Он взглянул на меня и криво улыбнулся.

— Ну, что доволен? — спросил он меня. — Накаркал?

Я посмотрел на Костина и, не зная почему, парировал этот наезд.

— Каркают лишь вороны, товарищ заместитель министра, а люди разговаривают.

— Ты это кого учишь? — спросил он меня с сильным татарским акцентом.

Он и так плохо говорил по-русски, а здесь то ли волнение, то ли раздражение, которое я вызвал у него своим появлением, сделали этот татарский акцент еще заметнее. Выдержав небольшую паузу, он продолжил:

— Ты забыл, перед кем стоишь? Если забыл, то я тебе об этом напомню.

— Марсель Рашидович… — потался вклиниться в диалог Костин, но тот, повернувшись к нему, и не скрывая своего раздражения произнес:

— Чего смотрите? Работать надо было лучше, может, тогда бы нам не пришлось отчитываться перед москвичами. Не ужели ты сам не понимаешь, что если мы начнем проверять все, что говорит этот людоед, то мы затянем следствие до бесконечности. Сейчас важно как можно быстрее передать это уголовное дело в суд. Что, семь эпизодов вам не достаточно? Вам нужно еще больше? И так вся страна только и говорит об этом людоеде. Ему только дай возможность, и он накопает нам еще десятка два трупов. Ты знаешь, что тогда будет? Я не буду тебе разжевывать все это, нормальный человек и так все поймет.

Он перевел на меня свои наполненные гневом глаза, словно я и был Сергеевым, который убивал и ел этих несчастных женщин, и скорее прошипел, чем сказал:

— Нет и еще раз нет. Мы не будем расширять зону поисков. Нет заявлений, значит, нет и пропавших и соответственно убитых. Ты понял меня или нет? Если я узнаю, что ты ведешь эту работу самостоятельно, я просто выкину тебя с работы. Понял или нет?

Я стоял и молчал. Мне было до боли обидно не только за себя, но и за моего начальника Костина. Он явно не заслуживал того, чтобы его, как мальчишку, отчитывал этот человек в присутствии его подчиненного. Несмотря на свой небольшой жизненный опыт, я хорошо усвоил еще в Афганистане, что руководитель, отчитывающий начальника в присутствии его подчиненных, никогда не будет уважаем этими подчиненными. Однако, то ли он этого не знал, то ли просто хотел показать нам свою достаточно большую власть.

Заметив, что мы стоим молча и не пытаемся ему возражать, он вернулся к столу и сел в кресло.

— Все! Я вас больше не держу, вы свободны. Делайте соответствующие выводы.

Мы, как оплеванные, вышли из его кабинета и молча разошлись по своим рабочим местам.

Я сидел за столом, стараясь понять, что произошло полчаса назад в кабинете заместителя министра. Я многого не понимал, может быть, оттого, что был по молодости лет простым и неискушенным в политике человеком. Во времена Советского Союза каждое подобное происшествие было своеобразным ЧП, которое не вписывалось в общую идеологическую модель общества, и поэтому принимались исключительные меры, чтобы подробности этого происшествия не стали достоянием общественности. Однако это преступление не удалось укрыть от глаз общественности, и многие средства массовой информации опубликовали информацию о задержании Васильевского людоеда. Город на какой-то миг затаил дыхание от небывалого преступления, но вскоре забыл об этом.

Сейчас я не берусь судить, прав ли был заместитель министра, запретив нам расширять зону поиска пропавших. Наверное, не прав. Я сидел за столом, тупо глядя в потрескавшийся от времени потолок, и не мог понять, почему нам запретили установить истинную картину этого преступления.

Арестованный Сергеев, словно чувствуя все это, говорил и говорил об убитых им женщинах. Каждый раз он сообщал все новые и новые подробности каждого своего убийства, детально описывал приметы этих женщин. Я, как обычно, сидел за столом и тщательно все это записывал, так как еще рассчитывал, что все еще может измениться и мне позволят продолжить в работу по установлению личностей убитых им женщин. Он великолепно знал, что ему грозит, и поэтому был предельно искренен в своих показаниях.

Во время одного из допросов в кабинет Валеева вошел следователь прокуратуры. Он молча присел на свободный стул и, послушав минут тридцать исповедь Сергеева, попросил конвой отвести его в камеру. Когда мы остались втроем, он сообщил нам, что прокуратура считает, что все следственные действия мы должны прекратить, так как наработанного нами материала вполне достаточно для суда.

— Все, ребята, прекращаем этот треп с Сергеевым. По мнению руководства прокуратуры, он сейчас начинает прогонять нам порожняки. Чем дольше мы занимаемся проверкой его показаний, тем дольше он живет. Я например, полностью согласен с мнением моего руководства, поэтому с этого дня я запрещаю вам какие-либо контакты с этим человеком.

— Но почему? Разве следствие что-то потеряет, если мы установим или выявим личности других его жертв?

— Следствию больше не нужны его жертвы. Их и так вполне достаточно, чтобы приговорить его к исключительной мере наказания.

— Тогда мне совсем не понятно, почему вы не разрешаете нам работать с ним дальше. То, на чем базируется ваше обвинительное заключение, уже доказано и подкреплено экспертными заключениями. Мы уже не сможем сломать то, что вами закреплено.

— Не будьте таким настырным и глупым. Представьте себе, что мы, помимо этих семи жертв, докажем Сергееву еще тридцать человек. Тогда встанет один простой вопрос, как это правоохранительные органы республики могли позволить этому Сергееву убить и съесть сорок человек, куда они смотрели? Неужели это так сложно понять? Мы и сейчас-то еще не знаем, как отреагирует Москва на семь убийств, кого покарает, а кого помилует. А здесь еще три десятка жертв!

— Скажите, Геннадий Владимирович, а вас не будет мучить совесть за принятое решение?

— Во-первых, принимал решение не я лично, а люди, имеющие полномочия для принятия подобных решений. А во-вторых, Сергеев своеобразный волк в человеческом обличии. Он, словно санитар леса, уничтожал никому не нужных людей, тунеядцев и бродяг, тех, кто никогда ничего не давал ни нам, ни нашей родине. Это балласт, от которого всегда старается избавиться общество.

— Погодите. Я это уже где-то слышал. Ваши мысли или мысли ваших руководителей чем-то схожи с идеологией фашизма. Там тоже есть люди, и есть стадо других, недостаточно чистых людей, убийство которых не возбраняется.

— Не нужно вешать подобные ярлыки. Вы ведь еще хотите работать в органах внутренних дел?

Я молча вышел из кабинета.

Время летело, день сменялся новым днем и вскоре все забыли о Васильевском людоеде. Союз переживал новых маньяков — Андрея Чикатило, Сергея Ткача и других, жертвами которых стали десятки ни в чем не повинных людей. Вскоре Алексея Сергеева осудили. Верховный суд республики Татарстан приговорил его к смертной казни по редчайшей на тот момент статье — «Каннибализм». Его друга и сожительницу суд почему-то пожалел. Их приговорили к пятнадцати годам лишения свободы, несмотря на то, что они не только помогали ему убивать женщин, но и разделывать их трупы, а их мясо употребляли в пищу. По всей вероятности, осудить их всех по статье «каннибализм» суд не решился, для него было достаточно и одного каннибала — Сергеева. Три каннибала — это был явный перебор.

Прошло около года после того, как я последний раз видел Сергеева. Однажды я, находясь в следственном изоляторе, услышал эту фамилию от одного из оперативников изолятора.

— Толик, а разве он еще сидит у вас? Я думал, что его давно этапировали в другой изолятор, где приводят приговор исполнение.

— Нет, Виктор Николаевич, он до сих пор содержится в нашем изоляторе. Хотите на него посмотреть?

— Хочу, — коротко ответил я ему. — Я его хорошо знаю и мне очень интересно посмотреть на него после вынесения ему смертного приговора. Скажи, а это возможно?

— Это раньше он числился сначала за прокуратурой, а затем за судом, и нам категорически запрещали общаться с ним. Сейчас, после суда, этот запрет снят. Так что, если хотите, я вас сейчас отведу к нему. Единственное условие — тридцать минут и не более. Мне неприятности не нужны.