Эйнар, будто не замечая жены, принялся за работу.

Прошло немало времени. И Бера вдруг говорит, как обычно, тихо и ласково:

– Если ты не дашь мальчику имя, ты никогда больше не ляжешь в мою постель и придется тебе спать вот с этим Серым.

Дело, как сказано, было вечером, и Эйнар уже стал Вечерним Эйнаром. Мутным взглядом посмотрел он на жену, отшвырнул лезвие меча, над которым работал, взял маленькую заготовку и скоро сделал из нее молоточек Тора. Остудив изделие, он зачерпнул воды, облил голову младенца и сказал:

– Я, Эйнар сын Храппа, признаю этого младенца своим сыном и нарекаю его Эйнаром.

Тут помощник Эйнара, Серый, решил подать голос и сказал:

– По отцу называют, если отца уже нет в живых.

– Моего отца Храппа нет в живых и его именем я нарек своего первого сына. Его тоже не стало в живых. Хрутом, именем деда, я назвал второго своего сына. И он скоро умер… Эйнар сын Эйнара. Что тебе тут не понравилось?

– Смотри, как бы этот новый Эйнар не свел тебя в могилу, – сказал Серый.

– Смотри, как бы я не выгнал тебя из кузницы за глупые речи, – ответил Квельдэйнар, и одна бровь у него поползла вверх к волосам, а другая стала спускаться на скулу, как это, по рассказам, случалось с его прадедом Хрольвом, а у Эйнара редко бывало, очень редко.

Никакого пира по случаю рождения сына отец не устроил.

Соврал сон. Крепким ребенком рос младший Эйнар. В три года он был таким же рослым и сильным, как другие мальчишки в шесть-семь лет. Он рано стал говорить и говорил складно, но когда играл с другими детьми, был необуздан. Он постоянно дрался. Люди стали говорить, что из-за его характера с ним будет трудно сладить.

С каждым годом он становился все более похож на отца, но волосы у него светлели.

До трех лет отец не обращал на него никакого внимания. А мать души в нем не чаяла, прощала ему все проказы и чуть ли не гордилась ими. Ребенок же, судя по всему, не испытывал к своей матери никаких нежных чувств и кричал на нее, когда ему что-то было нужно, а ему не давали.

Привязан он был только к одному человеку, к своей кормилице.

Она появилась на хуторе на следующий день после рождения младшего Эйнара и как раз тогда, когда мать ребенка, Бера, поняла, что боги не дали ей молока и ей нечем кормить младенца. Как только она это поняла, в дом вошла незнакомая женщина сурового вида, рослая и сильная, как мужчина, и спросила, не нужна ли новорожденному кормилица. И так случилось, что в это время ни на хуторе, ни в соседней деревне не оказалось ни одной женщины, у которой было бы молоко. Пришлось брать эту незваную, хотя Бере она не приглянулась.

Назвалась пришедшая Дагед. Очень древнее имя. Так звали когда-то дочь конунга Дага Могучего. Но уже давно этим именем никого не называли.

Больше всего эта неизвестно откуда явившаяся Дагед была похожа на колдунью. Но не с голоду же помирать ребенку. Решили: пусть кормит, пока не подыщут другую кормилицу. А когда наконец отыскали женщину с молоком, младенец наотрез отказался брать ее грудь. Кричал, синел и не ел, ни капельки. А из груди Дагед сосал жадно.

Дагед оставили на хуторе, и она кормила мальчика до трех лет. А тот рос, как растут герои в древних сагах.

Надо сказать, что Дагед не только кормила его своим молоком. Она вырезала на его колыбели древние руны, которых никто на хуторе не мог прочитать. Втайне от матери и других домочадцев она обливала ребенка холодной водой. Она часто гадала по медвежьей лапе, чтобы выбрать благоприятное время для того или иного занятия.

Эйнару исполнилось три года, когда отец его, Квельдэйнар, впервые пристально глянул на сына и сказал:

– Сдается мне, что он вовсе не собирается умирать. Всех нас, пойди, переживет этот крепыш.

Когда Эйнару было четыре года, отец отвел его в кузницу и велел там сидеть и следить за работой. Но мальчик видом и поведением показывал, что все ему не по душе. Дня три Квельдэйнар заставлял его, а на четвертый обругал и выгнал из кузницы.

В пять лет Эйнар выглядел на все восемь. Однажды отец призвал его и сказал:

– Ты будешь пасти наших гусей.

Эйнар в ответ говорит:

– Презренная и рабья работа!

Отец отвечает:

– Ты с ней сначала справься. А потом решим, на что ты способен.

Эйнар стал пасти гусей. Было там десять гусей и с ними много гусят. Немного спустя прохожие нашли на дороге, ведущей к деревне, десять мертвых гусят, а у четырех взрослых гусей в птичнике были сломаны крылья.

Когда старшему Эйнару доложили о происшедшем, он бросил работу и пошел искать сына. Он нашел его в сарае. Рядом с ним, гадая по медвежьей лапе, сидела кормилица Дагед.

– Что ты сделал с гусями? – спросил отец.

– Гуси слишком непослушные, а гусята – неповоротливые. Надоело мне с ними возиться, – ответил сынок.

Увидев, что отец снимает с себя широкий кожаный ремень, мальчик спокойно прибавил:

– Не по мне оказалась работа. Найди мне другую.

– Сейчас найду, – сказал отец и двинулся в сторону сына.

Но тут Дагед отложила в сторону медвежью лапу, подняла с земли топор и, заслонив своим рослым телом воспитанника, шагнула навстречу Квельдэйнару.

Оба остановились в двух шагах друг от друга.

Женщина не проронила ни слова. А мужчина, разведя брови вверх и вниз, после долгого молчания сказал:

– Никогда не связывался с женщинами. И сейчас не стану.

Тем дело и окончилось.

Эйнару было шесть лет, когда деревенские мальчишки затеяли игру в мяч. Был среди игравших парень двенадцати лет по имени Магни. Он так сильно толкнул Эйнара, что тот упал. А Магни, вместо того чтобы извиниться, когда Эйнар поднялся, снова толкнул его на землю. И так несколько раз делал, а другие мальчишки смеялись.

Плача Эйнар прибежал на хутор, и там его увидела Дагед.

– От чего плачешь? От боли? От обиды? – спросила она.

– От обиды, – ответил Эйнар.

– Мужчина может плакать только от ненависти. Но лучше вообще не плакать, – сказала кормилица.

Потом она куда-то ушла, и до вечера ее не было на хуторе.

А когда Эйнар шел ужинать, Дагед остановила его у входа в большой дом, протянула кусок мяса и велела съесть перед едой. Эйнар съел.

На следующий день деревенские снова играли в мяч. Эйнар пришел на поле и, подойдя к Магни, сказал:

– Вчера ты сильно огорчил меня. Не хочешь ли извиниться?

Магни сначала удивился, а потом засмеялся. Следом засмеялись другие.

– Ну, как знаешь, – сказал Эйнар, выхватил из-за пазухи камень и ударил им обидчика по голове. Тот упал и лежал без движения.

Дети смеяться перестали. А Эйнар спросил их:

– Стало не весело? Хотите и вас рассмешу?

Мальчишки убежали. Эйнар же отправился домой.

Увидев кормилицу, Эйнар заговорил с ней и спросил:

– Что ты мне дала вчера?

– Почему спрашиваешь?

– Сегодня утром я почувствовал под каждым ребром ненависть. Я пошел и убил его, – сказал Эйнар.

А Дагед в ответ:

– Нет, не убил. Он поправится. Убийства тебе еще предстоят. Много убийств.

Маленький Эйнар нахмурился. Дагед сказала:

– Я изжарила на вертеле сердце волка и дала тебе съесть. Ты ведь рожден для большой жизни и должен уметь за себя постоять.

Это случилось осенью. И той же осенью Дагед стала заставлять Эйнара плавать в холодной воде залива. Она плавала вместе с ним, с каждым разом увеличивая расстояние.

Эйнар во всем подчинялся своей кормилице. Он только ее слушался.

С шести лет Эйнар стал ухаживать за лошадьми. В семь лет Дагед посадила его на коня. Когда старший Эйнар увидел сына на лошади, он запретил ему ездить верхом, чтобы не покалечиться, а если ему нравятся кони, пусть он продолжает за ними ухаживать.

Эйнар перестал ухаживать за лошадьми, но стоило отцу куда-нибудь отлучиться, садился на коня, и на всякого: обычного и боевого, пугливого и смирного.