Лагерь „Моргенштерн“ — слышите, Инженер? — лагерь! Не научный городок, не место для бивуака. Меня не пустили, но я видел: колючие проволочные петли под напряжением, номерные бараки, бритые головы — обезьянки, обезьянки… Кто они — политзаключенные? Или просто брак, мусор с высоким эмпо? У медсестричек тёплые руки. Они бинтуют Морица, который танцует. Я тоже буду… или всё-таки нет?»
«Он меня убьёт, — подумал он, когда впереди показалась полупрозрачная дверь бокса. — Повзаправдашнему. Не останавливаясь на полпути. Я боюсь? — признался он с колотящимся сердцем, замирая на пороге, вцепляясь в мгновение между „вне“ и „внутри“. — Да, да, чёрт возьми, я боюсь! Никогда и никого я не боялся так, как его. Если бы можно было повернуть, развернуть… Ах, если бы…»
Если бы…
***
Внутри было свежо, даже морозно. Кондиционер работал на полную мощность.
Где?
— Франц отдыхает, — пояснил Кальт, правильно расшифровав его беспокойство. — Приводит себя в порядок. Немного запачкался…
Сам он сидел на краю кушетки, поддёрнув брючины и аккуратно разложив полы халата. Вся его поза олицетворяла ожидание.
Запачкался…
— Он ведь не ошибся, — сухо сказал Хаген.
— А, блокада подействовала. Вы стали разговорчивее. Бок ещё болит?
— Нет.
— А болел?
— Нет.
Узорчатая, в заячью лапку, поверхность пола предоставляла много пищи для размышлений. Хаген предпочёл с головой уйти в созерцание. Слишком холодно, а наложенная сёстрами повязка не грела, наоборот, пережимала сосуды. Бесполезная вещь. Даже сквозь толстый слой марли он ощущал давление чужого присутствия.
Давление. Присутствия. Новая физика. А всё-таки тяжело…
— Франц увлекся, — сказал Кальт так же сухо, в тон. — Привнёс в дело посторонние мотивы. А мог бы сработать лучше и чище. Я обращаю внимание не только на результат, но и на процесс. Тем более, что и результат получился аховым. Как я в таком виде покажу вас Лидеру? Он, знаете ли, большой эстет.
— Покажете кому?
— Вы слышали.
— Вы сказали — «Лидеру»!
— Именно. Сейчас немного подлатаю вам плечо — с укусами Территории лучше перестраховаться, — а потом мы кое-куда прокатимся. Я скажу всё, что следует, а вы будете держать спину ровно, сохранять на лице нужное выражение и молчать. С выражением, конечно, швах… Может, оно и к лучшему, что вам подкорректировали мимику. В крайнем случае, можно будет списать на нервный тик. Я всегда так делаю.
Хаген не удержался, метнул взгляд выше, выхватив из фоновой мути угловатые колени — на раз, выпирающий сквозь ткань халата уголок блокнота — на два, и лишь на третий, коронный, заход — резко очерченный порог подбородка, ироническую складку в углу рта. Раз-два-три, выше не смотри…
— Лидеру, — повторил он недоверчиво.
— Видеосвязь, не рассчитывайте на многое. Рукопожатий не будет, всего лишь пара минут общения. Но чтобы их получить, нужно поторопиться. Выезжаем через полтора часа. Франц как раз успеет восстановиться, а вы — пообедать. Сегодня у вас волшебный день: танцы на Территории, встреча с Лидером… Есть и третий волшебный подарок — о нём узнаете своим чередом. А сейчас…
Он поманил пальцем, похлопал по кушетке рядом с собой. Хаген сделал над собой усилие и приблизился, оставив самого себя где-то позади, невесомо парящим за пределами этого страшного бокса, пропахшего спиртом, мясом и тщательно затёртой кровью.
— Вы как на эшафот вступаете, — заметил Кальт с некоторой досадой. — Садитесь!
Он подтянул Хагена за здоровый локоть и заставил опуститься рядом. Его прикосновения были профессиональными, точными, деликатно твёрдыми, оглушающими — Хаген вытаращил глаза и задышал, ватная тишина напомнила погружение в воду: сквозь мерцающую бутылочно-аквамариновую толщу он видел искажённые линии, цветовые пятна, квадраты и прямоугольники, отвлекающие от главного — ярких, пронзительных центров, окружённых серебристой радужкой. Затмение. Он моргнул, и изображение сфокусировалось, снова расплылось и опять…
— Эй-эй…
Что «эй»? Он отшатнулся, изо всех сил, и чуть не свалился с кушетки. Обхватил себя за плечи. Его трясло.
— Тш-ш-ш, — сказал Кальт. — Ну тихо, тихо. Всё, всё. Не трогаю. Да что же такое?
Он был изумлён. На этот раз неподдельно.
— Дышите, ну! И… нет, не понимаю…
Он резко встал, наклонился, навис и вдруг исчез, переломился в коленях и ухнул вниз — и оказался перед Хагеном, зрачок в зрачок, близко, но на расстоянии, на самой границе переносимости.
— Как вас зовут? — спросил он быстро, требовательно.
— Хаген.
— Не то.
— Не знаю. Прекратите! Почему всех так интересует мое личное имя? Оно есть в документах.
— А я хочу, чтобы вы его произнесли.
— Юрген.
— Юрген, — повторил Кальт. По его лицу прошла тень. — Юрген? Юрген… Нет, не так… Йорген. Вы же Йорген?
— Нет!
— Да. Я не ошибаюсь. Йорген. Хотя в ваших краях… — он оборвал себя, поморщился. — Ложная память?
— Наверное.
— Наверное.
Секунду-другую они мерили друг друга взглядами, тяжело дыша.
— И всё-таки Йорген. Реестр тоже может лгать.
— А вы?
— А я — Кальт. Я не лгу. Нет необходимости.
Он выпрямился и застыл, покачиваясь, постукивая пальцем по ключице, с выражением нормальной, живой обескураженности.
— Интересно. Очень интересно. Юрген-Йорген. Йорген…
— Не надо! — попросил Хаген. — Неприятно, когда так…
— Вижу. Странно. Придётся привыкать. Мы довольно много времени будем проводить вместе. Странно. Я подумаю. И дайте всё же заняться вашим плечом! Я уже смирился с тем, что мне придётся таскать вас за собой в качестве перспективной тени, но терпеть на закорках ещё и медбригаду на выезде — это уже слишком, даже для меня. Отвернитесь и перемножайте числа. Займитесь высшей математикой. Вы игротехник — вспомните экспоненту психофизической функции для каждой модальности. Стисните зубы и потерпите. Йорген, Йорген… ладно!
Он опять присел рядом, зазвякал стеклом, надавил, укусил тонко и больно. Плечо сразу онемело.
— Вот так курьёз. Как же мы будем работать?
— Никак.
— Да бросьте!
Он сноровисто и деловито проделал требуемые манипуляции, хмурясь, но терпеливо пережидая, пока Хаген преодолеет очередной приступ отвращения.
— Я подниму ваше дело и посмотрю, кто вас формировал. Тут что-то не то. Интересно. В самом деле, интересно. Но, конечно, не так интересно, как то, чем мы с вами займёмся! Маленькие каникулы и много-много работы.
Свет, проникающий сквозь решётку окон, крошился неправильными кубиками как грязный сахар. В оранжевой столовой на втором этаже, целиком принадлежащем научникам, Группа пила чай или только готовилась к чаепитию, проходя санобработку, показывая медикам свежие ушибы, ожоги и вмятины на оловянных поверхностях. Так или иначе, одно место за столом предназначалось ему. А ещё в загашнике лежал неиспользованный хук слева для Морица.
О чём я думаю?
Свободной рукой он потёр гудящий висок.
Кто меня формировал? Он поднимет дело и обнаружит, что оно сфабриковано. Тупик.
Йорген. Почему Йорген?
— Высшая математика, — напомнил Кальт. — Вы ещё помните связь между пределом и интегралом? А как у вас в Отделе со статистикой? Все ли владеют основами структурного моделирования? Не забывайте дышать, я уже почти закончил. Всё проходит, пройдёт и это. Не печальтесь, Йорген! Сойдите с эшафота.
— Не называйте меня так. Пожалуйста!
— Использовать чужие имена не в моих правилах. Хорошо, сойдёмся на том, что я буду называть вас так, как подскажет момент. Думаете, логика противоречит интуиции? Ничего подобного, они преотлично танцуют вместе. Вот и всё. Вы помечены, но остались живы, это ли не повод для праздника? Сегодня вообще-то праздничный день, мои химики получили новый заказ. Подозреваю, что в «Абендштерн» нас ждёт апфелькухен с сюрпризной монеткой. Никак не могу истребить эту варварскую традицию.
Кушетка застонала, и на смену сгустку напряжения, заставляющему топорщиться кончики волос на всём теле, пришла прохладная разреженная пустота. Терапист отодвинулся куда-то далеко. Чем-то щёлкал, что-то переставлял, добиваясь ещё большего порядка. Хаген рассматривал босые ноги. Ноготь на большом пальце треснул до основания, в трещине запеклась кровь.
