– Даже, я бы сказал, слишком удачно. – Он навис надо мной, опираясь на руки и не прижимаясь бедрами, но хищное трепетание его ноздрей, жадно ловящих мой запах, заявляли о его нарастающем возбуждении весьма красноречиво.

– Надеюсь, его не постигнет та же участь, что и предыдущее?

– Не прямо сейчас, – откровенно недобро усмехнулся деспот. – Но кое-что мы точно исправим.

Перенеся вес на одну руку, он потер большим пальцем другой мою нижнюю губу, глядя голодно и неотрывно, медленно втянул и царапнул зубами свою, будто желая найти на ней вкус, которого там не было. Как всегда, стремительно и неизбежно весь мир сократился до этого расстояния, разделявшего наши тела, а единственными звуками стали грохот моей крови в ушах и рваное ускоряющееся дыхание Грегордиана, так как сама я, кажется, перестала дышать вовсе. Возбуждение накатило на меня высоким приливом, безжалостное и такое же непобедимое, как природная стихия, захлестнуло с головой, и не было никакого проклятого шанса, что кто-то или что-то спасет меня от того, чтобы пойти камнем на дно собственной похоти. Не выдержав пытки неподвижностью, устроенной деспотом, я подняла руку, отчаянно желая коснуться его кожи, но он мгновенно отстранился, оскалившись, словно собирался укусить мои дрожащие пальцы.

– Не смей! – прохрипел он и резко сполз вниз, а в следующую секунду подол моего платья взлетел, скрывая его, и я лишилась белья.

Властным, почти грубым движением Грегордиан раздвинул мне ноги, втискивая между ними свои широченные плечи и, впившись до боли пальцами в бедра, потерся губами сразу же о клитор, заставляя мое тело забиться, как подключенное к оголенным проводам. Не было никаких поддразниваний или предупреждений «а сейчас будут, мать их, звезды!» Конечно нет, это же чертов деспот! Он и не ласкал-то в полном смысле слова, а требовал сдаться. Просто подносил к своему чертовски грешному рту и выпивал предназначенный ему одному кубок моей пьяной похоти. Облизывал, прикусывал, надавливал зубами, пока я заходилась в стонах и хрипах, колотя пятками и цепляясь за последние крохи здравомыслия. Но лишь до тех пор, пока он мне позволял. А потом с легкостью отправил за край, отстранившись почти сразу и пристально глядя, как меня трясет в посторгазменных судорогах. Грегордиан просто встал с постели, пока я еще лежала, разнесенная не то что в осколки – в пыль его ртом, и вернулся к возне со своей рубашкой, явно не собираясь продолжать.

– Какого черта сейчас было? – пробормотала я, с трудом вспоминая слова.

– В мире Младших это, думаю, называлось бы авансом к сегодняшней ночи, – покосился он на меня и провел тыльной стороной ладони по еще влажным губам, а потом облизнулся, ухмыляясь бесстыдно и подчеркнуто развратно. – Вот теперь брауни действительно стоит заняться твоими волосами. Жду тебя на ужине.

И, пройдясь по мне последний раз взглядом, в котором сквозило натуральное обещание сожрать с потрохами за тем самым ужином, он ушел, оставляя меня слегка оторопело пялиться ему в след и осознавать, что прямо сейчас мне офигенно хорошо. Просто хорошо, и все! И никакие демоны раскаяния или сожаления о слабости перед этим мужчиной не собирались накидываться на меня, едва удовольствие от момента схлынет.

– Нет-нет! – раздраженный голос Лугуса отвлек меня от мыслей о природе неожиданного… м-м-хм-м… альтруизма архонта Грегордиана в спальне. Было что-то в этом неправильное именно для него. Давать и не требовать ничего немедленно в ответ. Это вот совсем не про Грегордиана. Хотя… могу ли я утверждать, что вообще его знаю?

– Это не подходит сейчас, ты что, слепой? – продолжал отчитывать своего соплеменника брауни. – Не собирай и не поднимай ей волосы, просто укрась их!

Да уж, Лугус был явно весьма сильно озабочен моим внешним видом сегодня. Так, будто от этого зависели его репутация и жизнь. Хотя, если подумать, не так уж это и далеко от истины. Столь тщательный подход указывал на несомненную важность предстоящего мероприятия, и это напрягало меня. В качестве кого я там буду присутствовать? Как нормальная полноценная спутница архонта или как его личная живая игрушка, выставленная на всеобщее обозрение? Каковы правила поведения в обществе и непосредственно за столом?

– Лугус, а как много фейри будет на этом самом застолье? – решила не гадать, а прямо спросить я. В конце концов, он мне был как бы должен.

– Все нынешние воины архонта, их спутницы, если они сочтут нужным их привести, гости Тахейн Глиффа, коих архонт посчитал достойными чести быть приглашенными, и несколько новичков, прошедших недавний отбор, свидетельницей которого ты стала. – Ни единого комментария, во что это вылилось, от него не последовало, и за это я была благодарна. Не то чтобы я действительно стыдилась своего поведения, но и обсуждать и сам срыв, и все, что происходило после него, не хотела, как и знать, что об этом думают окружающие.

Брауни-парикмахер расчесал и что-то нанес на мои волосы, доведя их до блеска, после чего буквально высыпал сверху пригоршню мельчайших сверкающих камней, распределяя во всей длине, и они странным образом прикрепились, не утяжеляя и не сковывая. Разложив свободные пряди по плечам, он поднес зеркало, и я снова немного зависла, рассматривая некую новую версию меня. Раскованную, более изысканную. Но всмотреться в детали и задуматься над вроде минимальными, но меняющими все различиями мне не дал Лугус, велев мастеру убираться из-за спешки.

– А как мне следует вести себя там? – чуть поколебавшись, задала я следующий вопрос, когда брауни-парикмахер исчез, а Лугус повел меня на выход.

– На самом деле, я не знаю, что будет правильным, монна Эдна, – притормозив, ответил Лугус, выглядя немного смущенно. Похоже, он и сам-то толком не знал, что мне предстоит. – Могу посоветовать только полностью сосредоточиться на нашем архонте. Ты умная женщина и прекрасно понимаешь, что именно этого – твоего полного к себе внимания – он от тебя желает. Так что просто думай о том, что все остальные присутствующие не имеют для тебя никакого значения. Только он. И это должно сработать.

– Ну что же… спасибо, – сказала, размышляя, что Лугус в чем-то прав со своим прагматичным советом, вот только и упускать возможность узнать нечто, способное пригодиться, я не могу себе позволить, а значит, полностью игнорировать присутствующих неумно. Да ладно! Ну не убьют же меня там, в самом деле, а с остальным я как-то справлюсь. Если что, у меня всегда есть милашка Бархат, и я могу спровоцировать его появление, если станет совсем худо.

– Тебе спасибо, монна Эдна, – буркнул он мне уже в спину, передавая стоящим за дверями мрачноватым хийсам, что сейчас были одеты в нечто алое с множеством позолоты.

– За что? – обернувшись, через плечо спросила я.

– За платье… и за хорошее настроение архонта, – ответил Лугус.

Мы вереницей спускались по лестнице, и вдруг, почти в самом низу идущий впереди Като замер, и я чуть не налетела на него. По коридору впереди двигалась яркая процессия, состоящая из грациозно вышагивающей высокой женщины и четверых мужчин. Едва мы появились в зоне их видимости, дама в густо-фиолетовом платье, почти сплошь усыпанном мерцающими камнями в тон, развернулась и уставилась на меня изучающе и хищно. И мне невольно на ум пришло, что она здесь оказалась сейчас отнюдь не случайно. Уж слишком напоминала кошку, подстерегающую, когда мышь высунется из норы. И то, как при виде женщины и ее разодетых спутников напряглись мои хийсы, подсказало мне, что не так уж я и не права. Пару секунд незнакомка осматривала меня с нескрываемым любопытством, вот только было оно из того же разряда, что поначалу и у Алево, и остальных тут. Точно я представляющая несомненный интерес вещь, нечто неживое, что нельзя оскорбить словом или расчленяющим взглядом. Вот только я больше не та потерянная и шокированная самим фактом наличия другого мира и странных созданий, его населяющих, Анна. Поэтому ответила столь же прямо: изучающим, чуть насмешливым взглядом. Платье не скрывало идеальных пропорций тела незнакомки – такое не под силу спрятать никакой ткани. Великолепная, свойственная всем асраи, будто сияющая изнутри кожа, невозможно идеальное лицо, роскошные волосы, частично собранные в высокий хвост и окутывающие ее изящные плечи, как золотое облако. Будь я мужчиной, скорее всего, забыла бы, как дышать, столкнувшись с такой сбивающей с ног красотой. Но едва мои глаза сцепились с ее фантастически зелеными, очарование пропало. Невыносимая, безбрежная жестокость – вот что пряталось за ширмой этого совершенства. Она не была чем-то новым тут, но исходящая от мужчин и щедро приправленная откровенной агрессивностью ощущалась более естественной. А здесь же… Нечто за гранью эмоций, ледяное, по-настоящему страшное и чуждое мне как созданию другого мира в самой своей основе. И женщина прищурилась уже понимающе и откровенно враждебно, будто поняв, что я вижу ее суть, но на ее лице не дрогнул ни единый мускул. Зато сам воздух в коридоре вдруг словно загустел от фантомного холода, и мое чувство самосохранения ощетинилось и завопило тревогу.