Мы вошли. Тусклая лампочка без абажура едва освещала длинный холл, и мне не сразу удалось разглядеть пятнистые обои на стенах и вытертую до основания ковровую дорожку на полу. Когда глаза привыкли к полумраку, в дальнем углу проявились контуры квадратной стойки, а за ней – толстый портье в клетчатой рубахе. Портье читал газету и при нашем появлении даже не удосужился оторвать глаз от её мятых страниц.

Всем своим видом я пытался показать Любаше, что гостиница совершенно не достойна того, чтобы в ней поселилась такая прекрасная женщина как она. Будь моя воля, я бы близко не подошёл к этому бараку; найти в городе съёмную квартиру или комнату, думаю, не так уж и сложно. Однако в этом путешествии финансовой стороной дела командовал не я, и потому Любаша, не обращая внимания на мои ужимки, уверенно продефилировала к стойке.

– Здравствуйте, свободные номера у вас есть?

При звуках её голоса портье соизволил оторваться от газеты, и посмотрел на нас поверх очков. Лицо его выражало безразличие.

– Есть, – после минутного молчания кивнул он.

– Тогда будьте любезны что-нибудь со свежими простынями и без тараканов, – мило улыбаясь, сказала Любаша. – Ужас как боюсь тараканов.

Портье перевёл взгляд на меня.

– А вам?

– А мне можно с тараканами. И с кроватью, если не затруднит.

Портье оказался человеком серьёзным и сарказма нашего не понял.

– Тараканов не обещаю, не прижились. А вот кровати и всё остальное имеется.

Он положил на стойку два ключа с номерками из линолеума, потом достал пухлую тетрадь и, поправив очки, сказал:

– Паспорта, пожалуйста.

Зарегистрировавшись, мы поднялись на второй этаж по скрипучей лестнице и разошлись каждый в свой номер. К счастью, номера находились напротив друг друга, так что далеко расходиться не пришлось.

К моему удивлению номер оказался очень даже неплохим. Не вот какие хоромы, но вполне приемлемо: кровать с железными шариками, чёрно-белый телевизор на тумбочке и столик у окна. На стене ещё висело старенькое радио, но как я не вертел ручку настройки оно не издало ни звука. Телевизор, кстати, тоже не работал, ну да бог с ним, я сюда не новости смотреть приехал.

Я бросил сумку в угол и как был в одежде бухнулся на кровать. Металлическая сетка отозвалась жалобным стоном, но я проигнорировал его, ибо на ближайшие несколько дней официально становился хозяином этой кровати и мог делать с ней всё что хотел. Да и не стоны меня сейчас волновали. Вот уже в который раз за прошедшие сутки я вновь принялся рассуждать: кто есть я и почему именно меня выбрала Любаша для поисков каких-то там артефактов. Ведь, говоря по совести, мужиков вокруг было полно, и мужиков гораздо более привлекательных и состоятельных, нежели я.

Всякие там слова о том, что я создаю впечатление порядочного человека, меня не устраивали. Слова они и есть слова. При желании их можно вертеть по всякому. В какой-то момент у меня мелькнула шальная мысль, будто бы я понравился Любаше, может даже она втрескалась в меня по уши и как женщина неординарная решила подобным образом познакомиться со мной поближе, узнать, так сказать. Но я тут же отбросил эту мысль прочь, ибо поверить в то, что такая яркая женщина могла заинтересоваться таким блёклым мужчиной, было трудно, почти невозможно. Подобные вещи случаются лишь в любовных сериалах, да и то не часто.

В основе всех любовных отношений человека лежит корысть. Мы желаем овладеть либо предметом наших вожделений, либо тем, что у этого предмета имеется. Данная формула равно относиться как к мужчинам, так и к женщинам, и если учитывать, что внешне я не очень выразителен, а за душой у меня ничего не имеется, то интерес Любаши ко мне был основан на чём-то другом. На чём именно, мне, видимо, ещё предстояло выяснить. Дай бог, чтобы это не так сильно ударило по моему самоуважению.

Остатки этого дня и весь следующий мы посвятили осмотру города и его окрестностей. Как я уже говорил, город располагался в степной зоне Российской Федерации, где, по предположениям историков, проживали скифы, наши непосредственные предки. Красивым город назвать было сложно. Большая часть домов представляли собой разбросанные в беспорядке приземистые мазанки как в мультфильме «Жил-был пёс», окружённые фруктовыми садами и овощными грядками. Со стороны казалось, что основатели города просто-напросто сгребли все дома в кучу, оставив между ними неширокие корявые проходы, именовать которые улицами язык не поворачивался. Лишь изредка над этим глиняным царством поднимались двухэтажные коробки вроде нашей гостиницы или кирпичные особнячки местной политическо-бандитской элиты. Атмосфера была пропитана колхозно-мещанским духом, который ко всему прочему лаял, кукарекал, мычал, звенел велосипедными звонками, пел под гармошку похабные частушки и сплетничал в очередях у магазинов. Я, конечно, несколько утрирую, но общее впечатление было именно таким.

В центре города стояло монолитное мрачно-серого вида здание с гипсовой девушкой у парадного подъезда, своеобразное наследство коммунистической эпохи. В здании располагалась местная администрация, а так же милиция, прокуратура и суд. Жители города между собой прозывали его Пентагоном. Приглядевшись к нему повнимательней, я с чувством гордости отметил прозорливость русского человека, умевшего одним метким словом обозначить особенности какого-либо предмета. От здания исходило тяжёлое, враждебное простому человеку давление, от которого начинала болеть голова. Очень неприятное ощущение. Мы немного постояли, разглядывая пентагоновские стены, и пошли дальше.

В наших прогулках по городу я не видел никакой цели, кроме как чисто туристической. Любаша взяла с собой фотоаппарат и всё время щёлкала то старушек на завалинке, то копошащихся в дорожной пыли кур, то купающихся в прудике детишек. Пару раз она просила меня сфотографировать ее, и я с удовольствием сделал несколько снимков. Встречные мужчины не сводили с неё восторженно-похотливых взглядов, и чёрной завистью завидовали мне, счастливцу, имеющему право идти рядом с такой красавицей. Мне было приятно чувствовать эту зависть; объяснять им, что я имею на неё столько же прав, сколько и они, я не собирался. Я старался держаться как можно ближе к Любаше, и однажды мне удалось вскользь коснуться её неприкрытой руки. Ощущения, надо сказать, жаркие. Я мгновенно вспотел и задышал часто, как обессиленная лошадь.

Любаша слишком хорошо ориентировалась в хитросплетениях незнакомых улиц, и к концу второго дня у меня зародилось сомнение насчёт того, что она никогда раньше этих хитросплетений не видела. На мой как обычно прямой вопрос она пожала плечами и сказала, что в детстве занималась ориентированием и что у неё очень хорошая память. Я не поверил, но добиваться правды не стал, ибо если женщина не хочет говорить правду, то она её и не скажет. К тому же, какой-то хулиган бандитского вида ни с того ни с сего решил, что Любаша совсем не против с ним познакомиться, и всё моё внимание переключилось на него.

На дороге заскрипела тормозами иномарка, и облако едкой пыли накрыло нас с головой. Покрытие городских дорог, за исключением центральных улиц, представляло собой жуткую смесь гравия, отбросов местного керамического заводика и песка, так что мы едва не задохнулись. Из машины вылез детёныш Годзиллы (замечу – не самый маленький) сверкнул золотым ошейником и очень наглым образом уставился на Любашу.

– Привет, тёлка! Покатаемся?

Сын Годзиллы кивнул на свой новенький мерседес и злорадно оскалился. Наверное подумал, что сказал что-то остроумное. Меня он не заметил, а если и заметил, то не придал значения. Как-никак я был ниже его на голову.

Признаюсь честно: драться я не люблю и не умею. Я вообще считаю, что любой спор можно решить в тёплой дружеской беседе за чашкой чая или бутылочкой холодного пива, а кулаками машут лишь те, кто в детстве переел морковной запеканки. Им бы, бедненьким, её выплёвывать, а не давиться, но, видимо, пожадничали – отсюда неадекватное восприятие окружающего мира. Хороших слов они не понимают, а единственный аргумент, который может им что-то объяснить – бейсбольная бита. Оного инструмента у меня с собой, к сожалению, не было, поэтому пришлось занять стойку боксёра.