Потом он ещё немножко подумал и вдруг понял, что натворил.

— Подождите! — взбунтовался он. — Эксперимент! Вы сказали «по всем категориям»! Вы сами-то на Знаки глядели? Представляете себе летальность? Вплоть до инфарктов…

— Ну и? Матрицы-то вы получите. Сравните тоже с минусовками, с матрицами погибших солдат. Вот и докажем торопыгам из райхканцелярии, что проблема Территории намного глубже и объёмнее, чем представляется их куцым мозгам.

— Я не стану этого делать!

— Хотите загрузить Франца? Он и так будет занят. Вы мне подбросили одну любопытную мысль насчёт Сопротивления… Одну весьма любопытную… Э, э, что там опять за трагедия? Гретхен, Лизхен или Труди, м-м? Или как там её… Пометьте свою карту, и Франц её не тронет. Обещаю.

— Я сам, — сказал Хаген, глядя перед собой остановившимися, потухшими глазами. — Сам. Сам.

Станцевал. Ничего не скажешь. Дурила. Висельник.

Зубчатые колёса продолжали вращаться, перемалывая человеческий материал. «Так было, так есть и так будет». Разница состояла лишь в том, что теперь он оказался у пульта и каждым своим движением, ловким или неловким, ускорял работу чудовищного механизма.

— Шаг вперёд и два назад? Э, нет, так не пойдёт.

Тяжёлая рука легла на плечи. На этот раз её прикосновение не было неприятным. Очевидно, доктор Зима знал толк в анестезии.

***

— В следующий раз прихвачу вас с собой, — пообещал Кальт. — Вы были в Стахоле, Йорген? Там чудесно.

Он полулежал в кресле в своей любимой позе — нога на ногу, и рассеянно щурился на переливающуюся огоньками заставку-скринсейвер.

— Как прошло совещание?

— Прошло, — дремотно ответил Кальт. — Прошло да не совсем. Видите, я жду. Я жду подвоха. Наш лидер переменчив, как погода. Подует ветер, сдвинет тучи. Конечно, можно дуть с другой стороны. Но это изрядно утомляет.

«Мы ждём», — повторил про себя Хаген. Он чувствовал себя странно: оторванный от ветки лист, подхваченный воздушным потоком. Терапист как-то искривлял пространство и время. Рядом с ним на часах всегда было пять-сорок пять, даже если рубиновые цифры облачались в ночные рубашки. Рядом с ним пустота приобретала вес и форму, и следовало быть начеку, чтобы не задеть что-нибудь холодное. Рядом с ним идея подвергнуть смертельной пытке небом пару сотен человек казалась вполне себе рядовой и оправданной обстоятельствами.

— Раньше вы хотели меня убить, Йорген. Всё ещё хотите?

— А смысл? Ваше место займёт Франц.

— Моё место займут, — легко согласился Кальт. — Я готовлю… смену… А данные о моём самочувствии постоянно передаются на центральный пост. Я напичкан электроникой как промышленный робот. Чуть что… тревога… звон, гром, тарарам… Не убивайте меня, Йорген. Просто разбудите, когда… придут.

Он вздохнул и закрыл глаза. Запрокинул голову, приоткрыв шею с пересекающим её зигзагообразным шрамом — бей на здоровье.

Хочу? Вероятно, да.

Но второй раз я на это не куплюсь.

В растрёпанном, смутном состоянии души Хаген взял головоломку и, активировав нажатием на тёмный сектор, попытался равномерно распределить цвета по поверхности, не допуская появления вспышек тёплой части спектра. Как бы не так! А ведь со стороны выглядело не так уж сложно. Одновременно он постарался осмыслить происходящее и тоже потерпел неудачу: единственным выводом стало горькое признание своего идиотизма и необходимости ещё раз ускориться. Со всеми вытекающими.

Чем же он мне вломил? Силой мысли?

Или попросту — нейрошокером?

Кальт спал, скрестив руки на груди, дыхание его было мерным и бесшумным. Сон разгладил острые углы, заполнил впадины, мягким ластиком стёр пунктирные линии, пересекающие лоб; в неверном, приглушённом свете, исходящем от потолка и стен, лицо тераписта смягчилось и помолодело, хотя по-прежнему оставалось бесстрастным. Хаген наклонился вперёд, забыв про игрушку.

— Не тронь! — предостерёг Франц.

Украдкой отодвинув дверную панель, он завис, полуприсутствуя, умудряясь одновременно быть внутри и не нарушить запрета.

— А, — сказал Кальт, моментально пробуждаясь. — Пора?

Он поднялся, пошатываясь, но уже приходя в себя. Коротко зевнул, потянулся всеми суставами, упрямо мотнул головой и сразу сделался полноценным Кальтом со всеми впадинами, линиями и острыми углами, с фокусами и взрывчаткой, распиханной по потайным карманам.

— Будет жарко, — бросил он, ни к кому не обращаясь. И вышел, не сказав «прощай», не сказав «до свидания».

А Франц остался.

Дождавшись, пока стихнут шаги, и отсчитав для верности ещё пару минут, он в несколько прыжков преодолел расстояние от входа до монитора с прозрачной клавиатурой, зависшей на невидимых, прозрачных же кронштейнах. Задумался и вдруг широким, вдохновенным жестом пианиста-виртуоза пробежался по сенсорным кнопкам.

— А наши места — на галёрке. Ты как, любопытен, солдат?

Спустя мгновение Хаген присоединился к нему. Затаив дыхание, они наблюдали за встречей трёх лидеров, двое из которых были самозванцами, но зрители болели только за одного.

***

— Что вы об этом думаете, Айзек?

Трёхмерная картинка — результат интеграции видеопотока с десятка камер — создавала эффект присутствия. Правда, судя по ракурсу, — присутствия в углу и на коленях: Франц намудрил с точкой сборки.

Лидер, райхканцлер, главнокомандующий Алоиз Райс, собрав пальцы в горсточку и вытянув шею с напряжением ждал ответа. Сидящий по правую руку Улле походил на грозовую тучу. Плосколицый, коренастый, с налившейся кровью бычьей шеей, он выглядел полной противоположностью Кальту, небрежно облокотившемуся на другой конец стола.

— Самая тупоумная идея. Настолько идиотская, что заслуживает гран-при. Мои поздравления, Мартин!

— Не паясничайте.

— В самом деле, — нахмурился лидер. — Айзек, держите себя в руках!

— О, прошу прощения, — Кальт издал смешок, от которого голографическое изображение Улле потемнело и подёрнулось патиной. — Я думал, райхслейтер решил пошутить. Огородить Территорию? Какой размах! И, разумеется, смета уже составлена?

— Разумеется, — хладнокровно ответил Улле. — Стена обойдётся Райху дешевле, чем содержание Патруля, периферийного контроля и ваших научных дармоедов, доктор!

— А, как просто!

— К чему усложнять? Это вы, ученые, любите напустить туману. Территория спокойна, как вы сами неоднократно утверждали. Каждая ваша сводка как песня. Так давайте споём последний куплет. Вы хотели поставить точку? Теперь мы можем это сделать. По-видимому, Территория выдохлась, мы можем возвести временную Стену, а позже укрепить её, так же, как было с Пасификом.

— Так — не получится.

— Почему?

— Потому. Я что, должен предоставить вам расчёты и диаграммы? Ваши болванчики всё равно ничего не поймут.

— Ничего, — сказал Улле. Он поглощал энергию собеседника как угрюмая губка. — Ничего. Я постараюсь вникнуть сам. Только предоставьте мне реальные выкладки, а не ту липу, которой вы пичкаете моих болванчиков. Довольно, доктор! Вы что-то скрываете или просто действуете мне на нервы? Я не знаю. Но знаю, что научников завтра там уже не будет. Об этом просил Рупрехт: ваши люди ведут себя отвратительно, под стать вам. Каков хозяин, таков и слуга!

— Кстати о хозяевах. Рупрехт не может навести порядок на собственной кухне. Тут стреляют, там взрывают, солдаты заслона накачиваются пивом, а патрульные вздёрнули своего сержанта. Объединённая безопасность, ха! Ваша креатура на редкость беспомощна, Мартин! У неё глиняные ноги и маленькая чугунная голова.

— Это совсем другой вопрос, — процедил Улле.

Его невыразительное лицо слегка перекосилось. Очевидно, противнику удалось задеть чувствительное место.

— Тот же самый. Вопрос вашей некомпетентности.

— Да замолчите же вы, нахал!

— Что творится на вашей кухне, Мартин? Что бурлит в вашей кастрюле? Не забывайте стравливать пар, а то случится взрыв, и макароны прилипнут к потолку. Мы, научники из Хель, немного провидцы, да-да. Немножко анализа, щепотка синтеза, и вот я начинаю видеть ваш гороскоп. Э, э, что такое, какие-то тёмные пятна…