— Почему патрульные не любят научников? И наоборот.

— Потому что моих солдатиков лучше кормят. Всё тривиально. Вы бы тоже сходили подкрепились. Боюсь, что следующий приём пищи ожидает нас, когда уже совсем стемнеет. Что-то вы совсем приуныли.

— Оставьте меня здесь, — предложил Хаген. — Я мог бы работать на Территории.

— Может быть, — рассеянно сказал Кальт. — Я обдумаю. Решать не вам. Привыкайте к тому, что решать за вас буду я. В таком положении есть свои плюсы.

— Хотите, чтобы я стал пешкой?

— Я хочу, чтобы вы не прыгали через клетку. Всему своё время. Техник дорастает до мастера, шашка выходит в дамки, пешка становится ферзём… И только вы лезете в водоворот, не зная брода. Берите пример с Франца, он мудрее вас.

— И сколько у него осталось шансов? Если учесть, что сегодняшний он использовал.

— Кажется, я начинаю догадываться, почему он его использовал. Вероятно, я был слишком строг. Йорген, будьте внимательнее. У меня слишком мало времени. Но часть его я всё же потрачу на вас. В надежде, что это окупится.

Подёргивание мышц на его лице могло означать всё, что угодно. К примеру, улыбку.

Или нервный тик.

========== Лидер ==========

Солнце блуждало по небу как проклятое. Дошло до края и отправилось назад. А потом и вовсе растворилось в промельках и проблесках, в условно южном, предгрозовом мрачноцветии — поди догадайся, сколько там осталось до конца представления.

Изолированный от сервера браслет нёс откровенную чушь, сообщая, что текущее время — два часа пополудни. Показатели атмосферного давления и влажности тоже вызывали сомнения. Температурный индикатор дрожал и подпрыгивал, сигнализируя о выбросах лавы и стылом безмолвии космических дыр. В действительности же было прохладно, сыро и по-весеннему ветрено.

Когда они вышли во внутренний двор, помеченный литерой «E», оказалось, что всё на мази. Автомобиль лоснился начищенной улыбкой, и точно такие же улыбки сопровождали их на пути, широкие, вкрадчивые, сделанные на заказ. Комендант приветственно взмахнул рукой и тут же заспешил к воротам, засигналил солдатам, высунувшимся по пояс из будки. Воздух был пропитан болезненным оживлением, с каким провожающие ждут отхода поезда.

Хаген представил себя цирковым животным — тюленем на ковровой дорожке. Каждое движение было отрепетировано, а высокий человек, вышагивающий по правую сторону от него, держал невидимый кнут и мнимый пряник.

Всё было готово, за исключением одного. Кое-кто ещё отсутствовал.

«Он не сможет», — решил Хаген, но Франц смог. В последний момент вывернул откуда-то из-за угла и заспешил, пошатываясь. Добрёл до машины, тяжело опёрся о капот. Безнадёжно и глубоко задумался.

— Э, нет, — сказал Кальт. — Поведу я. А ты — назад.

Франц беспрекословно полез на заднее сиденье, завозился там, устраиваясь. Не дожидаясь команды, Хаген распахнул дверцу и опустился рядом с водителем.

— Скажи «прощай», скажи «до свидания». Пристегнитесь. Поедем быстро.

Они рванули с места, удирая от стремительно надвигающейся грозы. Дезертировали с поля боя.

Когда-нибудь, когда-нибудь. Я вернусь когда-нибудь.

Когда-нибудь — намного лучше, чем никогда.

Дорога шла под уклон, пологая и скользкая, покрытая наледью. В синеватой дымке вдали виднелись холмы с угольными проплешинами оттаявшей земли. По обе стороны от обочины земля тоже оголилась, её выстилал уродливый кустарник, похожий на колючую проволоку. Дальше начиналась зона редких искривлённых деревьев с перепутанными ветвями, грибообразными наростами и утолщениями на стволах, покрытых кремнистой, поблёскивающей на свету корой. Безрадостная картина.

— Вы ничего не съели, — сказал Кальт. — Если так пойдёт дальше, придётся кормить внутривенно. Или через зонд.

Хаген промолчал. Его мутило, и даже мысль о еде казалась надругательством над природой. Он попытался мысленно простроить прямую «Моргенштерн» — «Абендштерн», но понял, что заблудился в созвездиях.

Это Территория. Умственная самодисциплина. А не получается — валится, как сквозь сито.

Он едва сдержал зевок. Стрелка спидометра неумолимо ползла к максимуму, но скорость практически не ощущалась. Хаген отметил это без особого удивления. Гораздо больше его занимала предстоящая встреча с Лидером. Он вдруг осознал, что ничего не знает о человеке, портретами которого были увешаны все общественные места, изречения которого подавались в качестве эпиграфа на всех семинарах, проводимых в игроотделе.

Уж не скучаю ли я по Отделу?

— Всё познаётся в сравнении, — тихо произнёс Кальт, умудрившись каким-то образом прочитать его мысли. — Посмотрите вокруг. Вам кажется, что у нас очень много жизненного пространства? Увы, это бесплодная земля. Хорошо там, где нас нет. Так просто — зачеркнуть, поставить крест; клякса, помарка, смятый черновик. А впереди — молоко и мёд, цветущие луга, колосистые поля, места, где нас, конечно, ждут…

— О чём вы? — спросил Хаген. — Не совсем уловил, к чему вы клоните.

— Я работаю над вашим идеологическим созреванием. Или над своим. Эту серию упражнений лучше выполнять совместно. Райген, райген. Жаль, Франц не может принять участие. Кажется, он спит. Утомился вбивать вам в голову азы техники безопасности.

— Я не сплю, — вяло откликнулся Франц с заднего сиденья. — Я слышу…

— Закрой глаза, — посоветовал Кальт. — И отдыхай. Тебе нужно как следует отдохнуть, я немного погорячился. Никто из нас не совершенен. Ничего, ещё пара-тройка формальностей, и мы на свободе и сможем развязать галстуки. Сегодня-завтра у нас каникулы.

«И вновь Франц оказался у меня за спиной, — подумал Хаген. — История повторяется. Я словно хожу кругами, но мы всё ближе и однажды столкнёмся, сойдём с рельсов. Кто-то из нас».

Ветер, пробивающийся сквозь нитевидную щель от не до конца поднятого бокового стекла, холодил висок и ушную раковину, доносил едва слышный тонкий звук, похожий на свист. Этот звук обрывался и возобновлялся с настораживающей периодичностью, а потом вдруг исчез, растворился в сплошном белом шуме.

— А ведь я перепутал, — заметил Кальт. — Райгены не практикуют как форму обучения. От них отказались давным-давно. Проводят разве что в Центре Адаптации, вместо зарядки. Вы ведь бывали в Центре Адаптации?

— Однажды, — ответил Хаген, запуская ногти в мякоть ладони. — Заходил с проверкой.

— Знаю. И что думаете?

— О Центре?

— Об адаптации. Вы же понимаете, что происходит подмена понятий? Адаптация означает приспособление, означает согласие и принятие, а тут, подозреваю, мы имеем дело с глухим сопротивлением… ну вот, примерно, как в вашем случае. Разумеется, это шелуха, наносное. Я имею в виду, конечно, Центр. Ваш случай куда более интересен. И всё-таки там тоже присутствует подмена понятий. Согласны со мной?

— Как скажете.

«Я должен его убить! — думал Хаген, искоса поглядывая на тераписта, чугунно влитого в водительское кресло. — Он же как дым: атакует, пропитывая. И он знает про Центр — а не знает, так догадывается. Марта, Марта… тс-с-с! Сам как дым и внутри — детектор дыма, детектор атмосферных сдвигов, сейсмических возмущений. Академия Хель. Сколько их таких приходится на каждый выпуск? Или это особенный, юбилейный, медальный вариант? Ох, Пасифик, у нас проблемы!

Убить. Ликвидировать, как это называется у разведчиков. Что же всё-таки содержалось в задании? Пасифик. Нет, конечно, нет. Отсебятина. Но Инженер сам признался, что не до конца понимал, что творится за Стеной. Я знаю лучше. А, может, это как раз тот случай, когда инициатива спасает идею?

Убить. И как я должен его убивать? Взвиться, взвыть, вцепиться в горло по-собачьи, рвать зубами? Сейчас, именно сейчас, пока Франц в отключке, я бы мог… я мог бы…»

— Не глупите, — сказал Кальт. — Лучше вздремните, пока есть возможность. Йорген.

Определённо, он улыбался.

***

Выяснилось, что насчёт апфелькухена Кальт как в воду глядел.