Рассказ получился занимательный, всё одно что сказка на ночь, и я готов был без расспросов принять его на веру, если бы не одно обстоятельство. Любаша так и не сообщила мне каким образом она получила информацию о книге и всём ей сопутствующем, а это наводило на мысль о криминальной подоплёке дела. С криминалом я старался не связываться и тут же выдал ей свои подозрения. Я вообще по характеру прямой, что в голове, то и на языке. Многим моим знакомым это не нравиться, и может быть, именно поэтому я до сих пор так и не женился, но тут уж ничего не поделаешь: горбатого могила исправит. Честность – это у меня наследственное.

Узнав о моих сомнениях, Любаша рассмеялась. Смех у неё был приятный, заразительный, но сомнения мои он не развеял. Тогда Любаша приложила ладонь к левой груди и поклялась, что никакого криминала здесь нет и что она сама является ярым поклонником нашего родного российского законодательства. Последний раз я верил женщине на слово ещё в детсадовском возрасте, но всё же сделал вид, будто она меня убедила, тем более, что прыгать на ходу из поезда и идти пешком по рельсам до самого дома в мои планы не входило, а стало быть – я остался и целиком и полностью вверил своё будущее в её тонкие руки.

С историей древних цивилизаций я был знаком слабо, в рамках школьной программы, но такие слова как «золото» и «скифы» слышать мне доводилось. Раскладывая на столике консервы, колбасу, сыр и всё прочее, что запасливые люди берут с собой в дорогу, Любаша пыталась восполнить мои пробелы и, надо отдать должное, сумела пробудить во мне тягу к знаниям. До сегодняшнего дня я знал, что скифы некогда проживали на территории между Уральскими горами и Дунаем и вроде бы как являются нашими предками. Честно говоря, я особо не вдавался в вопрос происхождения славян, однако рассказы Любаши меня заинтриговали. Примерно через час я уже знал, что скифы были вполне образованным народом, весьма воинственным и с хорошим чувством юмора. Древние греки сохранили их для потомков в образе кентавров, что в буквальном переводе означает лошади-быки, а в иносказательном – всадники из Тавриды, то есть из Крыма. Тогдашние обитатели Греции славились своим умом и справедливой оценкой соседних народов, и фигура кентавра Хирона в их мифологии выглядит весьма впечатляюще. Даром что тот являлся воспитателем Ясона, Тесея, Ахиллеса и Асклепия.

Но это всё легенды, хотя и рождённые из реальных событий. Забравшись на свою полку, я долго под стук колёс рисовал в воображении это мифическое племя. Перед глазами почему-то витала фигура высокого сурового на вид мужчины среднего возраста с длинными светлыми волосами, зачёсанными назад. Голубые, чуть прищуренные глаза разглядывали меня с вниманием человека умного и привыкшего повелевать. Сильные узловатые руки, скрещенные на груди, от запястий до широких плеч украшала татуировка. Что именно изобразил древний художник на его руках, я разобрать не мог, но мне казалось, что узоры были не простые и несли в себе глубокую смысловую нагрузку. Мужчина улыбался уголками тонких губ и что-то говорил. Сначала я ничего не мог разобрать, но потом сквозь размытую завесу времени пробилось несколько слов:

– Даниил, вставай!

Даниил – это я. По крайней мере, так зовёт меня мама, когда чем-то недовольна. Я открыл глаза и увидел, что в окно заглядывает любопытное утреннее солнышко, а надо мной склонилось прекрасное личико Любаши. Она осторожно трясла меня за плечо и шептала:

– Даниил, вставай!

Видимо, я уснул, хотя спать вовсе не собирался, ибо спать, когда на соседней полке лежит женщина твоей мечты, невозможно. Но я уснул, самым беззастенчивым образом, и мужчина с татуировками был всего лишь сном.

– Доброе утро, – улыбнувшись, сказала Любаша. В ответ я прохрипел что-то неразборчивое и натянул одеяло на голову. Мне хотелось, чтобы она подольше не убирала своей руки с моего плеча. Прикосновение её пальчиков доставляло мне огромное наслаждение, и я хотел, чтобы это длилось как можно дольше, желательно вечно. Однако Любаша оказалась девушкой с характером.

– Вставай и иди умываться. У тебя десять минут, иначе останешься без завтрака.

Оставаться без завтрака я не хотел, и потому пришлось вставать.

В тамбуре перед туалетом скопилась небольшая очередь: полная женщина с ноющим ребёнком и бородатый старичок в очках с намотанным на голове в виде тюрбана полотенцем и орденской планкой на потёртом пиджачке. Пока женщина мыла своего сопротивляющегося отпрыска, старичок пристал ко мне с расспросами. Дескать, откуда ты, сынок, и куда путь держишь. Когда пенсионерам делать нечего, они расспрашивают всех и обо всём, чтобы как-то развлечься, хотя, признаюсь честно, на пенсионера он не очень-то походил, слишком уж шустрый для изломанного жизнью и скудной пенсией дедули.

Любаша предупредила меня ещё в первый день, чтобы я держал язык за зубами и ни в коем случае не делился ни с кем целью нашего путешествия. Я отбивался от старичка как мог, ибо не в моих правилах отмахиваться от тех, кто когда-то с оружием в руках защищал моё будущее от немецко-фашистских захватчиков. Старичок попался напористый, и я едва не проговорился. К счастью, тётенька вскоре закончила мучить ребёнка, а старичок сделал мне любезность, пустив к умывальнику без очереди. Наверное, в извинение за назойливость.

Умывшись и кое-как соскоблив с щёк суточную щетину, я вернулся в купе. Поезд летел навстречу неизвестности, а Любаша накрывала наш маленький столик. В бумажных тарелочках дымились свежеподогретые сардельки в обрамлении жареной картошечки, в центре стояла бутылочка кетчупа, лежал пучок зелёного лука и ржаной хлебушек. Я попробовал было догадаться, где Любаша добыла всё это богатство, но голод не тётка, и я отложил разгадку этой загадки на потом.

Любаша не зря торопила меня с завтраком. Едва я успел очистить свою тарелку, как поезд резко затормозил, и Любаша сказала, что мы приехали. За окном красовалось ядовито-жёлтого цвета здание вокзала, необыкновенно похожее на затаившегося в засаде тигра. Это впечатление усилилось, когда мы вышли на перрон. Из пасти тигра, в смысле из дверей вокзала, выпорхнула рота бабушек с вёдрами и корзинами и принялась охмурять нас всевозможными огурцами, квашеной капустой и солёными грибами. Каждая бабушка словно клык со своей болью. От овощей и фруктов мы отказались, а вот против полторашечки парного молочка от настоящей живой коровы устоять не смогли. Любаша заплатила требуемый червонец, и я сунул бутылку в сумку.

Город, куда мы приехали, назывался Березовск. Самый обычный городок российской глубинки где-то в задонских степях, небольшой, немолодой, ни чем не примечательный и ни на что не претендующий. Откуда он взял своё название, я так и не понял. Всюду, куда только проникал мой взгляд, росли какие-то пыльные кусты, чахлые акации, пара кривых тополей – и ни одной берёзы. Возможно, в далёкой-далёкой древности здесь росла какая-нибудь берёзка, одна единственная на всю округу, но к описываемым событиям от неё и следа не осталось, так что город своему названию не соответствовал. На месте местного населения я бы переименовал его в какой-нибудь Тмутараканск или, на худой конец, в Захламлёнск, дабы не вводить в заблуждение редких приезжих.

Но продолжим. С вокзала мы направились в гостиницу, благо идти было недалеко. Гостиница – это название громкое. По указанному бабулькой-молочницей адресу стоял покосившийся двухэтажный барак типа клоповник с удобствами в конце коридора, над покосившейся дверью которого висела яркая вывеска на английском языке:

«Hotel «Berezovsk»

Чуть ниже мелкие русские буквы поясняли: муниципальное предприятие города Березовска.

От одного только вида этого «муниципального хотэля» мне захотелось впасть в истерику. Создавалось впечатление, что построен он сразу после всемирного потопа и с тех пор ни разу не ремонтировался. Не знаю, пользовались ли иностранцы данным предприятием, если они вообще когда-либо здесь бывали, но даже привыкшему ко всему русскому человеку оно казалось неприемлемым. Однако за неимением лучшего приходилось довольствоваться тем, что есть.