Их взгляды пересеклись.

— Ты достойный ученик, — признал Хаген. — Самый лучший. Идеальный. Выставочный образец.

— Какой хитрый, — усмехнулся Франц. — Наливай-наливай, не заставляй себя упрашивать! Что там у нас по плану? «Не хочу», «не буду»?

— Он выпьет со мной, — пообещала Тоте. Наполнила рюмку и предложила:

— Чокнемся, коллега?

— Уже, — сказал Хаген. — Непоправимо. Жаль.

Он вновь превратился в антенну, но принимал только шаловливую, подмигивающую лазерную иголочку тоте-импульса и низкий вибрирующий франц-сигнал, сбивающий и подавляющий его собственную несущую частоту.

«Отличные огурчики! — восхитилась сестра Кленце. — Почти натуральные. А кто-то ещё фыркал по поводу гидропоники. Леопольд, попробуйте!» «Благодарю! — улыбаясь в усы, прошелестел Шефер. — Я рыбки…» Зазвенели приборы. Вверху громыхнуло, раскатисто и гулко — неужели опять? Хаген сплёл пальцы и уставился на них, отмечая побелевшие углы и налившиеся кровью лунки ногтей.

Что-то происходило. Какие-то атмосферные сдвиги. Зря он издевался над погодой: метеоявления — великая вещь. Грозовые тучи сгущались за спиной. Франц рассказал анекдот о блондинке и полисенсорном сканере. Сестра Кленце прыснула, Тоте нахмурилась. Эстафету подхватил терапист из спецбригады. Его байка про случай на выезде имела всеобщий успех. «А вообще, их надо глушить сразу, — вдруг посерьёзнел Лютце. — Разговоры ещё разговаривать…» Электрический свет заставлял предметы отбрасывать тени вдвое больше их роста. «Что-то ты невесел, солдат, — шепнул Франц, придвигаясь ближе и обдавая его ароматом перебродивших ягод. — Чего-то ждёшь?»

— Сейчас меня вызовут к доске, — задумчиво сказал Хаген и не ошибся.

Одна из теней на стене никак не могла определиться с размерами. Она бы желала занять всё свободное пространство, но вспоминала о законах физики и нехотя сокращалась, разбрасывая по укромным уголкам хмурые теневые зайчики.

— Йорген, — сказал доктор Зима. — Зайдите ко мне! Вам придётся кое-что объяснить.

========== Техник-исследователь ==========

Ветер, свободно проникающий сквозь открытое окно, выстудил просторный кабинет, превратив его в морозильник. Белый Кальт стоял у белой стены и смотрел на чёрный экран с мёртвыми белыми бабочками томографических снимков.

— Проходите, — пригласил он, не оборачиваясь. — И закройте дверь плотнее.

Кто-то отключил автоматику. Хаген с трудом задвинул панель, поймав напоследок нестройное «хох» под аккомпанемент заливистого женского смеха. Теперь ему хотелось обратно. Даже если для этого придётся выслушать ещё одну мерзотную историю из жизни спецбригад. Даже если для этого придётся чокнуться с Францем. Всё-таки лучше, чем… чем…

Он не додумал — замёрзли мысли.

Белая фигура наклонила голову, прислушалась.

— Там весело, не так ли?

— Очень. Ваши запасные руки пьют и развлекаются.

— А вы опять взошли на эшафот, Йорген? Могли бы выпить и развлечься. Теперь поздно: я здесь — конец веселью. Тик-так. У них есть время до полуночи. У вас — нет.

Нет, нет, подтвердили электронные часы. На чёрном экране мигала рубиновая двойка, и ноль и ещё одна цифра, пузатая, с вензельком наверху, и наверняка это имело отношение ко времени, но какое — неизвестно.

Я должен вспомнить что я должен вспомнить…

— Тик-так, — тихо приговаривал терапист, листая пальцем чёрные страницы с медицинской абракадаброй. — Тик… так… Да. Так.

«Так, — думал Хаген, пока озноб боролся с онемением, а надежда с отчаянием. — Я замерзаю. Так. Вспомнить. Что. Хотел. Уйти. Нельзя. Так. Нельзя… так…» Его затрясло. За окном плескалось и ворочалось ночное шумное море. Айсберги и торосы. Ледяные брызги. Кальт мурлыкал себе под нос. Он ничего не замечал. Он замечал всё.

— Вам холодно?

— Нет.

— Нет? — палец замер. — Уверены?

— Холодно, — признался Хаген.

— Шаг вперёд и два назад. Вы осторожны. Но лишь пока я рядом, так?

Он, наконец, обернулся. Хаген ожидал увидеть тень застывшей улыбки, но её не было. О взгляд тераписта можно было порезаться. Плохо дело. И всё же это был он, доктор Зима, каменный и неизбежный, с какими-то фокусами в карманах, запасом ядерного топлива и компакт-календарём на ближайшее столетие.

— По-моему, вы мне рады. Должен же кто-то положить конец вашим безумным фортелям. Вы как ракета со сбитым прицелом, Йорген! Умеете ускоряться? За последние дни я узнал о себе столько нового.

Он дёрнул уголком рта и вдруг оказался рядом, вот уж фокус так фокус! Хаген ахнул, отпрянул — недостаточно быстро.

— Юрген-Йорген, — вполголоса проговорил Кальт, заглядывая ему в лицо. — Мы так не договаривались, Юрген-Йорген! Ничего не желаете сказать? Например, «я виноват»?

— Я не виноват, — прохрипел Хаген. — Но можете начинать.

— В самом деле?

Один металлический поршень придавил его за горло, второй вцепился в сердце. Щелчок, пробой, винтовое замыкание в обмотках! Хаген взвыл, попытался оторвать от себя эту страшную руку и захлебнулся слюной.

— Не… надо…

— А, — хладнокровно сказал Кальт. — Беда с этими университетскими молодцами. Не знают, когда нужно остановиться!

Он что-то делал, и внутри возникали короткозамкнутые контуры, в которых, в свою очередь, появлялись циркулирующие токи. Искрила проводка. Перегрев масла грозил пожаром. Что-то уже дымило, и первые языки огня лизнули горло.

Хаген захотел вдохнуть и не смог. Хотел закричать и не смог. Тогда он сделал самую простую вещь, из тех, что ему оставались.

Он остановился.

***

«Подъезжаем», — сказал попутчик. В серой угольной дымке темнела приземистая горизонтально-краеугольная горбушка горного массива. Где-то на северо-западе, на вершине Брокен, стеклянный глаз обсерватории то и дело отвлекался на шуршание ведьминых подолов. Хох-хох! Такая красота! «Вся красота — под землёй, — доверительно сказал попутчик. — Туннели и скважины». Под землёй так под землёй… От попутчика пахло порохом и копчёной колбасой. Он наклонялся всё ближе, теснил и нависал карнизом, а потом и вовсе приложил свою огромную ледяную лапищу на грудь, на сердце — и дал разряд!..

— Н-не-не надо…

— Не буду, — успокоил попутчик.

— Такая красота, — мечтательно сказал Хаген. Ему не терпелось поделиться увиденным.

— Возможно.

Кажется, попутчик был не убеждён. Хаген привстал было, но натолкнулся на преграду и вместе с ней послушно опустился обратно.

Стоянка поезда — десять минут. По потолку метались размытые световые блики, а сам потолок источал мягкое свечение, и это тоже было довольно красиво. Так Хаген и сказал.

— Сложно устроены некоторые техники, — заметил сидящий в кресле человек. В его пальцах перекатывался шарик, мерцающий голубыми и зелёными огоньками. Иногда в их синхронной пульсации проскальзывали рубиновые искры, и тогда пальцы подхватывались в сложнейшем танце. От скорости рябило в глазах. Хаген сглотнул, подавляя горькую отрыжку.

— Вы вообще хоть что-нибудь ели сегодня, болван?

— Вообще я… собирался…

— Столько дел, — согласился Кальт. — Предприимчивый Йорген. Не вставайте. Можете сесть, только аккуратно.

Голос его звучал мирно, по всей видимости, продолжение откладывалось. Хаген осторожно приподнялся, бережно придерживая живот и грудь, чтобы, упаси бог, не взбултыхнуть кисельное содержимое, — и отъехал в угол дивана, подыскивая пути к отступлению. Такой большой кабинет и такие маленькие диагонали! Лишь кубик темноты под столом манил относительной безопасностью.

— Вот сейчас у вас здоровые инстинкты, — одобрил Кальт. — Не то, что раньше. Не хватайтесь за сердце — с ним всё в порядке. Я ещё даже не начал, просто привлёк внимание. Не люблю, когда собеседник витает в облаках.

— За что вы мне вломили? — глухо спросил Хаген. — За Дитрихштайна?

— Ваши политические телодвижения я пока не смог однозначно квалифицировать. Ждите — прилетит позже. Совместная с СД разработка Сопротивления? Какая восхитительная ересь! Но я могу сделать её правдоподобной. Определённо. Тут я вам подыграю, да, собственно, уже подыграл: будете морочить голову папе Отто, только уже по моим инструкциям.