Человек снял шапку, куртку, и лесник с Мирой узнали девушку – это была Злата, студентка из города. Она вообще то училась на театральном факультете, но часто приезжала в Лисью Падь, чтобы фотографировать для какого-то журнала – она была страстной фотоохотницей и художницей. Злата договорилась с товариществом художников и останавливалась на их даче. С лесником и его внучкой они были давние друзья.

Отогревшись и выпив горячего чая с медом, Злата рассказала, что утром ушла в лес проверять поставленные накануне фотокамеры, как вдруг погода стремительно начала портится, потемнело. Девушка поторопилась выбраться из леса, но сразу потеряла лыжню и заблудилась. Какое-то время она просто брела на лыжах, в неизвестном направлении, а когда совсем выбилась из сил, появились волки… тут и прыть появились бежать, и она бежала и бежала… Волки подвывали сзади, окружили с боков, но не нападали. Потом она увидела свет в окне дома лесника…

– Выходит, волки тебя проводили до нас. – сказал лесник.

– может и так, но я со страху чуть не…. померла.

– ну ведь не померла же… а так бы замерзла где ни будь под елкой. Так что все к лучшему. У нас непогоду пересидишь. – дед подлил еще чаю, снова заправил самовар…

А ветер все выл, и метель не утихала. Мира дремала в тепле, обнимая лисенка. В заунывной музыке вьюги ей порой слышались то печальный плач, то стариковское ворчание.

И тут в запертую дверь снова постучали. Даже нет, поскреблись. Настойчиво. Дед, казалось, этого ждал – мигом выскочил в сени, открыл дверь. Мира услышала звук, как будто собака отряхнулась от снега. А потом в комнату вошла рыжеволосая женщина, от которой разбежались и исчезли мелкие зеленые искорки.

– Ну, Лизавета, проходи, заждались уже. Васька твой совсем плох. Как ты за ним следила, что в капкан то попал? Большой ведь уже парень.

– Большой, вот и не слушается. Повадился приманку таскать из капканов, приключений захотелось…. А они ее еще как назло чем-то вкусным посыпают.

– Хорошо, хоть я успел забрать, а то уже шкуру бы содрали.

Лиза как-то нехорошо побледнела.

Они с лесником снова взяли лисенка на стол, долго колдовали над раной, спорили – Мира забилась в кровати между одеялом и ватником, и смотрела на все это, не сводя глаз. Она сразу узнала эту женщину, хотя давно уже не помнила, как она выглядит. Только запах, мамин запах…

Раненый лисенок снова заплакал, жался к Лизе. Она гладила его по рыжей спинке, почесывала за ушками, от пальцев разбегались зеленые искорки. Зверек успокоился, дал себя посмотреть и, кажется, даже уснул. Ему больше не было больно.

– Лиза, его в город надо, тут само не срастется. В больнице прооперируют, Костя сам все сделает, он хороший хирург.

– Не получится, Павел Степанович. Хозяин не пустит больше людей в Лисью Падь. Один вред стал от них. И меня не выпустит больше. Я пришла вас предупредить, чтобы уходили, до вечера еще есть время. Я провожу вас до деревни. – он помолчала немного, лесник мрачно опустил голову.

– А волки? – пискнула Злата.

– Ну, могу и волков попросить проводить… – не поняла беспокойства девушки Лиза.

– Понимаешь, Павел Степанович, смотри, как стали вести себя люди… как хозяева жизни – убивают животных, рубят лес – не для того, чтобы поставить добротный дом, а, чтобы наделать из бумаги цветных рекламных листовок… Вокруг ваших городов все мертвое – и реки, и лес. Вы забыли, что на этой планете вы такие же гости, как и все остальные. Что все вокруг – не ваша собственность. Все щедро дано вам в пользование, но не для уничтожения. И вы тут не одни. Хозяин Лисьей Пади решил сохранить этот уголок природы, и людей тут больше не будет. Он очень сердит, из-за всего –и больше всего из-за Васьки. Последнего лисенка покалечили…

– Мама, а как же я? – Отозвалась Мира из кучи подушек и одеял.

Лиза обернулась и заметила Миру, уже девочкой, сидевшей на кровати. Зеленые огоньки сверкнули облачком вокруг рыжих кудряшек, и разбежались.

– А ты можешь остаться, Мира. Если хочешь. – ответила Лиза.

«Уйти мы не успели. Точнее, не смогли – Злата еле ходила, у нее сильно разболелась нога. Пока бежала по лесу, она не чувствовала боли, даже не заметила, когда подвернула. А теперь нога так распухла, что в лыжный ботинок не влезала. А дед сказал, что он уже долго живет, и никуда не пойдет, нас одних не оставит. Потом он вытащил из печки чугунок со щами, и они так вкусно пахли, что мы все вспомнили, что очень хотим есть. Даже Лисенок Васька немного полакал сметаны. Лиза сказала, что превращаться в человека он не будет, потому что ему так легче переносить боль. Я не удержалась, и стала спрашивать Лизу, кто мой папа. Она сначала не хотела ничего говорить, а потом все-таки ответила, что мой папа – очень хороший человек. Лисы ищут себе пару по большой любви, тогда получаются хорошие здоровые Лисята.

Я не унималась, и стала спрашивать, где он сейчас.

– Ну, он оказался… несвободен. Женат. Я, как полагается хищнику, перегрызла ему горло, выскочила в окно и убежала в лес. – неубедительно сказала Лиза. И сделала страшные глаза.

– Ну ма-а-ам!!

– Лиза, не пугай ребенка. Жив он и здоров. Я тебя предупреждал, что он женат.

В общем, она рассказала, что у Лис принято детишек отдавать на воспитание людям, чтобы научились жить по-человечески. Раньше деревенские охотно брали Лисят – они были здоровенькими веселыми детишками, и если удавалось их совсем приручить и оставить среди людей – то и их дети на много поколений были здоровыми и сильными. А потом деревни вокруг Лисьей Пади вымерли, и Лис тоже осталось немного. Меня отправили в город, а Ваську мама оставила при себе. Для сохранности. И еще потому, что на папу был похож. Больше эту тему ни дед, ни Лиза обсуждать не захотели»

К вечеру непогода усилилась. Ветер бросал в окна снежные заряды так сильно, что стекла звенели. Лесник с большим трудом смог открыть входную дверь, обойти дом и закрыть ставни. Весь дом мелко трясся, как будто глубоко под ним, в замерзшей земле ворочалось сонное чудовище. Посуду в буфете время от времени потряхивало, несколько чашек упали на пол и разлетелись вдребезги. Всем было не по себе. Тогда лесник снял со стены гитару и устроился поудобнее…

«Дед с молодости хорошо играл на гитаре. Он старый турист и песен знает великое множество. Я тоже немного учусь – но я больше по нотам играю, всякие классические сложности, что в музыкалке задают. А у деда музыка нехитрая, зато песни душевные. Вот он и начал:

«Вьется в тесной печурке огонь,

На поленьях смола, как слеза….

И поет мне в землянке огонь

Про улыбку твою и глаза….

И так у него душевно это все получалось, что нам всем сразу стало легче.

«Ты сейчас далеко-далеко,

Между нами снега и снега.

До тебя мне дойти нелегко,

А до смерти – четыре шага.

Пой, гармоника, вьюге назло,

Заплутавшее счастье зови.

Мне в холодной землянке тепло

От твоей негасимой любви…»

Дед пел, а мне казалось, что не только мы слушаем его, а множество ушей вокруг нас навострились и прислушались к его голосу, и множество внимательных глаз наблюдают за нами через стены трясущегося домика.

«Здесь лапы у елей дрожат на весу,

Здесь птицы щебечут тревожно —

Живёшь в заколдованном диком лесу,

Откуда уйти невозможно.

Пусть черёмухи сохнут бельём на ветру,