Сперва отпив из кружки, О.Н. отодвинул столик к стене и взял камеру. Неуклюже пересел с ней в кресло, положив на сведенные колени.

"Начать, думаю, можно с одной небольшой истории из тех, что принято рассказывать, говоря о себе. В общем, дело было так: мне исполнилось восемнадцать лет, когда родители отправили меня в институт, еле-еле дождавшись результатов экзаменов. Первое, что я услышал после оглашения результатов, было не "Поздравляю, сын, мы так тобой гордимся– ты даже не представляешь!", но "Дуй, сынок, в экономисты." Их план заключался в том, чтобы я отучился на одну специальность, со второго курса совмещая заочным обучением на техника по ускоренным курсам. Мне выдали папку с документами и сослали в общежитие, в этот спидозный муравейник, полный мух и их личинок, причем описание адресовано скорее не насекомым, но остальным обитателям этого места, имеющим руки, ноги, мозги и человеческий интеллект, столь несправедливо доставшийся им, а не, допустим, собакам. Помню, как в момент, увидев здание, я первым делом подумал: "Как это развидеть?", ведь я увидел серое обшарпанное здание с коричневыми, все в выщербинах, коридорами, дверьми из прогнившего дерева да покрошенную штукатурку на потолках. Отдельного упоминания заслуживают окна– в двадцать четвертом году, когда у каждого более-менее зарабатывающего гражданина имеются стеклопакеты из пластика, в общежитии были все те же старые окна из дерева. Почерневшие рамы, валяющиеся на карнизе хлопья краски. Фу, одним словом. Я спал и видел, как просыпаюсь у себя дома, в относительно уютной атмосфере без окружавших меня шакалов, так и норовящих что-нибудь стащить, будь то кастрюля свежесваренных пельменей или паршивая пара еще не дырявых носков. Естественно, проснувшись в реальности на матрасе с подозрительными бурыми пятнами, я не сдерживаясь издавал стон досады и ругался на чем свет стоит, но шепотом, чтоб остальных не перебудить, потому что вставал раньше всех– нужно было перепрятать ценные вещи, чтобы их не нашли. После этого я ел наспех сваренную лапшу с кое-как прожаренными котлетами, внутри которых вечно попадались то кусочки, подозрительно смахивающие на картон, то хрящики или черные горошины, то вовсе кусок проволоки, и шел по переходу прямиком в институт с чувством загнанности и безвыходности своего положения, на которое сам же и подписался в добровольном порядке. У меня было, помню, такое подавленное состояние, что временами я попросту впадал в тяжелую апатию и ничего вокруг не замечал. Всю мою мыслительную активность заело на одной мысли– покончить жизнь самоубийством или тянуть резину до конца? Да-да, я и раньше над этим задумывался… вернее, всю свою сознательную жизнь."

Долгая пауза, во время которой О.Н. перекладывает камеру на пол и сам же усаживается подле нее, спиной упираясь в кресло. Чуть помолчав, снова продолжает.

"Правда, я очень хорошо подавлял подобные мысли, что порой даже приходил к ложной мысли, будто я полностью избавился от них, обуздал себя. Но от этого они не переставали роиться в моей голове, просто становясь более тихими, заполняя собой фон, а не передний план, так и оставаясь внутри моей головы."– новый глоток,– "Дело в том, что я провидел свое будущее, с легкостью предсказал его точь-в-точь как оно и случилось. Просыпаясь каждое утро еще в школе, я говорил себе: "Скажи им "нет"! Ну же, скажи!", и все же вставал, следовал расписанию– душ, завтрак сквозь рвотные позывы, утренняя пробежка от дома до школы и сама школа– великая и ужасная обитель пропащих душ. Ха. То еще местечко, уж поверь мне."– подбородок О.Н. нервно дернулся, напряглась шея, – "Средоточие стольких ублюдков в одном месте представлялось явлением невозможным, однако школа с поставленной задачей справлялась на ура, за что ей и медаль ей в довесок к остальным. Впрочем, это не важно! Вернемся к институту– все равно разницы никакой. Там меня уже не мучили желания причинить кому-либо физический вред с целью выставить себя ненормальным, неспособным к жизни в социуме. К ним на смену пришло желание убивать. Если в школе я хотел сломать конкретных людей по конкретным причинам, в ту пору казавшихся мне ну очень важными, то в институте никакого повода уже не нужно было– стоило кому-то косо на меня посмотреть, улыбнуться или начать шептаться– все, крыша съезжает напрочь! Меня начинало трясти, в голове только и были раз за разом назревающие планы уничтожения нежелательного для моего безопасного существования человека. Не знаю, в чем дело– в комплексах ли иль я просто ненормальный или действительно существовала некая опасность, которую я чувствовал инстинктивно… С трудом, с большим трудом проучившись бок о бок с этими людьми три с половиной года, я ушел тут же, как получил заветный диплом со степенью. Даже не стал прощаться. И там, стоя на улице меж ручейков воды– шел ливень, а дорога размыта, превратившись в миниатюрную версию Гранд-Каньона, – я снова понял, что не убежал от противного, но придвинулся к нему вплотную. Осознание этого до жути отвратного факта так нахлынуло на меня, что я не раздумывая кинулся под машину. Мою жизнь спас незнакомый человек, посоветовавший обратиться к знакомому психиатру, к которому я ни за какие коврижки не согласился обратиться. Я же ни капли усилий не приложил к тому, чтобы почувствовать себя лучше. После бездумно отданного согласия родителям я пустился во все тяжкие– нещадно запил, начал курить гашиш, перешел на легкие наркотики, спал с такими же легкомысленными женщинами всех возрастов, что само по себе достойно презрения. На одной даже чуть было по дурости не женился, да и то пронесло лишь потому, что налакался, а наутро в своей постели вместо нее обнаружил левого мужика. Нет, с этим типом ничего не случилось, просто моя тогдашняя дама сердца сочла смешным «подбросить» его мне. Мы очень сильно поссорились и на следующее утро ее нашли мертвой от передоза. Сплошной стыд и срам– подобное так широко распространилось, что даже мои неведающие родители обо всем прознали и, после краткой беседы с психиатром, задались вопросом о срочной принудительной госпитализации. Тут-то мне в голову что-то шарахнуло и я завязал. Вернулся к ним, доделал все, как они велели, стал вновь послушным мальчиком и примерным работягой. О совершенных мной ошибках негласно было решено забыть и жизнь пошла своим чередом, приведя меня сюда."

О.Н. снова остановился. Сосредоточенный взгляд в нечто поверх объектива, так захватившее его безраздельное внимание. Впрочем, надолго не отвлекло. Горестный вздох.

"Смиренность не помогла, лишь убила все лучшее, что я пытался в себе сохранить. Не в буквальном смысле, конечно. Дальше резона рассказывать все равно нет– ничего не происходило. Дом-работа, работа-дом. Ни отпусков в опаленные солнцем курорты, ни краткие моменты агонизирующей молодости, заливающейся алкоголем. Только работа и дом. И женщины сроком аренды на полгода. Вот и все. Вся моя жизнь не стоит и плевка. Не хочется этого говорить вслух, но это так– моя и, скорее всего, твоя жизнь именно такие. Спланированно пустые. Иначе с чего бы ты тратил свое время на просмотр этого дерьма? Мы с тобой– как и все другие вокруг нас– лишь клоны. Ни у кого нет ТОЙ САМОЙ жизни, все лишь являют собой набор выполняемых по круговой траектории стандартов и стереотипов, под которые нас прогнула общественная норма в лице наших родителей. Я не понимаю тех лицемеров, кричащих «Жизнь прекрасна!». Это ведь слова, словоблудие и ничего не боле. Ни ты, ни я не можем сказать, что прожили свои дни достойно."

О.Н. замолчал. На сей раз взгляд переместился куда-то влево и недосказанная мысль витала где-то вдали.

–щелк-

____

Запись 000029. 01.07.2024. Время неизвестно.

День. О.Н. сидит в залитой солнечным светом лужайке и с наслаждением поедает шоколадное мороженное. На кисти правой руки красуется свежее тату– бледная сорокопутка, потрошащая мышь.

"Решил себя побаловать. Да, больно уж похоже на рыпанье старика, стремящегося вернуть утраченные годы молодости в приступе маразматичной тяги к глупостям юных лет. А я скажу только: "И что?"– пожав плечами, выудил из кармана часы на цепочке, блиставшие серебром на солнце, – "Десять часов утра, дамы и господа, но такое ощущение, будто уже полдень! Везде ходят люди– все в легчайших накидках и шляпках. Немного нелепо, учитывая размеры некоторых, но кто я такой, чтобы указывать им, как надо одеваться? На небе, как ты можешь заметить, ни облачка. Почему у нас дома нет такого же тепла? То вечная мерзлота и сырость, то туманы и вечно дующий с севера ветер. Иногда бывало тепло, не спорю, но в редкие дни, когда солнце проглядывало сквозь облака, а так– сплошное "бр-р-р"! И вспоминать тошно. Другое дело здесь! Мюнхен! Скажем– тот же север, однако тепла здесь предостаточно. Ночью, правда, холодновато, но это бич здешних бездомных, если таковые вообще остались, а не мой. А каков контраст! Наши серые стены и их– разноцветные полотна, архитектурные массивы, бесчисленное разнообразие форм! Правда, не так красиво, как в Стокгольме, если судить по тем же фотографиям, но спешить мне некуда– я хочу посетить интересующие меня места по порядку, не выбиваясь из графика. У меня в планах поехать в Италию, посетить Англию и Францию, затем махнуть в Сеул. Разумеется, все упирается в бюджет, потому приходится жестко экономить практически на всем– на лекарствах, еде, новой одежде и новой камере. Эта вся покорежена, но еще работает, потому надо лишь своевременно заменять аккумуляторы, а их у меня в загашнике с лихвой найдется, уж поверь! Правда, сдается мне то, что камера явно трет часть записей, но почему-то я особого значения этому не придаю. Должно быть, благоприятное окружение так на меня влияет, что я просто не могу о чем-то беспокоиться за исключением боязни рецидива. Без лекарств приходится туго, но это тот крест, который, увы, придется тащить за собой. О, видели бы вы лицо банкира, когда я пришел менять всю свою наличку на доллары! Глаза распахнулись как у совы– уж где умора!"