–Посмотри под ванну, папочка, нет ли там тараканов! – в приказном тоне проворковала дочь, хитро прищурившись.
Вздохнув, он закатил глаза, но тут же с хрустом разогнулся и прошел в ванную комнату.
–Здесь нет никаких тараканов, милая! – раздалось оттуда спустя секунд десять. – Тут только какой-то склад мусора. Ну, ничего! Сейчас все уберу.
"Да уж, постарайся."– самодовольно подумала Соня и, схватив сумочку, крикнула ему, что идет прогуляться. Его ответ оборвался на полуслове громко хлопнувшей дверью.
"Новый дом, фи!"– с презрением подумала она, спустившись на последний лестничный пролет, выждав секунду в приятной прохладе вполовину освещенного предбанника. Она не хотела уезжать из солнечного Краснодара в эту "дыру", как порой Соня, а с ней и ее мать выражались наперебой. Ей было невдомек, что у отца на работе случились серьезные проблемы, потребовавшие немедленного разрешения, и вылившиеся в срочные сборы и отъезд за тридевять земель. Да если и знала, то сочувствия бедолага никак бы не дождался– не заслужил.
Улица с виду казалась в разы приятнее, чем ее новая квартира. Перед девушкой на проезжей части сгрудилась стая птиц, старательно склевывавшая зернышки, бросаемые регулярно появлявшейся в проеме окна на втором доброй рукой. Периодически раздавалось хлопанье крыльев и тогда одна из птиц вспаривала вверх, спасаясь от давки, после чего планировала на край голубиного столпотворения и вновь с завидным упорством рвалась в гущу. Посчитав, что крылатые крысы не заслуживают ее внимания, Соня вновь подняла глаза. С новым домом ситуация обошлась хуже, чем можно было представить и она только сейчас, сумев разглядеть его полностью, это поняла– он был воистину ужасен на вид, напоминая собой тюрьму– объединенные в одно здание корпуса образовывали собой большой черный квадрат с грязно-белыми просветами окон, с которых то тут, то там по всему периметру свисало белье на балконных решетках. И, если б не зазор в виде въезда-выезда с улицы, ее мысленное сравнение вряд ли далеко отошло от истины. Здание не красили, наверно, со времен Советского Союза в годы его расцвета, если оно вообще было построено именно в то время, а не чуть позже. Деревья, во всяком случае, явно с того времени и росли. Таких высоких хвойных гигантов Софья в жизни не встречала, даже близко нет. Часть из них были даже выше, чем здание, а их раскидистые ветви, увешанные странными кормушками с флажками и гирляндами, нависали так низко, что можно было с легкостью взобраться без чужой помощью на самые нижние, перелезть на верхние и усесться с большим удобством.
"А это идея!"
Соня с непривычной для ее худенького, не одаренного физической силой тела легкостью взобралась на стволовой стык и с удобством устроилась на одной из наиболее широких– шире ее бедер,– ветвей, вытянув свои тощие ножки по направлению спуска к центру ствола, проведя глазами по двум древесным анакондам, что свились в ровную спираль и по первому впечатлению были открыты для любого желающего покорить их вершину. Но Соня не собиралась лезть выше– помимо всего прочего высота так же сумела занять достойное место в списке ее фобий. Она вообще была жуткой трусихой. Случись какая неприятность– тут же бежала за помощью к любящему папе, который всегда был готов подсобить доченьке во всем, что бы она ни попросила. Однако глядя наверх и представляя себя на вершине этой улицы, девушка почувствовала, что подобная перспектива ее очень даже привлекала. Сказала себе, что однажды заберется туда, посмаковала на языке это слово. "Скоро… Главное, чтоб мама не увидела, а то мне конец!"
Лежать на ветке в прохладной тени было на удивление приятно– неожиданно мягкая кора не натирала нежную кожу ее ляжек под до неприличия натянутыми шортами, получившихся из собственноручно обрезанных джинсов, а плавные изгибы ветви словно повторяли линию позвоночника, будто для того и отклонившись в своем росте в сторону, чтобы именно эта девушка могла прилечь и отдохнуть на ней. Бурно росшая на ветках в разы меньших хвоя почти полностью скрывала от взгляда серые небеса, оставляя лишь крошечные просветы. Ночью здесь должно быть особенно красиво, а свет, исходящий из уличных фонарей, точно так же ненормально высоких в сравнении с обычными улицами, при дуновении ветра наверняка играет своими лучами, перекрещивая их в в хаотичном фехтовальном круговороте.
"Может, не так уж и плохо, что мы сюда переехали."
Увидев у своих ног цепочку муравьев, она безжалостно их раздавила.
* * *
–Ну, как тебе новый дом? – спросила мама, воткнув вилку и нож в смачный, истощающий соблазнительный запах легкой пережарености стейк.
–Да как сказать… это ведь даже не дом, а квартира! – задумчиво подперев щеку, произнесла София, – Тут грязно и тесно, как будто в наркопритоне. Зачем мы уехали из нашего дома?
–Ну-ну, Соня, не преувеличивай. Тут не так уж и плохо. Правда, дорогой? – и жена покосилась чуть презрительным взглядом в сторону сосредоточенно жующего мужа.
Соня заметила недобрый огонек, мелькнувший в ее глазах. "Лицемерка!"– довольно подумала она и приготовилась к сцене.
–М? – отец семейства прервал трапезу, недоуменно уставился на жену и тут же послушно закивал, – А, точно! Тут не так уж и плохо, как ты думаешь, Сонь. Квартира расположена пусть и на краю города, но зато тут не так шумно, как там, и расположена она в хорошем месте. За окном видишь какие деревья! Тебе тут понравится, вот увидишь. Ты привыкнешь, освоишься, заведешь друзей. Может быть, тебе даже искать их не придется– улица большая, детишек твоего возраста тут наверняка немерено!
–Я уже не ребенок, пап! – начала было София, но тут ее мать рассмеялась. Жестоким, унизительным смехом, насквозь пропитанный сарказмом.
–Да, я видела тутошних жителей, Илья. Сплошь старые овцы и клуши с младенцами! – она впилась своими змеиными глазами в мужа, – И верно, Илюш, идеальные кандидаты в друзья нашей любимой дочери! – и выразительно стрельнула глазами в сторону дочери.
Сославшись на сытость и желание почитать, Соня быстренько сбежала с кухни, внезапно поняв, что вовсе не желает видеть, как отец в очередной раз чувствует себя не в своей тарелке и не может найти слов для ответа. Закрывшись в своей комнате, она уставилась в окно на открывшийся ей двор. На улице быстро темнело и напротив ее окна зажглись фонари. Из-за деревьев было видно только те, что стояли со стороны ее окон, если не брать в расчет те, что по бокам, у соседних корпусов, виднеясь краями своих световых кругов. Усевшись на подоконнике, девушка быстро сунулаа наушники-капельки в уши и включила первую попавшуюся мелодию. Заиграли биты, сумевшие перебить громкие вопли, исходящие из кухни, где мама принялась за полномасштабное третирование отца. Соня не испытывала жалости к отцу– для нее данная модель поведения в семье была нормой, к которой она привыкла еще тогда, когда впервые перестала плакать каждый раз, как мать повышала голос– а она повышала его по нескольку раз на дню. Конечно, грубить слишком уж откровенно своему мужу эта женщина не решалась, но изрядная доля высокомерной бравады в общении с ним присутствовала всегда и везде– наедине, во время совместных семейных ужинов, даже в моменты публичные, когда семейная чета отправлялась в ресторан или на встречу с другими столь же именитыми семьями. Непрошенным свидетелям оставалось лишь неловко переминаться с ноги на ногу в смущении от того, что их бизнес-партнера унижает собственная жена, да еще и так изощренно.
Но Соня об этом уже не думала. Вмиг забыв об отце, она принялась за мысли о том симпатичном мальчике, от которого так и не дождалась первого шага, хотя и позволяла себе намекающие взгляды, намеренно ловя его в коридорах и спокойно проходя мимо. "Эх, вот если б не папа… если б мы не уехали сюда, я бы сейчас, наверно, была с ним."– вспоминая его красивое лицо с тонким аристократичным носом и впалыми щеками под красивыми скулами, она пустила слезу. Соня вообще очень любила плакать– ей доставляла удовольствие мысль, что она способна изобразить любую эмоцию столь натурально, словно действительно переживала ее. Научившись у матери азам манипулирования, она успешно применяла свою способность всегда и везде, прослыв в своем кругу "натурой тонкой и чувствительной". Ранее, до восьмого класса, она блестяще выступала в театральных постановках в качестве хедлайнера. Даже не обладая модельной внешностью, сумела привлечь внимание своей отличной игрой на публику, вызывая восторг и похвалу со всех сторон. Наверно, это и было основной причиной ее непомерно возросшей самооценки, хотя склонность к чрезмерной переоценке собственной персоны выше реального положения часто проявлялось и в ее сверстниках, как и в целом ее поколение было сплошной массой самовлюбленных и эгоистичных натур, громко возвещающих о противодействии неведомой системе, об устройстве которой не имели ни малейшего понятия, на деле же показав себя всего лишь солидольной смазкой в постоянно движущихся жерновах. Возвращаемся к театру и обнаруживаем, что на его месте в ее душе образовалось первое пепелище– посчитав свое время слишком дорогим для такого сомнительного "удовольствия", Соня бросила его на середине репетиций к одной из важнейших постановок, уступив место менее достойной, исходя из ее же слов, замене. Ее досуг теперь занимали вещи менее серьезные и более интересные подростку– алкоголь, краткосрочные постоянно тасуемые отношения, первый сексуальный опыт. Из всех ее знакомых только отец сетовал на столь разительную перемену, не узнавая свою некогда прекрасную дочь, обнаружившей себя настоящей "бунтаркой". Остальные же члены семьи были довольны пополнением. В особенности горячо любимая мамочка.
