Я сгребла всю золу в ведро, сложила дрова, как учила меня Паница, высекла из кресала искру и подожгла щепу. Огонь разгорелся мгновенно. Он жадно, взахлеб накинулся на поленья, затрещал, заурчал сытой кошкой, лизнул длинным языком закопченные камни, рассыпал по медной плите на полу глазастые искры. В трубе утробно загудело, завыло что-то, застонало.

Я поежилась и передернула плечами.

Странная все-таки у арна спальня. Если утром все предметы обстановки показались мне мертвыми, то сейчас, в ночной полутьме, они словно ожили, запульсировали неведомой силой, заискрились настоящим исом.

Я настороженно посмотрела на громоздкие, выточенные из черного дерева кресла, на огромный трехстворчатый шкаф, перевела взгляд на кровать. Синее атласное покрывало было смято. И подушки лежали не так, как я их укладывала.

Вообще-то убираться в хозяйских комнатах мне не положено, это на Салту такая блажь нашла. «Хозяин едет, надо все комнаты в порядок привести, а у нас рук не хватает, – заявила она и ткнула в меня пальцем. – Иди наверх, приберись в спальне милорда. Если арн недоволен останется – выгоню взашей». Вот я и старалась, мыла-натирала, потому как уходить из замка не собиралась. Не время еще.

Теплые отсветы упали на стены, выхватив из сумрака портрет лорда Крона, и я невольно попятилась. В неярких всполохах огня лицо арна казалось живым, а глаза светились алыми рубинами. Их взгляд заставлял меня отступать все дальше, и я медленно пятилась к выходу, пока не наткнулась на какое-то препятствие. Неужели до самой двери дошла?

Я попыталась нащупать рукой медное кольцо, но вместо него пальцы коснулись гладкой шелковой ткани. Создательница! Я стремительно обернулась и оказалась лицом к лицу с ожившим портретом. Те же резкие черты, тот же суровый взгляд, тот же алый блеск в чуть раскосых, нечеловеческих глазах.

Отдернув руку, отскочила от замершего на пороге хозяина замка.

Откуда он здесь взялся? Как же я его не услышала?

– Кто такая? – резко спросил арн.

Голос у него был низким, немного хриплым. Слова получались отрывистыми, с непривычным акцентом.

– Ну, чего молчишь?

Я показала на горло, а потом вспомнила, что нужно поклониться, и присела в подобии кнесса.

– Немая, что ли?

Я торопливо кивнула.

Арн смотрел на меня молча, тяжело, в глазах его клубилась алая тьма. А потом она схлынула, и они стали пронзительно синими, с угольно-черными зрачками. Я не могла оторваться, и словно зачарованная глядела на свое отражение в них, ощущая, как затягивает меня в воронку чужой души, как с головой захлестывает переполняющей ее горечью, как леденеет сердце, застигнутое врасплох испепеляющей болью.

– Что ты делала в моих покоях? – грозно спросил граф, и меня словно строптивой волной на берег вышвырнуло.

Я невольно отступила назад и указала на камин.

– А одежду мою зачем трогала? – принюхался арн и шагнул ближе. – Кто разрешал?

Да никто не разрешал, просто любопытная уродилась. Сколько жизнь ни учит, а от старых замашек так быстро не избавиться.

Я приложила руку к глазам, пытаясь объяснить, что хотела всего лишь посмотреть. Дыхание частило и сбивалось, внутри все от страха обмирало, сердце тарахтело, как у зайца. Никогда не была трусихой, а тут вдруг такой ужас напал, что хоть беги. И ведь не могу. Пока арн не позволит, из комнаты не выйти. А он не позволит, по глазам вижу. Не натешился, видать, со Златкой, не отвел душу.

– Любопытная, значит? – задумчиво спросил лорд Крон. – А за любопытство знаешь, что бывает?

Тишина в комнате стала вязкой, взгляд арна ощупывал мое лицо, грудь, бедра. Мне почему-то показалось, что еще немного, и на моей шее сомкнутся сильные руки и…

– Вон пошла, – услышала я и не поверила своим ушам.

Слава Создательнице! Душу затопило такое облегчение, что я улыбнулась.

– Чего стоишь? – хмыкнул арн. – Кыш отсюда.

Он устало потер глаза и направился к кровати, на ходу развязывая пояс халата.

– Скажи там кому-нибудь, чтобы ужин принесли, – не оборачиваясь, сказал граф и запнулся. – А, ты же немая, – с непонятной интонацией протянул он. – Ладно, иди.

Я подхватила ведро с совком и кинулась вон из комнаты.

Как добралась до кухни – не помню. Очнулась уже перед дверью в подсобку и только тогда перевела дух. Все-таки слушать рассказы Микошки об арнах и увидеть одного из них вживую – разные вещи!

– Что, Илинка, не съел тебя хозяин?

А вот и Микош, легок на помине. Старый конюх сидел у печки, грел свою больную поясницу и привычно мусолил во рту трубку. Седые усы его смешно шевелились, в блеклых голубых глазах затаилась хитринка.

Я улыбнулась Микошке и покачала головой, отвечая на его вопрос.

– А чего дрожишь, как заяц?

А как тут не дрожать? Я вспомнила прожигающий насквозь взгляд и поежилась. Конюх понимающе хмыкнул.

– Смотрю, ты к приезду хозяина подготовилась? – усмехнулся он. – Сделала, как я посоветовал? Вот и молодец. Лорд Штефан тут надолго не задержится, так что, можно и грязь с сажей потерпеть.

Микош вынул изо рта трубку и с кряхтением пересел чуть дальше от печки.

– Слушай меня, Илинка, – с трудом устроившись на табуретке, сказал он. – Не пропадешь. Я повадки арнов хорошо знаю, им девок чистых подавай, пригожих, чтобы лицо гладкое было, тело крепкое, да титьки налитые. Вот ты свои-то и спрячь, а физиономию от сажи не мой, все равно каждый день в золе возишься. Глядишь, и пройдет беда мимо.

Легко сказать, не мой. Тут день с трудом выдержала, а если до лета… Нет, не смогу. Легче арну на глаза не показываться. Камины я всего раз в сутки растапливаю, а как окончательно потеплеет, так и вовсе топить не придется, так что он меня и не увидит. Это горничным не повезло, тем комнаты каждый день убирать, а у меня работа черная: не камины, так курятник и кухня. Вряд ли милорд на хоздвор или в подвалы кухонные спуститься рискнет.

Я обвела взглядом темный зал. Длинный разделочный стол с дубовыми пеньками вместо ножек забит снедью, в расположенные под самым потолком окошки луна заглядывает, в огромном очаге на вертелах дичь запекается. Жир с нее капает на угли, рассерженно шипит, злобится, смачный мясной дух вышибает. Я почувствовала, как рот наполняется голодной слюной. Сейчас бы отколупнуть ножом зажаристую корочку! А еще лучше горячую мякоть с кости срезать, на хлеб положить и, обжигаясь, откусить.

Я так ясно представила вкус ароматной свинины, что живот жалобно заурчал.

Ужин был давно, от него уже и памяти не осталось, да и не могла жидкая гороховая похлебка сравниться с запеченным кабанчиком.

Вспомнилось, как Дамир приносил с охоты молодых уток, как весело горел огонь в печи, как чисто и уютно было в маленькой, выложенной разноцветным камнем кухне. Я словно воочию увидела небольшой двухэтажный домик с яркой черепичной крышей, увитое диким виноградом крыльцо, плетеный половик у двери.

Сердце болезненно сжалось. Как же давно это было… Будто в другой жизни.

На глаза навернулись слезы, но я заставила себя не думать о прошлом. Все наладится. Что тут до лета осталось-то? Всего ничего. А там арн уедет, и жизнь снова войдет в спокойную колею. Можно будет в Затонке по утрам купаться, грибы и ягоды собирать, в золе картошку печь, старый улей наладить…

– Илинка, сварнова дочка, где тебя носит?

Резкий голос Салты холодной оплеухой вырвал меня из мечтаний.

– От дурна баба, – тихо проворчал Микошка. – И чего ей неймется? Ночь-полночь, а она все орет!

Он с сочувствием посмотрел на меня и кивнул на дверь черного хода.

– Иди, пока она тебя не заметила, а то опять до утра спину не разогнешь.

Это да. Салта ко мне неравнодушна. Как увидит, что я «без дела прохлаждаюсь», так тут же работу найдет. «Всех вас в черном теле держать нужно, чтобы не забывались», – любит повторять она. Забудешься тут, как же! Сама Салта и напомнит. Мне порой казалось, что старшая тоже от арнов произошла. Уж больно нрав у нее звериный.