Он так увлекся своей каннибальской трапезой, что не сразу понял, что сраженный им волк давно уже мертв, а вой, что сверлит его уши, раздется откуда-то издалека, из глубины черного леса. Этому вою отклинулось еще несколько голосов, казалось, идущих со всех сторон. Шерсть на затылке пса вздыбилась, он коротко зло рявкнул и, ухватив с земли убитого зайца, метнулся в обступивший его лес. Он мчался по густой чаще, перепрыгивая через поваленные деревья, петляя меж холмов и увязая в сугробах. Любая задержка могла дорого ему стоить: со всех сторон слышался волчий вой, становишвшийс все ближе. Черный пес, не останавливаясь, мчался на север, пока лес не сменился заснеженными полями, кое-где перемежаемыми спящими деревнями. Чуть дальше виднелась широкая река, перемежаемая каменным мостом. На другом берегу виднелся мрачный замок, стены которого усеивали треугольные зубцы, похожие на клыки.
Пес так спешил ворваться в ворота, что не обратил внимание на большую белую птицу недвижно восседавшую на одному из зубцов и пристально смотревшую на вбегавшего в замок зверя. Когда он исчез в одном из черных входов, птица распахнула крылья и бесшумно взмыла в усыпанное звездами небо.
Заяц притупил ноющую пустоту в желудке, но не утолил до конца голод черного зверя. С сожалением пес вспомнил убитого им волка - как жаль, что он не успел насытиться его мясом. Вновь и вновь он вспоминал, как его острые клыки вонзились в нежный живот, как теплая кровь наполнила его рот. Черный пес переживал это чувство тем острее, что прекрасно понимал, что чувствовал волк – потому что именно эти клыки некогда терзали его собственное горло и пожирали его собственную плоть. Давно, когда еще он ходил на двух ногах и носил собственное, наполовину забытое сейчас имя. Сознание, все глубже погружавшееся во тьму звериного существования, еще хранило память об окровавленном узнике, связанном и брошенном в холодном подземелье; о холодных, обрекающих словах и наконец, о боли, той самой, что он так любил причинять другим. Голодное ворчание и лай огромных псов, острые клыки, терзающие его плоть, хриплые крики, вырывающиеся из вмиг сорванного горла. А потом…что-то произошло, нечто заставившее боль исчезнуть, смениться нестерпимым голодом, снедающим пустую утробу. Перед глазами мелькнуло перекошенное лицо, показавшееся ему странно знакомым и тут же он со смачным хрустом вгрызся в знакомые черты, перемалывая хрящи и кости, ощущая как слабо бьется под ним угасающее тело, пока он торопливо, давясь каждым куском, набивал брюхо собственной плотью.
В общей суматохе охватившей замок после смены хозяев, он сумел ускользнуть. Инстинкт и память зверя, объеденившись с памятью и разумом человека, помогли найти ту единственную лазейку, которой выбрался из ставшего враждебным замка. Он не знал, что за сила помогла ему избежать смерти: лишь много позже в его памяти всплыли обрывочные байки о колдунах одичалых, именуемых «варгами», способных переносить сознание в тела зверей, наиболее близких им по духу и даже оставаться в ловушке из звериных тел, в случае смерти человека. В его жилах текла все та же кровь Первых Людей, что и у одичалых, а со своих собак он понимал больше, чем с любое человеческое существо. Стоило ли удивляться, что в момент величайшего ужаса память предков и предыдущий образ жизни привели его к такому финалу.
Тогда он не думал еще о том, что быстрая смерть от собачьих клыков могла бы оказаться предпочтительней, медленного растворения во тьме собачьего рассудка.
Он ушел в единственное место, куда его вели одновременно инстинкт и разум. Родовой замок, оставшийся без хозяина, пока еще не отданный кому-то из иных лордов. Сейчас он пустовал: его воины пали в битве, а окрестные крестьяне старались держаться подальше от проклятого места. Поначалу пес опасался, что зимние холода пересилят суеверный страх и простонародье захочет укрыться за толстыми стенами, поближе к обогреваемым подземным огнем катакомбам . Однако никто так и не рисковал приблизиться к вековой твердыне: напротив крестьяне, стремились убраться подальше из этих мест. Что-то произошло там, за Одинокими Холмами и Последней Рекой: не раз он наблюдал со стен замка, как тянутся на юг группы испуганных людей, тащащих за собой свой скарб и скотину. В их глазах застыл панический страх, с которым они неизменно оглядывались назад: будто нечто, изгнавшее их из родного дома, двигалось вслед за ними. И не только люди: зверей к окрестных лесах становилось все меньше и ему приходилось все дальше отходить от дому, чтобы охотиться. Он и сам чувствовал вокруг нечто мерзкое, разлитое в воздухе как дурной запах, запах смерти и разложения и чего-то еще, что он не мог распознать. Это тревожило пса, но одновременно именно это нечто защищало его и то место, что стало его кровавым логовом от любых посягательств извне.
Но вскоре он понял, что и в этом он ошибся.
Даже в сердце замка, меж нагретых подземных огнем камней, сквозь дрему, он услышал этот вой, звучавший словно голос герольда выкрикивавший ему смертный приговор. Он вбежал по ступеням, в комнату ранее принадлежавшую его лорду-отцу и из окна ее увидел, как через поля в сторону реки движутся серые тени. Стая шла за ним по кровавому следу - через лес и холмы, дабы растерзать чужака, убившего их собрата. Он заметил, что во главе стаи идет зверь, раза в два крупнее остальных волков и припомнил рассказы о стае, возглавляемой лтоволчицей. Даже в прежнем обличье, на коне и при оружии, ему бы пришлось нелегко встреться он с подобным противником. Долгий бег от судьбы оказался напрасным – так или иначе, его все равно ждала смерть от звериных клыков.
Однако волки не спешили вершить правосудие-едва ступив на мост, лютоволчица вдруг остановилась, тревожно нюхая воздух. Неожиданно она вскинула голову и завыла,- тревожно, даже испуганно. Не переставая выть, волчица развернулась и быстрым шагом, переходящим в бег, устремилась в сторону леса. Вслед за ней кинулась и остальная стая. Пес отвел от них взгляд и вдруг увидел подъезжаюущую с севера колонну всадников. Что-то странное было в них, неуловимо и пугающе чуждое, но беглец еще не успел осознать эту странность, когда позади послышался шорох и пес с рычанием обернулся, взъерожив шерсть и оскалив клыки.
В распахнутую дверь бесшумно влетала белая птица, напоминавшую огромную сову. Без страха она опустилась перед мордой зверя и вдруг обернулась высокой, худощавой фигурой в одеяниях из белого меха. Голову венчала копна светлых волос, лицо прикрывала костяная маска, с двумя прорезями из которых смотрели холодные зеленые глаза.
Тонкая, но сильная длань с длинными пальцами бесстрашно коснулась ощеренной пасти и пес, неожиданно для себя стерпел это небрежное касание.
-Умный песик,- странно растягивая слова, произнес чужак,- мы ведь поладим с тобой, верно?
Пес не издал ни звука, не сводя настороженного взгляда с неведомого оборотня, но незнакомцу явно не требовалось его согласие. Издав короткий смешок, он небрежно потрепал по пса по голове и, выпрямившись, подошел к окну.
-Очень удобно, что этот замок пустует,- не оборачиваясь, произнес он,- мне как раз требуется ставка. Думаю, я остановлюсь тут на какое-то время - ты ведь не против, собачка?
Пес припав к полу, не в силах выбрать между двумя, одинаково сильными желаниями: пуститься вон из этой залы или прыгнуть на спину чужаку, чтобы разом перегрызть ему шею могучими клыками. Пока он мучился выбором, незнакомец , коротко хохотнув, обернулся к нему и пес застыл, словно оцепенев от гипнотического взгляда кошачьих глаз. Незнакомец вновь рассмеялся: беззаботным, жизнерадостным смехом, но его игривые нотки не могли обмануть зверя, уже начавшего смутно догадываться, что за тварь явилась сегодня в его логово.
-Это было бы глупо, песик,- хихикнул чужак,- и самонадеяно. В иное время я бы дал тебе славный урок, но сейчас у меня нет времени. Ты еще можешь на что-то сгодиться и если ты меня не разочаруешь, то, - кто знает? - может когда-нибудь вновь зашагаешь на двух ногах.
