DUŠICA MILANOVIĆ MARIKA

GOZBA KNEZA VLADIMIRA

Перевела с сербского Л. Савельева

© Milanovic D. М., 2018

© Савельева Л. А., перевод на русский язык, 2018

© Оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2018

Древняя, Киевская Русь – так ее называли… Тогда, когда расстояния измерялись днями и неделями, проведенными в пути, когда и власть, и женщину, и коня, и раба, и золото добывали мечом, а жизнь была всему залогом. Нередко реки вскипали кровавыми ключами, беспощадных богов умилостивляли разными, зачастую кровавыми, жертвами, болезни лечили заговорами… Жили стремительно и недолго, но ведь глубину следа, который остается после человека, определяет не продолжительность жизни.

В те мрачные и переломные времена, когда определялись дальнейшие судьбы многих народов, в земле русской родился тот, кому было суждено принести ей свет.

И свет тот по сей день освещает ее.

День, когда его должны были возложить на костер из березовых дров, занялся тяжелым, влажным. Дрова уже были уложены, сухие, звонкие, такие не только в мокрый серый день, но и в дождь гореть будут. Ивор, знатный боярин, по матери Рюриковой крови, служил князю верой и правдой, у него и в мыслях не было требовать себе каких-то наследственных прав. Теперь ему готовили подобающий погребальный обряд. Мужчины и женщины богатым угощением, сопровождаемым медовухой, воздавали ему десятидневные почести, разнузданно и с размахом. Звуки свирелей, варганов и гуслей опьяняли их не меньше, чем медовуха, и толкали к сладострастью, которому они предавались без удержу.

Ивора выкопали из могилы, в которой его похоронили десять дней назад, и понесли в лодку. При этом с его головы упала тяжелая шапка, отороченная мехом черного соболя, и те, кто несли его, испуганно остановились. Если бы это заметила одна из ворожей или жрец, им было бы достаточно указать пальцем на любого из рабов, помогавших выкапывать и переносить воеводу, и тот распростился бы с жизнью, став частью погребального ритуала. Падение шапки означало, что покойник недоволен тем, как с ним обходятся, и виновному пришлось бы искупать вину, служа ему на том свете. Невольники с носилками, трепеща, двинулись дальше.

Приближался заключительный акт. На лодке его перевезут до ладьи, где все уже готово к сожжению. Даже вода в реке, казалось, замолкла.

На маленького Владимира, который с любопытством вертелся среди взрослых, хотя завязавшийся узлом страх мешал ему дышать, словно в горле застрял целый грецкий орех, никто не обращал внимания. Глаза мальчика, цвета ясного неба, доставшиеся ему по варяжской линии, искрились лихорадочным ожиданием. Он внимательно слушал все, что в последние дни говорилось о предстоящем событии, и знал, что сейчас последует.

От крови жертвенных животных распространялся тяжелый, липкий запах смерти, проникая ему в ноздри.

На палубе ладьи, под балдахином, мягкая лежанка, накрытая греческой парчой, ждала молодую женщину, которую Ивор в прошлом году привез, возвращаясь со Святославом из Переяславца. Сегодня она отправится с ним в путь, туда, откуда нет возврата. Владимир с нетерпением ждал начала акта ритуального любодеяния, которое должно предшествовать ее умерщвлению.

Старуха, с глазами разного цвета, с распущенными седыми волосами, босая, в черном одеянии из грубой ткани, натянутом на нагое высохшее тело, была уже на судне. Ангел смерти. Отработанным движением вонзив острый нож между ребер рабыни, которую до последнего часа опаивали дурманящими сладкими напитками, старуха поможет ей отправиться за своим властелином. Она точно знала, где должен пройти нож, быстро и чисто. Шестеро мужчин, родственники покойного, окружили ее, заслоняя интимный акт, в котором она отдастся полностью и в последний раз. Сейчас они связывают ей руки и шею, а за несколько мгновений до того, как Ангел смерти сделает свое страшное дело, примутся стучать по щитам палками. Чтобы не было слышно какого-нибудь недостойного стона, чтобы не обиделись предки. И чтобы другие женщины были готовы, когда настанет их черед, без колебания поступать согласно требованиям древних обычаев.

Ярополк и Олег, с блестящими глазами, важно рассуждали о погребальных обрядах, останавливаясь на занятных деталях, посмеиваясь над неосведомленностью Владимира. Ему нужно было увидеть все это самому. Дядя отослал его в комнату, как обычно в похожих обстоятельствах (Владимир был уверен – из-за того, что он «безродный», а не из-за того, что еще ребенок), а он тайком из нее выбрался и последовал за ним.

На берег, где в тот день смерть свидетельствовала о жизни, а жизнь о смерти, его привело не только любопытство. На охоте убивают для того, чтобы добыть пищу, помогающую продлить жизнь, во время жертвенного обряда отнимают жизнь, чтобы дать пищу всему сообществу и продлить его существование. Смерть становится даром жизни, особенно если жертва добровольна. Кровь и медовуха, разврат во славу смерти, насилие над любимой женщиной покойника как особая почесть в его честь – все это источало магнетизм, которого мальчик не понимал, но сопротивляться которому не мог.

Мужчины подняли над своими головами опоенную медовухой и введенную в транс женщину, чтобы она разглядела вдали небесные красоты и прежде всего своих предков, а потом и покойного, за которым теперь последует. Владимир затрепетал. Он подошел ближе, так что теперь чувствовал запахи благовоний, втертых в кожу и волосы женщины.

Она не обращала внимания на свою одежду, под наполовину расстегнутой рубахой лоснилась пропитанная маслом кожа с капельками пота, блестела выпуклая грудь. Когда ее поднимали, ветер задрал юбку выше коленей, открыв ноги, белые и полные. Она, в трансе, попыталась приподнять ногу и шагнуть в пустоту, по направлению к чему-то, что видела только она одна, все тело ее наклонилось в сторону, но мужчины смогли ее удержать.

Владимир был так зачарован происходящим, что почувствовал на своем плече чью-то тяжелую руку только потому, что она помешала ему наблюдать за магической картиной, развернула его и потащила в противоположную сторону.

Дядя Добрыня! Он послушно последовал за ним, выбора не было, но ему хотелось заплакать от разочарования. Опять все испортили. Оглянулся в последний раз, но за собравшейся толпой мужчин и женщин ничего не было видно. Слышались приглушенные звуки, и он мог только угадывать их значение.

Зловещие удары по щитам еще не слышны, значит, молодая женщина пока жива. Раздался крик, мужской. Видимо, происшествие с шапкой не осталось незамеченным.

Вырванный из атмосферы праздника и напряженного ожидания, он ускорил шаг, прижался к дяде, словно стараясь уберечься от опасности. И больше не оглядывался.

Заметил у себя на рукаве белое перо, видно, упало откуда-то. Зажал перо в кулаке.

Когда несколько лет спустя он плыл в Новгород, мысли о том дне, кто знает чем вызванные, вернулись. И задался вопросом, пошла бы на смерть за его братом Ярополком та белотелая, черноглазая монашка, самая красивая из женщин, кого он до сих пор видел. Не в первый раз вспоминал он рабыню, которую Святослав привез из разграбленного греческого монастыря в подарок самому старшему из своих сыновей. Как же он тогда завидовал Ярополку! Из-за того, что тот старший, что скоро получит собственное княжество, но более всего из-за этого подарка, который подтверждал его положение. Глупый Ярополк! Вытаращил глаза на нее, наверное, если бы его поймали на краже и ему некуда было бы бежать, он бы и то так не растерялся бы…

Владимир мотнул головой, словно стряхивая что-то с волос, и улыбнулся. День был слишком хорош, чтобы думать о жертвенном костре или жене брата, тем более что наверняка в Новгороде каких только девушек нет!