— Эй, дурила, о чём мы говорим? Какие отец и мать? Мы с тобой выползли из Саркофага. Местный продукт, гарантия качества.

Только не я.

Слушай морскую раковину…

Зелёное шелестящее море окружало со всех сторон, прохладный, пропитанный влажным травянистым, мшисто-дубравным духом шёлк, фетр, силикон, полиуретан, десятки оттенков и материалов, с успехом заменяющих природные. «Подменыш», — подумал Хаген, но теперь слово не показалось ему обидным. Просто констатация факта. На такое не обижаются.

— Рыцарский крест с дубовыми листьями! — мечтательно произнёс Мориц. — Я хотел его получить. Намалевать имя своей невесты на кабине истребителя.

— У тебя же нет невесты, — напомнил Ленц.

— А это второе желание! Но ни одно не сбылось. Зато я попал в Силезию и ни о чём не жалею. Ах, чёрт возьми, чего мы там только не вытворяли! Однажды я задрал столько юбочек, что чуть не смозолил конец. Хах! А знаете, как делается бутерброд с сардинкой? Укладываешь ублюдков в яму, слоями, ноги к голове, а потом тягачом…

Шурп-шурп…

— Отойди! — попросил Ленц. — Не погань мне тут всё!

Его молодое лицо выражало тревогу и брезгливость. Он даже замедлил шаг, чтобы оказаться подальше от напарника, который насмешливо прищурился вполоборота:

— Можно подумать, ты не таков, солдат?

— Я ничего не знал.

— Ой ли, ой ли!

— Я ничего не знал, — с нажимом повторил Ленц. — Мы все ничего не знали. А когда узнали…

— То всё осталось как прежде, верно? — Мориц хлопнул по брезентовым бокам. — Всё осталось, как прежде, и вы делали пиф-паф, и жгли деревни, и точно так же трамбовали сардинок гусеницами танков, зажимая носы и бормоча о расовом туберкулёзе. Так, моя принцесса? Слушайте, вы, фокусники, эмпо-чистоплюи! Меня от вас воротит. Когда я выйду за периметр, то опять всё забуду, но сейчас я знаю, что я есть, и ни о чём не жалею! А ты, плутишка группенлейтер, что есть ты? Каких ты войск, солдат?

— Я не солдат!

— Нет? Ну, хорошо. Тогда начистоту. Зачем ты нас сюда позвал?

— Я хочу кое-что взять, — признался Хаген.

Он ждал бурной реакции и, конечно, дождался. Чумазая Гретель воззрилась в недоумении, а потом, когда пришло понимание, изменилась в лице, свистнула и выразительно покрутила у виска.

— Совсем сдурел? Взять кое-что с Территории? Взять что — щепотку проказы?

— Письмо.

Вот и сказано. Карты вскрыты.

— Письмо, — повторил Мориц, как бы опять не понимая. — Письмо. Кому?

— Мне.

— Тебе. Тебе…

Он опять длинно, переливчато свистнул.

— Безымянный Хаген, чистые ладошки! Обсосок хренов! Тебе понадобилось письмо, и ты потащил нас сюда, в эту мозголомку, только чтобы взять долбаное письмо, которое адресовано тебе? Эй, группенлейтер, слово «группа» тебе ни о чём не говорит?

— Я…

Земля зарокотала. Этот утробный звук напоминал отрыжку великана, пищеварительное крещендо, тотчас же отозвавшееся невыносимой сернистой вонью. Шурп! — сказал песок, с глухим свистом исчезая в трещинах, расколовших тропу на ровные плиточные сегменты.

— Что это? — с благоговейным ужасом спросил Ленц.

В конце аллеи с грохотом повалилось дерево.

— Господи боже, что это?

— Плохие новости, друг, — отозвался Мориц. — Нас привели сюда умирать.

Он повернул голову. Во взгляде, устремлённом на Хагена, смешались презрение и обречённость.

— Скажи спасибо своему капитану!

Комментарий к Глубокий поиск

Смыслоассоциативное:

Abwärts - https://music.yandex.ru/album/106165/track/922931

========== Письмо ==========

Дымящееся, исходящее жаром зеленовато-жёлтое марево клубилось перед глазами.

От него запотевали стёкла и забивались фильтры, оба индикатора надрывно пищали, а открытые участки кожи, подвергшиеся воздействию ядовитых паров, немилосердно дёргало, жгло и щипало. Даже не требовалось сверяться с газоанализатором, чтобы понять, что это…

— Борб, — пробубнил Мориц. — Борб! Бл-блр.

Вытянутое рыло противогаза превратило его в инопланетного жителя. В резинового муравья с гофрированным хоботом, исчезающим в холщовом подсумке. Инопланетный муравей показал куда-то в сторону, а когда Хаген пожал плечами, сделал неприличный жест. И лишь потом сообразил включить микрофон.

— Хлор. Мать твою, хлор!

— Угу.

Сцепившись за руки, они побрели вслепую, рискуя угодить в новую ловушку, но любая ловушка представлялась более желанной, чем потная душегубка, в которой они нежданно-негаданно оказались. Треснувшая по швам земля извергала нечистоты, дурной воздух, дрожа, поднимался к небу, слоясь и распадаясь на фракции. Кругом сипело и клокотало. Опустив голову, Хаген продвигался вперёд, борясь со спазмами, скручивающими пищевод. «Только не сейчас! — мысленно взмолился он, когда горький желудочный сок выплеснулся на корень языка. — Ради Бога, пожалуйста! Не сейчас!» Последняя четверть часа слегка сместила приоритеты, но всё-таки не хотелось выбирать между летучим отбеливателем, разъедающим ноздри, и смертью от удушья в собственной блевотине.

Кажется помогло. Вот только надолго ли? Он споткнулся, и Мориц, каучуковый боевой муравей, опять загудел что-то сердитое, неразборчивое, наверное, изощрённые марсианские ругательства. Он всё твердил, повторял, всё настаивал — «д-ди», «д-ди»… «Что-что?» — переспросил Хаген. «Д-ди! — с отчаянием прожужжал муравей, дёргая его за локоть. — Д-ди! Идит! Д-дит!»

Выводи! Выводи, идиот!

Ах, да!

Совершив невероятное усилие, он перетасовал карты и с невыразимым облегчением увидел, как светлеет, очищается горизонт, окольцованный круглыми иллюминаторами противогаза. Газоанализатор издал сверчковый стрёкот, агональное подмигивание индикатора сменилось ровным голубым свечением. Теперь можно было разоблачаться и дышать — о, Боже! — широко, свободно, полной грудью, полоскать горло и нёбо прохладным свежим ветром, уповая на то, что Территория не предложит какую-то новинку за пределами своего обычного диапазона — сернистый ангидрид, аммиак, фосген…

— Спасибо, что не «лост», — сказал Мориц, отдуваясь и размазывая грязные дорожки пота по мокрому, распаренному лицу. — Вот в прошлый раз…

Он осёкся.

— Где мы? Ленц?

— Здесь, — откликнулся Ленц устало. — Но это не моё.

— Юрген?

— Не знаю.

Возобновившаяся тишина, пришедшая на место кастрюльному свисту и бурлению преисподней, была настолько полной, что в ней можно было утонуть. «Где я?» — переспросил у себя Хаген и не обнаружил ничего — ни названий, ни координат. Двери памяти затворились. Он был один, поглощённый и частично переваренный чуждым организмом, безымянная клетка, инородное тело в окружении насторожившихся макрофагов. Не совсем один — рядом копошились ещё две клетки, он чувствовал их тепло и смятение.

Опрокинутое небо смотрело на них двумя неяркими солнцами. В центре каждого диска медленно раскрывалось тёмное, жадное устье голодного зрачка.

— Чудно, — подбил итоги Мориц. — Мы заблудились.

Он растерянно поморгал воспалёнными веками и произнёс то, о чём Хаген боялся даже помыслить, но не мог оттолкнуть и потому подкрадывался к страшной догадке, как сапёр к динамитной шашке с дефектным взрывателем.

Короткое сочетание букв, знакомое всем солдатам, даже безымянным.

«Verm.».

Пропали без вести.

***

Этот развороченный перекрёсток трёх дорог, судя по всему, находился в центре какого-то провинциального городка, не так давно угодившего под бомбёжку. И не только. Почти каждый дом мог рассказать свою историю, используя в качестве иллюстративного материала ещё не затянувшиеся шрамы — следы пулемётных очередей, сколы и трещины, выщербленные и напрочь отбитые углы, надписи масляной краской на стенах, стрелки, указывающие путь к ближайшему бомбоубежищу.

Убежище. Мы тоже должны найти убежище!

— Они уже здесь, — сказал Ленц.

Его веки тоже опухли, превратив глаза в узенькие щёлочки, сквозь которые он и рассматривал мир с пристальной недоверчивостью, будто ожидая подвоха от тех, кто шёл рядом. Обкусанные губы цвета фуксии сложились в тревожную, жалобную гримасу.