастер Христофор-Конрад Гунгер, который по контракту обретался на службе Ея Императорского Величества, из оной службы уволен, и дан ему сей апшит из Кабинета Ея Императорского Величества, с которым явиться ему в Коллегию Иностранных дел для получения пашпорта.

В Санктъ-Петербурхе, ноября 10 дня 1748 году".

С этого самого времени в истории русского фарфора начался недолгий, но блестящий период, который по праву называется "виноградовским"...

А уже в девятнадцатом веке фантастический взлет производства русского фарфора тесно связан с возникновением крупных предприятий и товариществ, основанных представителями семьи энергичных промышленников Кузнецовых. Так в истории фарфора начался новый замечательный период - "кузнецовский".

*

Начав свое дело с кустарного фарфорового заведения, основанного в Гжели в деревне Ново-Харитоново (1810), Кузнецовы к концу XIX века превратились в крупнейших на русском и мировом рынке поставщиков фарфора, фаянса, майолики и других видов керамики.

Сын основателя фамилии Кузнецовых (Якова Васильевича, кузнеца и лесопромышленника) - Терентий, владевший новохаритоновским заводом, в 1832 году построил второй: в пустоши Дулево Владимирской губернии, ставший впоследствии основой могущественной фирмы "Товарищество М.С. Кузнецова". Терентий Яковлевич арендовал в 1851 году хорошо известный завод Сафронова в деревне Короткой, который был затем приобретен его старшим сыном Сидором Терентьевичем, расширен и переведен в Дулево.

Еще раньше, в 1843 году, Сидор Терентьевич Кузнецов основал в Риге довольно крупный фарфорово-фаянсовый завод. Он, как и его сын Матвей были людьми энергичными, смелыми, ловкими и сметливыми дельцами с весьма широкими планами на будущее. Они тщательно изучали потребности рынка, заботились о классном техническом оснащении своих заводов, о совершенстве изделий и владели всем спектром вопросов российской деловой жизни.

К концу девятнадцатого столетия восемнадцать заводов "Товарищества М.С. Кузнецова" почти полностью завоевали внутренний рынок России и вышли со своими товарами на зарубежные рынки. И прежде всего - в Персию. Турцию, Китай, Афганистан и другие страны Востока. Специальные агенты "Товарищества" кропотливо и досконально изучали характер изделий зарубежной керамической промышленности, вкусы и потребности потенциальный западноевропейских рынков и конкретных покупателей.

В то же самое время резко усиливаются связи Матвея Сидоровича Кузнецова с московским художественным Строгановским училищем и петербургской школой Общества поощрения художеств, при которых предприниматель имел своих студентов-стипендиатов. Умный и дальновидный промышленник стремился привлечь к работе для своих заводов выдающихся художников-живописцев, в частности, гениального Михаила Врубеля. Эта идея реализовалась весьма настойчиво, но не без определенных трудностей.

Влияние творческих озарений выдающихся русских художников - Михаила Врубеля, Александра Головина, Николая Рериха, Сергея Малютина, Василия Васнецова, Елены и Василия Поленовых сказалось прежде всего в возрождении и безоговорочном утверждении в художественных и общественных кругах разных стран интереса к российской истории, к самобытной культуре, к великим традициям русского народного творчества.

И на рубеже двадцатого века, и позже (параллельно с увлечением мало оцененным стилем "модерн") этот неугасимый интерес к русской теме, к русскому наследию, к непреходящему народному искусству не угасал во всем мире. Достаточно вспомнить хотя бы знаменитые "Русские сезоны" Сергея Дягилева в Париже. Так развитие русского фарфорового производства получило дополнительную энергию и новые импульсы и в продукции старинных гжельских заведений, и в шедеврах кузнецовских промышленных предприятий.

* * *

ТЕАТР ЕВРОПЕЙСКИХ ИНТЕРЕСОВ

Россия умеет забывать оскорбления,

она не нарушает своих трактатов и

не отрекается от своих традиций...

Переговоры о коммерческом трактате между Россией и Англией в начале 1795 года приняли весьма благоприятный оборот. В Санкт-Петербург вновь приехал бывший английский посланник Фиц Герберт, который внес в эти переговоры много доброжелательства и явил свое близкое знакомство с особенностями и нюансами современной торговли.

Наиболее серьезным было разногласие насчет статьи английского проекта, в силу которой английским купцам было предоставлено право "торговать и продавать друг другу ими купленные товары, как русские, так и иностранные". Кроме того, английские уполномоченные приводили многочисленные случаи, когда русские подданные, заключившие контракты, отказывались их исполнять на том основании, что они были недееспособны по русским законам (сравним, любезный читатель с современными ссылками на "несовершенство действующего российского законодательства"). В конце концов это английское требование по трактату было также уважено. Однако, когда Чарльз Витворт стал требовать полной свободы ввоза в Россию английского пива, ему было категорически отказано ссылкой на необходимость покровительствовать русской пивоваренной промышленности.

Наконец, английское правительство желало заключить торговый трактат не на восемь лет, а на гораздо больший срок ввиду "постоянства интересов" обоих государств. Однако Россия находила, что торговые обороты постоянно развиваются по восходящей, изменяясь по отдельным видам продукции, и поэтому нецелесообразно заключать соглашений на более продолжительные сроки.