А аэродром тут не оборудован, фактически пусто, поэтому сосредоточив машины по опушке, замаскировав, стали ждать наших, что ехали по земле. Надеюсь немцы их не атакуют, а то те часто работают по дорогам. Ждать долго пришлось, два дня полётов не было, что позволило все истребители привести к идеальному состоянию. Части «БАО» прибыли ещё вчера и постепенно осваивались вокруг, рыли землянки, ставили палатки и остальное. Наконец появилось топливо и боеприпасы. Так что полк уже второго июля начал работу. В основной как штурмовики. За день я совершил три вылета, проводя штурмовку артиллерийских позиций противника, а вот третьего июля поступил приказ, сдать технику другому полку и отправится в тыл на пополнение и переформирование. Нас уже забрали от четырнадцатой САД, и передали другой дивизии.

Тут всё хорошо, я бы сам порадовался отправке в тыл, но утром третьего числа, до того как пришёл приказ, четвёрка «Чаек», с прикрытием из двух «И-16», ушла на штурмовку позиций противника. Работа уже привычная. Загружены до предела, и выполнить приказ удалось, проштурмовали штаб немецкой пехотной дивизии, при этом разрушив небольшой деревянный мост рядом, однако даже возвращаясь в полном составе, всё было не так и хорошо. По нам стреляли, и если рванные отверстия от мелкокалиберной зенитки на левом крыле моей машины, меня не сильно обеспокоили, то пулевая рана в ноге, очень сильно. Пуля от карабина вскользь задела колено, крови много, боль жуткая, однако пока был в сознании. Держа одной рукой штурвал, другой я достал бечёвку из кармана, и наложил жгут выше колена, посмотрев на время, чтобы запомнить, когда жгут был наложен, и вот так держась за колено, чтобы кровь не текла, я и управлял второй рукой самолётом. Строй я держать не мог, другие лётчики видели, как меня мотало, и понимали, что что-то произошло, поэтому старались держатся рядом со мной и прикрывать. До аэродрома я всё же дотянул, хотя от боли и кровопотери уже звёздочки перед глазами мелькали. На посадку первым пошёл я, правила такие, повреждённые самолёты садятся первыми.

Посадку помню, как самолёт катился тоже, я ещё думал, как бы мотор выключить, но не успел, сознание потерял, отметил что к моей машине бегут люди, а другие парни один за другим идут на посадку.

Очнулся я в нашем медпункте, где наш врач как раз заканчивал шину на ногу накладывать. Медсестра ему помогала.

- Очнулся герой? - заметив, что я открыл глаза, спросил врач. - А ты молодец, с таким ранением смог самолёт посадить.

- Пить, - попросил я.

- Аня, дай ему воды, - велел врач.

Та взяла поилку и подала носик к моему рту, позволив мне напиться. А когда медсестра отошла, я спросил:

- Сильно меня?

- Парень ты крепкий, так что выдержишь. Я тебя прооперировал, сделал всё что мог, но колено повреждено, или оно совсем гнуть не будет, или плохо. Так что готовься к списанию. Медицинскую комиссию ты точно не пройдёшь. Машину для тебя уже приготовили, доставят на станцию в Житомире и отправят в Киев, в госпиталь.

Я вздохнул и задумался, а врач видимо решил, что я замкнулся, разговорами меня пытался на беседу вызвать, заканчивая накладывать шину на ногу. Пришлось успокоить его, мол, всё нормально. Чуть позже, когда меня жидким супчиком накормили, пришёл комполка. Не знаю даже с хорошими новостями или нет. Оказалось, после того как я «охотника» сбил над аэродром, меня представили к званию младший лейтенант, готовясь поставить на должность командира звена. Звание подтвердили, а остальное не успели, я ранение получил и отправлялся в госпиталь. Документы готовы, я теперь командир, лейтенант, только радости особой не было. Навоевался. Девчата из полка приготовили мне командирскую форму, с кубарями младшего лейтенанта, и убрали всё в чемодан, выйду из госпиталя, одену. Тем более многие говорили, что вердикт нашего врача не окончательный, ногу можно будет разработать и вернутся в строй. Прощаться со мной весь полк вышел, когда меня грузили в кузов «полуторки». Со мной Аня ехала, медсестра. А положили на матрас. Вещи были тут же. Так что простившись, мы и покатили в тыл, направляясь к Житомиру, именно там меня планировали на санитарном эшелоне дальше отправить.

Почти сотня километров пути позади, меня укачало, да и рана разболелась, но мы добрались до места. Один эшелон уже ушёл, но начался формироваться второй, вот в купе на верхнюю полку меня и загрузили. Я обнажён был, только гипс на ноге, так что накрыли одеялом, чемодан на полку, а вещмешок под головой. После этого, Аня, убедившись, что документы мои у начальника эшелона, попрощалась, чмокнув меня в щёчку, и отбыла обратно в часть. За наше купе отвечал санитар, Митричь его звали, воды приносил, утки, кормил. Но не часто бывал, у него ещё пять купе, все командирские. Все места заняты, так что к вечеру эшелон двинулся в путь. Утром прошли Киев не останавливаясь, в это время у нас в купе как раз обход был, врач с медсёстрами осматривали. Меня тоже. Я вопросы задавал, и тот похмыкав сказал, что возможно ранение и не такое серьёзное. Что мог наш полковой врач, что больше терапевт, чем хирург? Так что будет позже ясно, когда нормальное лечение пойдёт. Не то чтобы тот меня полностью обнадёжил, но порадовал. Надежда есть. Правда, о длительном периоде реабилитации тот меня предупредил, мол, не стоит и думать сразу вернуться в строй. А к обеду за мной пришли санитары и понесли в вагон, где была перевязочная. Там от боли я сознание потерял, и очнулся уже у себя на полке, с новым гипсом. Митрич сказал, что меня в операционную отправили и операцию провели, мол, теперь не только ходить буду, но и танцевать.

Прибыли мы в Москву, где эшелон частично разгрузился, самых тяжёлых везли дальше в тыл. К счастью я попал в списки тех, что выгружались тут. Выпросил, сказав, что я москвич. Всё ночью происходило, мельтешение людей, свет фонариков, разгрузка, вспышка боли в ноге, задели ею о борт машины, и вот уже через час меня уложили на койке в палате бывшей больницы, которую переключили на военные рельсы, и та стала одним из армейских тыловых госпиталей.

После того как меня на койке устроили, уснул я сразу, слишком устал, тяжёлая перевозка была. Несмотря на попытки смягчить кузов грузовика, растрясло нас заметно. Ещё стоит отметить, что больницу переделали в госпиталь буквально на днях, и фактически мы были первыми ранбольными что в него поступил. До нас ещё два эшелона разгрузили, частично раненые попали сюда, и мы с третьего эшелона. Палата была пятиместной, заняты койки оказались все. Палата командирская.

Выспался я хорошо. Утром санитар нас обслужил, тут все неходячие были, и вот я попросил у него листок с карандашом, и когда тот принёс, написал письмо родным и попросил отправить, адрес я сообщил. Тот пообещал сделать, при кухне дети поварихи, их можно использовать для этого. Двое ранбольных, из соседей, тут же заволновались, один как и я местным был, второй из Подмосковья. Я попросил позвать такого мальца, и когда он пришёл, подробно описал адрес родителей, и кому лучше передать записку. Желательно отцу Кирилла, но время девять и тот уж на работе должен быть, на заводе. Мать у него в музыкальной школе работает, сёстры, ну у них каникулы, и ещё в двухкомнатной квартире, выданной отцу Кирилла, проживала Антонина Михайловна, бабушка Кирилла со стороны отца. Особо ничего такого в записке я не писал, мол, ранен, не сильно, нахожусь в госпитале, бывшая двенадцатая городская больница. После этого отправил мальца.

Завтрак уже был, разбудили чтобы покормить. Ну тут я сам, приподнялся чтобы сесть, подушку под спину и вот поел. Успел записку отправить и начался врачебный обход.

- Как себя чувствуете? - спросил главврач, судя по шпалам, военврач первого ранга.

- Скучно у вас тут. Хоть бы гитару или баян принесли.

- Играешь?

- Немного.

- Это хорошо. Но я о ранении спрашивал.

- Рана ноет, но терпимо. А когда я ходить смогу?