Генерала Савари по-прежнему окружали в Санкт-Петербурге заботы Александра и холодная вежливость высшего русского общества. Хоть и не зная поначалу всего сказанного в Тильзите и узнав обо всем лишь из последующих сообщений Наполеона, который решил осведомить его, дабы предупредить совершение им ошибок по неведению, Савари весьма быстро разгадал тайны сердец и понял, что Россия сделает всё, чего от нее захотят, ради оставления ей одной-двух провинций не на севере, а на востоке. Тотчас после известия о Копенгагенских событиях и бурных объяснений с лордом Гауэром Александр и Румянцев призвали генерала Савари и на языке, присущем каждому из них, сообщили о решениях Санкт-Петербургского кабинета.
«Как вы знаете, – говорил Александр генералу в ходе многих и весьма долгих бесед, – наши хлопоты о мире привели к войне. Этого я ожидал; но признаюсь, не ожидал ни Копенгагенской экспедиции, ни надменности британского правительства. Я принял решение и готов исполнить свои обязательства. Скажите вашему господину, что я отошлю лорда Гауэра, если Наполеон того пожелает. Кронштадт вооружен, и если англичане захотят туда сунуться, то узнают, что иметь дело с русскими совсем не то же, что с испанцами и турками. Однако я ничего не решу, пока не прибудет курьер из Парижа, ибо мы не должны нарушить расчеты Наполеона. К тому же я хочу, чтобы мой флот вернулся в русские порты прежде разрыва. Как бы то ни было, я совершенно расположен следовать поведению, более всего подходящему вашему господину. Пусть он мне даже пришлет, если ему угодно, уже составленную ноту, и я прикажу вручить ее лорду Гауэру вместе с его паспортами. Заняться Швецией я пока не в состоянии и прошу времени на реорганизацию моих полков, весьма пострадавших в последнюю войну и сильно удаленных от Финляндии, ибо нужно время, чтобы перевести их с юга на север империи. Кроме того, на этом театре мне будет недостаточно моей армии. В мелководных северных заливах используют во множество гребные флотилии. У шведов есть такая флотилия, и весьма многочисленная; моя же еще не снаряжена, а я не хочу подвергать себя риску потерпеть поражение от столь маленького государства. Поэтому скажите вашему господину, что я нападу на Швецию, как только подготовлю свои средства, на что мне понадобятся еще декабрь и январь; но в отношении англичан я готов выказать свою позицию незамедлительно. Я даже думаю, что этим мы не ограничимся и потребуем от Австрии, чтобы она примкнула, волей или неволей, к континентальной коалиции. Для этого дела я бы тоже хотел получить составленную в Париже ноту, чтобы послать ее в Вену, ибо не бывает полуальянсов, и во всем нужно действовать в полном согласии.
Я желаю, чтобы моя близость с Наполеоном была всецелой, и для этого выбрал Толстого. Если он не подходит, пусть меня предупредят, и я вышлю другого человека, ибо хочу предупредить любые неясности. Когда мы разделены расстоянием и не можем видеться, легко может зародиться недоверие. Пусть при первом же сомнении или первом же неприятном впечатлении он мне напишет или передаст словечко через вас или же через иного доверенного человека, и всё разъяснится. Я обещаю ему полную открытость и ожидаю того же с его стороны. О, если бы мы могли видеться, как в Тильзите, каждый день, в любое время! Но теперь мы так далеки друг от друга… Однако я надеюсь вскоре его посетить. Весной я еду в Париж. Но пока нам нужно стараться договариваться через посредника и прийти, по возможности, к полному доверию. Я сам делаю что могу, но здесь у меня нет такого влияния, как у Наполеона в Париже.
Видите ли, моя страна удивлена столь резкими переменами. Она страшится бед, которых Англия может наделать в отношении ее коммерции, она сердита на вас за ваши победы. Ее интересы должны быть удовлетворены, а чувства успокоены. Присылайте к нам французских коммерсантов, закупайте у нас морское снаряжение и наши товары, а мы станем покупать парижские товары: восстановление торговли положит конец тревогам высших классов об их доходах. Но главное, помогите мне покорить всю нацию, сделав что-нибудь ради справедливых притязаний России. Ваш господин, несомненно, говорил вам о том, что произошло в Тильзите…»
Тут император выказал любопытство и беспокойство. Ему не терпелось открыться генералу Савари насчет того, что больше всего его интересовало, и в то же время он опасался проявить несдержанность, излив душу тому, кто не посвящен в суть дела. Между тем у него была новая причина искать объяснения с представителем Наполеона. Вследствие французского посредничества русские только что подписали с турками перемирие, которое оговаривало возвращение им кораблей, захваченных адмиралом Сенявиным, прекращение военных действий до весны и, наконец, вывод войск с берегов Дуная. По существу, только последнее условие и беспокоило императора Александра, но он не хотел в этом признаваться и сетовал на перемирие в целом, которое приписывал недружественному вмешательству французского посланника.
«Я и не думал о дунайских провинциях, – сказал он генералу Савари, – но ваш император, получив в Тильзите известие о падении Селима, воскликнул: Ничего не поделаешь с этими варварами! Провидение освободило меня от обязательств перед ними; так давайте договоримся за их счет!.. И я ступил на этот путь, – продолжал император Александр, – и Румянцев вместе со мною. За нами последовала нация. Финляндия, куда вы меня толкаете, – это пустыня, обладание которой не улыбается никому и которую к тому же надо отбирать у прежнего союзника, родственника, посредством рода отступничества, которое задевает национальную порядочность и доставляет поводы врагам альянса. Поэтому нужно поискать в другом месте более привлекательные причины нашей внезапной перемены. Скажите всё это императору Наполеону, убедите его, что меня гораздо менее воодушевляет желание завладеть еще одной провинцией, нежели желание сделать прочным и приятным для моей нации альянс, от которого я ожидаю великих дел…»
Генерал Савари постарался не обескуражить Александра и справедливо заметил ему, что не может еще знать, какие великие замыслы породит продолжение войны у Наполеона, но он, разумеется, сделает всё возможное, чтобы удовлетворить своего могущественного союзника. Румянцев был менее двусмыслен, чем его государь, и рассказал Савари о предложениях генерала Вильсона и о том, какое впечатление они произвели на императора Александра, о готовности государя воспользоваться случаем и доказать свою преданность Франции, пожелав только из ее рук получить то, что он мог бы получить от Англии. Румянцев как никогда горячо выказал решительное расположение открыто выступить против Англии и Швеции, а при необходимости и против самой Австрии, дабы привести эту последнюю к Тильзитской политике. Так теперь стали именовать систему взаимной терпимости, обещанную друг другу в отношении того, что каждый будет предпринимать со своей стороны. Но Румянцев добавлял, что Россия должна получить эквивалент всего, что намерена позволить, хотя бы для того, чтобы сделать новый альянс более популярным и продолжительным.
Осыпая генерала Савари всеми возможными ласками, настояниями, излияниями и даже подарками, император Александр, ничего о том не сказав, приказал своей армии не оставлять дунайских провинций под тем предлогом, что перемирие не может быть ратифицировано в настоящем виде. Он и его министр повторили, что нужно не беспокоить их по поводу турок, не требовать, чтобы русские унижались перед варварами, а заняться как можно скорее территориальным урегулированием на Востоке, обменяться доверенными послами и, главное, направить в Санкт-Петербург французских закупщиков на смену закупщикам английским. В особенности Александр просил об обучении во Франции молодых дворян, призванных служить в русском флоте, которые обычно обучались в Англии, где приобретали досадные настроения; и о закупке на французских мануфактурах ружей для замены русских ружей, которые были дурного качества; добавляя, что поскольку обеим армиям теперь назначено служить общему делу, они могут обмениваться оружием. Эти любезные слова Александр сопроводил великолепным подарком – мехами для императора Наполеона, сказав, что хочет быть его меховым поставщиком, и повторил, что отправит Толстого, как только его кандидатура будет одобрена в Париже.
