Сергееву он положил половину положенной ему нормы. Алексей хотел было возмутиться, но вовремя одумался. Он злобно посмотрел на баландера и, промолчав, направился со своей миской к столу.

— Ты куда прешь? Здесь обедают честные арестанты. Твое место у параши, — сказал все тот же арестант. — Если подойдешь к столу, вмиг отоварим.

Алексей поплелся к параше и, устроившись рядом с унитазом, стал с жадностью поглощать пищу.

После обеда его вызвал оперативник. Сергеев вошел в кабинет и остановился у двери.

— Осужденный по статье сто семнадцать, часть два Сергеев Алексей Васильевич, — произнес он.

За столом сидел молодой старший лейтенант внутренней службы и с интересом смотрел на него.

— Я слышал, что тебя опустили блатные?

Сергеев замялся. Он просто не знал, сознаваться ему в этом или нет. Он еще не разобрался в этом арестантском мире и сейчас боялся, что ответом может навредить себе.

— Чего молчишь? Или потерял дар речи после вчерашнего? Ты, Сергеев, не расстраивайся, не ты первый, не ты последний, с кем поступают так. Просто твоя статья не в почете у местной арестантской братвы. Я не стану тебя уговаривать, так как деваться тебе просто некуда. Ты «обиженный», и теперь это пятно на тебе будет до конца твоих дней. На воле ты можешь еще стать каким-то авторитетом, но стоит тебе переступить порог хаты, ты добровольно должен лечь у параши. Если ты это забудешь, то тебе обязательно напомнят.

— Ну и как мне теперь жить все эти семь лет? Они же меня убьют!

— А ты сам подумай об этом. Если ты поднимешься в зону, то драть тебя там будут каждый божий день. А это значит, что мы, то есть администрация следственного изолятора, являемся твоими защитниками. Но мы защищать тебя просто так не намерены, для этого ты должен помогать нам.

— То есть вы мне предлагаете…

— Ты все правильно понял, Сергеев, — произнес старший лейтенант. — Красивой и хорошей жизни я не обещаю, но могу гарантировать тебе жизнь. Это тоже много значит для тебя, Сергеев. Если пожелаешь, могу перевести тебя в другую хату, но там произойдет то же самое, но еще более жестко.

— А если я откажусь?

— Сегодня откажешься, а завтра сам приползешь ко мне на коленях и со слезами на глазах будешь просить меня о защите. Ты сам знаешь — я могу тебе помочь, а могу и не расслышать твоей просьбы. Без меня ты через месяц залезешь в петлю. Шансов выжить без меня у тебя практически нет.

Уговаривал он Сергеева недолго. Предложил присесть за стол и протянул ему чистый лист бумаги.

— Пиши. Я, такой-то, обязуюсь добровольно помогать администрации следственного изолятора, выявлять лиц, злостно нарушающих установленную законом дисциплину, сообщать об укрытых ими преступлениях. Написал? Пиши дальше — все свои сообщения буду подписывать псевдонимом… Придумай чего-нибудь сам.

Сергеев закончил писать и протянул ему обратно лист бумаги. Старший лейтенант прочитал и усмехнулся.

— А почему так грозно — Аллигатор?

— А потому, что я их ненавижу. Я бы их всех порвал на части и съел.

— Тогда все ясно. Запомни, Аллигатор, что сейчас твоя жизнь в твоих руках. Если проколешься, то они порежут тебя на маленькие кусочки и спустят их в унитаз.

— Я не маленький и все хорошо понимаю.

— Тогда попей чаю с конфетами и обратно в камеру. Если будут спрашивать, скажешь, что водили в санчасть.

— Понял, — коротко произнес он и налил в металлическую кружку крепкий чай. Он пил не спеша, смакуя сладкую и терпкую жидкость. Закончив пить, он отодвинул от себя кружку и поднялся со стула.

— Я все. Отведите меня в камеру.

Оперативник вызвал контролера и попросил отвести Сергеева в камеру.

Сергеев поднялся со скамейки и направился в сторону пригородной платформы. Протискиваясь сквозь толпу пассажиров, ожидавших электричку, он снова увидел уже знакомую ему женщину с ребенком.

— Извините, товарищи, позвольте пройти, — то и дело произносил он, протискиваясь в сторону женщины.

Когда до нее оставалось метра три, он вдруг увидел рядом с ней мужчину, который, жестикулируя, что-то говорил ей. Неожиданно он схватил ее за руку и потащил к выходу с платформы. Женщина пыталась вырваться, однако мужчина держал ее руку крепко и все ее попытки были тщетны.

Алексей схватил мужчину за руку и с силой сжал ее. Лицо мужчины побелело от боли, и он отпустил женскую руку.

— Ты кто такой? Ты что лезешь в чужую жизнь? — кричал он, стараясь освободиться из цепких рук Сергеева. — Я ее муж, а ты кто?

— Ты не муж, ты кобель. Если ты еще раз это сделаешь, я убью тебя. Ты понял меня или нет?

Наконец мужчине удалось вырвать свою руку. Он грубо выругался и, расталкивая людей руками, направился в сторону выхода с платформы.

— Спасибо. Я думала, что он меня сейчас потащит за собой.

— Кто он вам? Муж?

— Нет. Это бывший мой сожитель. Хочет вернуть меня, а я не хочу. Дважды в одну воду не входят.

— Сын-то от него? — поинтересовался Сергеев.

— Нет. Это мой сын.

Вдали показалась электричка. Пассажиры встрепенулись, и вся толпа хлынула к краю платформы.

— Давайте я вам помогу, — предложил он женщине и, подхватив ее сумки, направился к вагону.

Женщина взяла на руки ребенка и устремилась следом. Они вошли в вагон и сели напротив друг друга.

— Вы куда едете? — поинтересовался он у нее.

— В Васильево. Там у меня живет мать. Сама я работаю в Раифском зверосовхозе. А вы откуда?

— Сам я живу в Казани. Вернее, мать живет в Казани. А работаю охранником в садовом обществе «Каенлык». Платят мало, зато свободного времени выше крыши.

— Я случайно увидела у вас наколку. Вы судимы?

Сергеев сделал вид, что смущен. Немного подумав, он наклонился поближе к ее лицу и тихо произнес:

— Вы угадали. Я действительно судим. Но я не уголовник, я диссидент, то есть политический заключенный. Про нас еще говорят, что мы «узники совести». Раньше я работал в одном из институтов Москвы, но после того, как меня арестовало КГБ, сами понимаете, меня лишили всего, в том числе и возможности преподавать в институте. После второго ареста мне предложили покинуть столицу нашей родины, и я перебрался в Казань, где живет моя мать.

Он замолчал и посмотрел на женщину, стараясь понять, какое впечатление произвел его рассказ. Женщина, не отрываясь, смотрела на него.

— Сами понимаете, мне пришлось оставить в Москве все. Семья отреклась от меня. Я оставил им все — квартиру, дачу в Подмосковье и с пустыми карманами приехал в Казань. Попытался устроиться на нормальную работу, но мне везде отказывали. Пришлось вот пойти сторожем в садовое общество.

Достав сигареты из кармана пиджака, Сергеев поднялся с сиденья.

— Если вы не возражаете, я пойду покурю.

Выйдя в тамбур, он закурил и посмотрел в окно вагона. Впервые в своей жизни он не испытывал отрицательных чувств к женщине. Он невольно вспомнил этот неподдельный интерес к нему, к его придуманной биографии и ему вдруг стало смешно. Чтобы скрыть улыбку, он отвернулся от стоящего напротив мужчины и снова посмотрел в окно. Электричка, замедлив ход, остановилась. Он выглянул из открытой двери вагона. Поезд стоял на станции Юдино.

Теперь он знал, как зовут его попутчицу. Ею оказалась двадцатитрехлетняя Мадина Шарипова.

— Вы такой грамотный человек, наверное, пришлось вам много поездить по Советскому Союзу? — спросила его она.

Он посмотрел в потолок, словно вспоминая что-то.

— Вы знаете, Мадина, мне проще вам рассказать о том, где я не был. По крайней мере, начиная с мыса Золотой Рог и кончая Калининградом, я посетил все крупные города. Хабаровск, Находка, Комсомольск-на-Амуре, Омск, Томск — он продолжал перечислять города, о которых узнал из книг тюремной библиотеки. — Приходилось бывать в Париже, Берлине, Риме. Короче, в Европе.

— Да, красивая у вас была жизнь. А я вот окончила школу, родила, а затем соседка меня устроила в зверосовхоз, в котором работала сама. Нигде я не была и ничего такого не видела. Я даже в Казань выезжаю редко.