– Ладно, – Степан перестал смеяться, лицо вмиг помрачнело.

Теперь его взгляд был устремлен куда-то вдаль. Он словно бы давал понять, что весь этот разговор считает для себя пустяшным, и что его ждут более важные и серьезные дела.

– Меня садовник ждет. Яблоки сегодня убирать станем. Еще три работника в помощь возьму. Как раз под вечер спадет жара. Легче собирать будет.

– Иди, Таня, на кухню, – Зотов оглядел девушку. – И старайся больше не грешить.

Танька хмыкнула и многозначительно посмотрела на хозяина.

Ночью он спал плохо, в библиотеке было душно. В голову лезли непрошеные мысли.

Вечером он ушел из супружеской спальни, на диван, в одну из соседних комнат. Алевтина жалась к нему большим животом и, хватая его руку, тянула ее к своему вздувшемуся от беременности, лобку. Сначала он хотел было предаться с ней утехам, но вовремя одумался, вспомнив слова врача. Чтобы не распалять Алевтину, он взял свою подушку и ушел ночевать в библиотеку.

Когда он уходил, Алька в досаде хныкала, некрасиво кривя губы, и просила мужа не оставлять ее одну. Но Зотов был неумолим.

– Утром встретимся за завтраком. Спокойной ночи, ma chérie. Нам надо было уже давно спать в разных комнатах.

И вот теперь он ворочался с боку на бок на неудобном кожаном диване. Перед его мысленным взором вновь всплыл образ незабвенной Женьки. Вечером, когда он выхаживал по имению с важным видом вездесущего хозяина, эта чертовка сидела на террасе и читала какую-то иностранную книгу. Ее сочные губы шевелились вслед за текстом. Она была так увлечена романом, что, казалось, не видела ничего кругом.

«О чем эта гадкая книженция? – думал Григорий, – что она целиком поглощена ее содержанием».

Один раз он специально прошел довольно близко возле нее, чтобы прочитать название романа. И чуть не поперхнулся, увидев красные буквы на французском. Книга называлась: «Amoureux»[4]! Так вот какие книги читает эта негодница! Совсем совесть потеряла. А еще институтка! И кто ей дал эту книгу? Неужто маман?

Но институтка и негодница так была увлечена чтением, что даже не заметила близкое присутствие зятя. Она нахмурила черные бровки и сосредоточенно водила глазами по строчкам. Местами она улыбалась, местами ее лицо розовело.

Интересно, о чем там? Он многое бы отдал за то, чтобы прочитать то место, из-за которого эта пигалица могла краснеть. Что там, думал Зотов, невинные поцелуи, или же нечто большее?

Перед его мысленным взором пронеслась обнаженная Женька, потом, совсем не к месту, он вспомнил повариху Таньку, с расстегнутой на груди блузкой. А потом память подкинула ему его давнюю любовницу Ольгу.

«Вот я дурак, – он хлопнул себя по лбу. – Я же завтра велел ей привести сестру».

От волнения он сел. Пальцы обхватили голову: «Что я делаю! Сколько во мне похоти… И все эта Женька! Боже, как заглушить в себе ее образ? Зачем она только приехала сюда?»

Он вспомнил о том, что, обещал Ольге заплатить за сестру. Зотов полез в кошелек и обнаружил там всего несколько смятых рублей.

«Надо пойти в кабинет к отцу и взять деньги из сейфа, – подумал Григорий. – Это хорошо, что отца нет дома. Не то пришлось бы что-то придумывать. А так скажу, что деньги понадобились на хозяйственные нужды… Нет. Пожалуй, он не поверит. Он дотошный как черт! Дожился! У меня нет даже собственного счета. Все отец. Живу здесь, словно пасынок. Я что, в конце концов, не имею права? Ведь работаю в имении с утра до ночи…»

Он соскочил с дивана и нервно заходил по комнате.

«Полно, а вдруг Ольга не приведет сестру? И сама не придет? А я поеду как дурак? Нет, она придет. Если не сделает по-моему, я ее прогоню с глаз долой. Интересно, какая у нее сестра? Похожа ли она на Женьку?»

Зотов так разволновался, что совсем позабыл о сне.

«Я пообещал денег на корову и на приданое. Вот дурак! Не слишком ли дорого мне обойдутся мои шалости? Черт, сколько сейчас корова дойная стоит? Кажись, рублей шестьдесят. Отец говорил. А я им две коровы наобещал. Ну нет, дам сто рублей и баста. Итак довольно».

Он решительно вышел из комнаты. В доме все спали. Стараясь ступать тише и не скрипеть половицами, Зотов двинулся в конец длинного коридора, туда, где находился кабинет отца. У него были ключи от отцовского кабинета – Иван Ильич оставлял их сыну на всякий случай. На весь коридор сейчас горел один круглый газовый фонарь, освещая темные переходы в огромном доме семейства Зотовых. Возле комнаты свояченицы Зотов замедлил шаги и постарался сильно не дышать. Ему казалось, что кровь в висках стучит так громко, что этот стук раздается эхом по спящему дому. Из-за двери Евгении светилась едва заметная полоска.

«Что это? Она не спит? Но, почему? Уже два часа ночи. Чем она занята?»

Стараясь унять дрожь, он подошел на цыпочках к двери и присел возле замочной скважины. Сфокусировав зрение, Григорий увидел, что институтка лежала животом на диване и, болтая ногами, читала все тот же роман. Правая ручка держала огромное яблоко – время от времени Женька смачно откусывала от него большие куски и, жмуря глаза от наслаждения, с хрустом жевала.

«Вот же полуночница! А потом спать будет до обеда!»

Легкое покрывало, укрывающее ее маленькое тело, сползло в сторону, и глазам Григория предстали выпуклые ягодицы девушки, прикрытые лишь тонюсеньким батистом ночной рубашки. Черные волосы вольно разметались по плечам. Ягодицы переходили в узкую талию.

«С каким бы наслаждением я засадил ей прямо так, сзади, чтобы она прогнулась подо мной как кошка…»

Пижамным штанам стало тесно, Зотова бросило в пот. Он ухватился руками за своего верного друга и стал медленно водить рукой.

«Еще немного, прямо тут. Лишь бы видеть ее, – думал он. – Я прямо тут, и станет легче».

Женька все листала пожелтевшие страницы книги. Потом ей вдруг надоело читать. Она отложила огрызок. Голова опустилась на подушку. Девушка полежала так с минуту и перевернулась на спину. И вдруг случилось то, чего Григорий вовсе от нее не ждал. Это было таким ошеломительным подарком, что он чуть не задохнулся от потрясения. Девушка решительно откинула рубашку и задрала ее почти до самых грудей, кои мягкими овалами расходились в стороны. Снизу она была полностью обнажена. На ней не было никакого белья или панталон. И тут Григорий увидел то, о чем мечтал так давно: Евгения вдруг согнула и немного раздвинула ноги. Со стороны коридора было плохо видно то, что он мечтал увидеть совсем близко. А главное, он хотел бы ощутить ее запах. Запах кожи. Запах ее подмышек, живота, волос, и того места, о котором он грезил уже столько времени.

Выпуклый лобок, густо покрытый волосами, делила надвое влажная красноватая трещина. Девушка поддалась вперед и прикрыла глаза. Левая рука развела пальчиками складки губ, а правая принялась гладить и теребить красноватый, торчащий клитор.

Григорию чуть не стало плохо. На миг он остановил движение собственной руки и, затаив дыхание, ждал ее кульминации. Но она не последовала. Бедная курсистка совсем не знала собственного тела. Поводив пальцем в разные стороны, она протяжно вздохнула и убрала руку. Грустный взгляд устремился в потолок.

«Глупая, – подумал Григорий. – Она совсем не знает того, на что способно ее тело. Эх, как бы я тебя приласкал, девочка… Ты бы у меня корчилась от страсти. Продолжай, и ты почувствуешь то, чего жаждет все твое естество. Продолжай… Еще…»

Стиснув зубы, Григорий прошептал что-то несуразное и кончил прямо возле двери той, кого он вожделел уже долгое время. Он поднялся с колен и подтянул парусиновые штаны.

«Я совсем обезумел, – подумал он и наступил туфлей на следы своего недавнего вожделения. – Хороша сучка, если кобели сбрасывают семя возле порога ее комнаты, – хмыкнул он. – Кобели на то и кобели, а вот она сама, бедняжка. Она не умеет еще кончать».

Отчего-то это обстоятельство подняло свояченицу в его глазах еще более в цене. Он тут же представил то, как это у нее произойдет впервые. А потом, потом он приучит ее кончать вместе с ним. Когда он в ней. Чуть раньше его, на несколько секунд…