Она обняла меня за плечи и нежно поцеловала в губы. Я стоял как вкопанный и не знал, как мне реагировать на то, что услышал.

Увидев мое замешательство, Светлана улыбнулась и, махнув мне рукой, побежала к остановившемуся недалеко такси.

Такси скрылось за поворотом, а я побрел в сторону своего дома.

«Вот и поговорили, — подумал я. — Да, жизнь сложная штука, не знаешь, где найдешь, а где потеряешь». И, забыв о службе и долге, я по-человечески пожалел ее и пожелал ей простого счастья. Она была его вполне достойна.

Марков вернулся в камеру после обеда. Вчера вечером его и сокамерника Фомина отправили в СИ-1, так как по закону держать задержанных более двух недель в камерах ИВС было запрещено. Это был его первый этап, и все было для него непривычно. Он впервые проходил по живому коридору из охранников СИЗО, которые ударами дубинок гнали их вперед. Максим пытался было огрызнуться на охранника, который сильно ударил его по спине, но сразу же оказался сбитым профессиональным ударом дубинки.

Желание к сопротивлению моментально улетучилось. Уже находясь в автозаке, Марков понял, что он для них никто, и в случае малейшего сопротивления его в лучшем случае искалечат, а в худшем — убьют. И поэтому решил не испытывать судьбу и выполнять все команды конвоя.

Их всех, кто находился в машине, выгрузили на территории внутреннего тюремного двора. Максим кое-как держался на ногах — удар дубинкой по здоровой ноге не прошел бесследно. Его завели в небольшой бокс без окон и, ни слова не говоря, закрыли за ним массивную железную дверь. Камера была пустой, в ней не было привычной шконки и параши.

«Значит, не надолго я в этой камере», — успел подумать Максим.

Тут же открылась дверь, и вошел сотрудник, на пагонах которого было четыре звезды.

— На что жалуетесь? — тихо спросил он Максима. — Что у вас с ногой?

— А вы кто? — поинтересовался Марков.

— Я медик, тюремный врач, — сухо отрекомендовался капитан.

Марков рассказал, при каких обстоятельствах повредил ногу. Осмотрев его, капитан молча вышел из камеры. За ним со скрипом закрылась железная дверь.

Часа через два Максима вывели в туалет. Он справил нужду и, заложив руки за спину, в сопровождении надзирателя отправился обратно в камеру.

Там он увидел грязный матрас на полу, который кто-то занес в его отсутствие. Он лег на матрас и попытался заснуть, но сон не шел. И Максим стал вспоминать прошедший день.

Светлана успела передать, что ей удалось встретиться со всеми заинтересованными сторонами и договориться о совместных показаниях. Пока Максим поглощал принесенную ею еду, она рассказала, как ему вести себя. Ее тихое спокойствие вселило в него уверенность в себе и надежду на успех.

Они пробыли вместе чуть более часа. Когда его выводили, впервые за все это время Максим попросил у нее прощения — за все доставленные неприятности. А свою благодарность ей он словами выразить не мог.

Его разбудил лязг открываемой двери. Максим открыл глаза и увидел знакомые лица сотрудников уголовного розыска.

— Хорош лежать, вставай, поехали в МВД, — сказал один. — Врач дал заключение, что содержать тебя в ИВС можно.

Маркову не дали возможности умыться и привести себя в порядок и под конвоем вывели в уже знакомый тюремный двор, где ждала машина. Не прошло и пятнадцати минут, как он вновь оказался в камере ИВС МВД.

Алмаз уже более часа находился в кабинете следователя. С ним беседовали следователь и еще несколько сотрудников уголовного розыска. Все они задавали ему вопросы, многие из которых вообще не касались интересующих следствие моментов. Алмаз в первое время пытался отвечать, но вопросов было так много, что он начал путаться.

«Это они специально спрашивают, чтобы запутать меня. Наверное, это и есть перекрестный допрос», — предположил Алмаз.

Когда количество задаваемых вопросов стало невыносимым, а сам Алмаз почувствовал, что окончательно запутался, неожиданно вопросы прекратились, и следователь Виталий Новиков, еще молодой для своего звания капитан, сделав паузу, произнес:

— Мне кажется, Алмаз, ты окончательно запутался в своих показаниях. То ты утверждал, что мужчины, которые воровали с фабрики, тебе незнакомы, сейчас говоришь, что ты их раньше видел. Где правда? Ты этих людей знаешь или нет? Тебе хочется сидеть за них? Если ты сам не воровал, зачем тебе их покрывать? Ты не скажешь — скажет твой друг Марков! Он, наверное, умнее тебя и не захочет сидеть за твоих знакомых, в том числе и за тебя. Если Марков нам это расскажет, то твои показания будут абсолютно не нужны! Пойдешь по делу как простой участник. Думай, думай, Алмаз! У тебя скоро родится ребенок, ты хоть о нем подумай, если не хочешь думать о Лиле. Думай, думай, Алмаз! Мы ведь знаем все, и нам просто нужны твои показания, кто воровал с фабрики! Нам все равно — ты это делал или твои знакомые. Если бы ты не знал этих людей, дело одно, но ты ведь их хорошо знаешь? Вот и получается, что ты, не совершавший преступления, сидишь здесь, в ИВС, а они с кучей денег — на свободе, пьют водку и, может, пройдет время, и кто-то из них будет спать с твоей Лилей. Думай, думай, Алмаз! Все в твоих руках — и свобода, и реальный длительный срок.

Алмаз молчал, делая вид, что думает над словами следователя.

Перед допросом он встречался с адвокатом, и тот посоветовал ему, как вести себя дальше. Алмаз узнал, что они успели встретиться с адвокатом Максима и договорились о единой линии показаний.

— Хорошо, я согласен дать показания, и поэтому прошу пригласить на допрос моего адвоката. Без него я никаких показаний давать не буду, — заявил Алмаз. — А сейчас, если можно, дайте мне воды. И после допроса прошу вас отправить меня в СИЗО. Я давно не мылся, весь грязный, иначе нахватаю вшей. Одежда на мне тоже грязная. Позвоните моей жене Лиле, пусть принесет мне чистую одежду.

Виталий Новиков набрал телефон, оставленный ему адвокатом и попросил его прибыть в МВД для неотложных следственных действий.

Пока ждали адвоката, следователь угостил Алмаза чаем, а ребята из уголовного розыска принесли ему горячую пищу, купленную в столовой МВД.

Алмаз с удовольствием съел обед, выпил чая, и от плотного обеда его потянуло на сон. Он внимательно наблюдал за следователем, который готовился к допросу. Тот как-то по-особенному, с большой аккуратностью заправлял в пишущую машинку бумагу, убирал лишние вещи с рабочего стола.

Прошло не больше четверти часа, и в кабинет вошел адвокат.

— Я сегодня уже второй раз у вас в МВД, что, нельзя было отложить на следующий день? — с неподдельным возмущением заявил он. — Фазлеев у меня не один, и давайте впредь договариваться о времени, иначе я не буду приходить по вашим звонкам. Работа есть работа, у меня могут быть другие проблемы в этот момент.

Следователь извинился и приступил к оформлению протокола.

— Я хочу сделать официальное заявление о своей, не знаю, как выразиться, противоправной деятельности, — начал Алмаз. — Прошу расценивать это как мое чистосердечное признание и считать явкой с повинной.

Следователь кивнул, давая понять, что все требования будут зафиксированы в протоколе.

— Это было в конце ноября прошлого года. Я поздним вечером проезжал мимо меховой фабрики и случайно увидел, как двое мужчин загружали в багажник своей машины овчинные шкуры. Погрузив их в машину, они поехали в сторону Старо-Татарской слободы. Я решил проследить и поехал вслед за ними. Когда они стали выгружать шкуры, я спрятался за сараем, расположенным торцом к их сараю. Когда эти мужики разгрузились и один из них сел в машину, я вышел из укрытия и подошел к ним. И поинтересовался, что они делают в сарае, принадлежащем моему родственнику? Эти двое растерялись и не знали, что ответить. Один из них, что был помоложе, попросил меня не поднимать шума и предложил деньги, как он выразился, за аренду сарая. Я отказался и велел на следующий день освободить сарай. О том, что я видел, как они воровали шкуры, я им не сказал. Мы договорились встретиться на этом месте на следующее утро.