— Но усилия того стоят, — отозвалась Асената, все так же изучая виды внизу.

С вершины смотровой башенки океан выглядел зеркально гладкой поверхностью темного вина, безупречность которой портил только угловатый серый корабль. Закисло ли это вино? Под ярким чистым небом Витарна такое казалось невозможным, но порой безмятежность — самый искусный из обманщиков.

— Такое зрелище исцеляет от гордыни, — сказал Тайт, встав рядом с сестрой на краю площадки, обнесенной стеклянными стенами. — Я еще не бывал на планетах с двумя солнцами.

Круглое помещение наверху маяка представляло собой верхнюю точку судна, если не считать сенсорных антенн и громоотводов, торчащих на бронзовом куполе вышки. Середину отсека занимала громадная многогранная светосфера, покрытая вытравленными кислотой строчками из святого писания. Снаружи на длинных брусьях висели семь тяжелых колоколов, размещенных через равные промежутки друг от друга. Во время каждого шторма они раскачивались на цепях, словно гигантские кадила, испуская свет, благовонный дым и звон, что оберегали корабль от зла.

— Говорят, что Истерзанный Пророк всегда преодолевал Исход, стоя в башенном маяке того корабля, на котором Они странствовали, — церемонно произнесла Гиад.

— «Они»?

— Да, так мы называем Пророка. Никто не знает, кем был Первый из Последних — мужчиной, женщиной или же неким благословенным слиянием двух ипостасей. — Речь сестры стала плавной и мелодичной, как у сказительницы. — Многие верят, что Последнюю Свечу основали близнецы, брат и сестра, происходящие от позабытой святой, которая узнала о Витарне во сне. Другие утверждают, что Пророк — она, архимагос Адептус Механикус, получившая исходный код «Проповедей просветительных» из анализа тайных геометрических соотношений Кольца Коронатус. В ходе трудов она разделила свой разум на семь независимых парадигм, и поныне хранящихся в Семи Шпилях. По мнению сестер Железной Свечи, основатель — он, падший воин Адептус Астартес, очистившийся победой над демоном в сердце мира. Наградой ему стало возвышение через божественное откровение, однако тело его осталось искалеченным после битвы… Всего существует девять основных историй происхождения секты и бесчисленные вариации этих мифов.

— Наверняка есть какие–нибудь записи, — недоверчиво предположил Иона. — Последней Свече едва ли тысяча лет.

— О, записей много. — Женщина водила пальцами по запотевшему стеклу перед собой. — В поисках ответа ты найдешь там немало сведений, но ни одного надежного доказательства, ибо именно так замыслил Истерзанный Пророк.

— А во что веришь ты, Асената Гиад?

— В то, что все это неважно. Значение имеет не истинность ответа, а искренность его искателя. Неопределенность побуждает благочестивых к обретению себя в Свете Бога–Императора.

— Имперское Кредо не слишком склонно к неопределенности, сестра.

— Да, и поэтому адепты Последней Свечи редко делятся своими размышлениями с посторонними. Невежи видят скверну во всем, чего не способны понять.

— Так мог бы сказать и еретик.

— Да, мог бы, — согласилась Асената, стирая линии, которые вывела на стекле. — Я даже встречала кое–кого из них, кто так и говорил, и предала мечу не одного подобного отступника.

Гиад понимала, что они вступают на опасную территорию, но знала, что иначе никак не сумеет разобраться в Ионе. Если окажется, что чутье подвело ее и пастырь — закоренелый фанатик, лучше будет закрыть вопрос прямо сейчас. Именно поэтому сестра выбрала для встречи столь уединенное место.

— Ты считаешь меня еретичкой, брат?

Вот он, момент истины для Тайта. Асената крепче сжала рукоять болт–пистолета, спрятанного под облачением.

— Судя по твоим словам, ты до сих пор верна Последней Свече, — осторожно ответил Иона.

— Да, я по–прежнему верна ее принципам. Мы считаем, что вышний замысел Бога–Императора изящнее, чем его версия в изложении ортодоксов. Истинная цель Его исказилась за долгие эпохи раздора.

— И в чем она состояла?

— Несомненно, пастырь, ты имел в виду «состоит»? — Гиад наконец повернулась к нему. — Бог–Император вечен, как и Его планы.

— Именно так. — Тайт склонил голову, но теперь в его тоне звучала горечь. Очевидно, Асената затронула больную для него тему. — Тогда скажи мне, сестра, что Он на самом деле готовит для человечества?

— Последняя Свеча стремится разгадать ответ с момента создания секты. Таков ее священный долг.

— То есть ты не знаешь.

— Истерзанный Пророк получил в дар семена откровения, но их нужно взрастить, чтобы они принесли плоды. Лишь путь напряженных раздумий и почтительности приведет нас к просвещению! — Асената сама удивилась силе своей убежденности. Несмотря на все тревожные явления, виденные ею с момента возвращения, она сохранила веру в предназначение своей прежней секты. — Мы считаем, что человечеству суждено править звездами, но не признаём, что наш удел — война без конца.

— Необычно слышать такое от Сестры Битвы.

— А для проповедника необычно слушать, — парировала Гиад.

Она не стала поправлять Иону, поскольку заслуживала такого именования. Сестра вновь стала воительницей, как только извлекла оружие из футляра. Тристэсс словно вздрагивала в ее хватке, горя желанием нести правосудие.

«Я слишком долго держала ее на цепи, — ощутила женщина. — Возможно, ты первым утолишь ее голод, Иона Тайт».

Собеседники молча смотрели друг на друга. Через какое–то время пастырь достал из кисета палочку лхо.

— Зачем мы вообще разговариваем? — спросил он. — Чего ты хочешь от меня, сестра Асената?

— Хочу знать, почему ты прибыл в Свечной Мир.

— Я ведь уже сказал: из–за книги.

— Ты не исследователь.

— А я этого и не утверждал. — Иона тонко улыбнулся. — По крайней мере, тебе. Должен признать, что именно такую басню я рассказал чернильным крысам в космопорту.

— Удивительно, что тебе разрешили посетить Кольцо. Как правило, Последняя Свеча редко привечает посетителей.

— Меня пригласили.

— «Пригласили»? — Гиад не сумела скрыть изумления. — Кто?

— Некий Ольбер Ведас.

Асената нахмурилась. Она не знала такого человека… и все же…

Воспоминание о нем возникло из ниоткуда и заняло положенное место. Хотя сначала оно казалось аномальным, лишенным каких–либо логических объяснений, чем дольше сестра концентрировалась на этом образе, тем убедительнее он становился. Факты и впечатления расползлись от имени, словно отростки нейронов, проникая все глубже в память Гиад. Через несколько секунд Асената уже идеально представляла, кто такой Ольбер Иммануил Ведас. По сути, ее даже шокировало, что она забыла самого видного из ныне живущих богословов секты. Уже почти семьдесят лет Ведас был одним из путеводных огней Последней Свечи.

Следом расцвело еще одно стихийное воспоминание: сейчас Ольбер служит ректором в Люкс–Новус, схоле прогениум секты.

— Что–то не так? — поинтересовался Тайт, сузив глаза.

— Все в порядке. Как ты узнал о теологе–экзегете[5]?

— Мы давние знакомцы, сестра. — Иона пристально наблюдал за ней. — А вот ты не знала его, верно? Еще минуту назад это имя казалось тебе пустым звуком.

— Бред.

— Да, — согласился Тайт, — но вот так это иногда работает.

— Как что работает?

— Мир. — Иона покачал головой. — Он весь спутан в клубок. Или даже сломан. Я наблюдал, как события и люди меняются и меняются вновь, будто их перетасовывают, как колоду. Не осталось ничего незыблемого, если вообще было когда–то. Чем внимательнее ты смотришь, тем больше трещин замечаешь. — Мужчина глубоко затянулся дымом лхо, и Асената заметила, что у него дрожат пальцы. — Ты тоже видела эти… поругания, сестра, даже если не распознавала их.

— Я… — Гиад замешкалась, вспомнив искривления реальности во время ее Исхода и тягучую неестественность повторяющегося кошмара. Да, слово «поругание» здесь вполне подходило.