Газета «Дневныя извѣстiя», август 1911 года.

***

– Занятная история просматривается, Владимир Гаврилович. Надо бы поговорить с этим Мазуровым. Ну неужто он убил сестру, чтоб спасти её от нигилистов? – Свиридов раздраженно размял в пепельнице папиросу.

Филиппов молча посмотрел на раздавленный окурок.

– Да уж… Спасением это трудно назвать… Но ведь и предположить, что – простите за мрачный каламбур – самоубийца был убийцей, да ещё и той, чью карточку бережно хранил в своём бумажнике, так же сложно. Хотя… Это объясняло бы его дальнейшее поведение. Давайте-ка прежде протокол почитаем, и допросные листы тоже. Скучное бытовое убийство перестаёт таковым казаться.

Дежурный принёс бумаги, и Филиппов начал читать вслух:

– «Протокол осмотра места преступления, составил околоточный надзиратель Пикин 1911 года, августа 10 дня» – ну формальности опустим, вот: «Прибыв по вызову дворника Коновалова по адресу: С.-Петербург, Литейный пр., 24, доходный дом генерала Рейна, обнаружили труп молодой женщины, предположительно 20-22 лет, русоголовой, прилично одетой, с огнестрельным ранением практически по центру грудной клетки. В комнате опрокинуты пара стульев, сорвана со стола скатерть, осколки стекла. Рядом на полу спал молодой мужчина, лет 25-27. Разбудить его не представилось возможным ввиду сильнейшего опьянения. Доставлен в участок в спящем состоянии. При осмотре места убийства оружия не обнаружено. Так же не было оно найдено и при обыске задержанного. Протокол опроса дворника прилагаю. Пикин И. С.» Так… Ну дворник понятно, услышал среди ночи выстрел, свистнул городового. Читаем дальше. Что за чёрт?! Простите, Александр Павлович. Но тут только листок с допросом того самого дворника. Где ж показания Мазурова?

– Может, с ним ещё беседуют? Дежурный!!

В дверь просунулась голова в фуражке.

– Где сейчас задержанный Мазуров?

– У пристава Корнеева.

– Идёмте, Александр Павлович, – поднялся Филиппов.

В кабинете им предстала весьма колоритная картина. Пожилой пристав, раскрыв от изумления рот, молча смотрел на бьющегося перед ним в истерике арестанта, а тот, разодрав ворот рубахи, рвал на себе волосы и истошным хриплым шёпотом повторял: «Надя!.. Надя!..» Филиппов быстро подошёл к молодому человеку и отвесил тому звонкую оплеуху, а Свиридов протянул ему стакан воды, только что налитой из стоящего на казённом столе графина. Мазуров, держась за ушибленную щёку, молча взял стакан, осушил его большими глотками и изумлённо уставился на вошедших.

– Господин Мазуров. Мы глубоко и искренне разделяем ваше горе. Но давайте вы сделаете над собой усилие и поможете нам прояснить это загадочное дело, – медленно, монотонно и почти по слогам произнёс Владимир Гаврилович, глядя прямо в глаза молодому человеку и усаживая его за плечи на стул.

– Я – начальник столичной сыскной полиции, Филиппов Владимир Гаврилович. А это – мой помощник, Александр Павлович Свиридов. А вы у нас?..

– М-мазуров… Алексей Дмитриевич… Студент… Как? Как это случилось?! Этот господин говорит, что Надю убили, и что это сделал я!.. Убили… Н-Надю… – снова начал всхлипывать Мазуров. Свиридов подал ему ещё воды, тот снова выпил, стуча зубами по стеклу.

– Я так понимаю, пристав Корнеев только начал обрисовывать вам суть произошедшего. Позвольте продолжу я. – Филиппов посмотрел в сторону стола, пристав согласно кивнул в ответ. – Итак. Вчера в доме 24 на Литейном около 4 часов ночи – ну или утра, если будет угодно – прозвучал выстрел. Дворник, обеспокоившись, вызвал полицию. В 17-й квартире была найдена девушка, увы, мёртвая, и вы, вполне себе живой, но в состоянии, абсолютно не пригодном для ведения беседы. Вас доставили в участок, где мы с вами сейчас и разговариваем. У нас есть свидетель, который опознал и вас, и вашу сестру. И нам очень интересно услышать от вас, как развивались события, приведшие в конце концов к столь печальному итогу.

– На Литейном? Это же… Господи, я ничего не помню!.. Надя! Она правда мертва? Я хочу её видеть!

– Обязательно. Но чуть позже. Скажите, у вас есть оружие?

– Оружие? Какое оружие?

– Огнестрельное. Револьвер, допустим. Или пистолет? Браунинг, к примеру…

– Браунинг? Почему именно браунинг?

– Ну… Популярные пистолеты, у многих есть…

– Нет, нету у меня ничего. Ружьё тульское у отца есть, но я не охотник. Господи, родители не перенесут…

– Простите, Алексей Дмитриевич, сколько вам лет?

– Двадцать четыре.

– И вы всё ещё учитесь?

– Я на выпускном курсе. Мы небогаты, потому мне пришлось дважды брать отпуск.

– Вы спросили про Литейный так, будто вам знаком этот адрес? Кто живёт в этой квартире? – спросил Свиридов.

– Понятия не имею. Дайте ещё воды.

Александр Павлович не стал дожидаться, пока опрашиваемый допьёт до конца, и выпалил скороговоркой:

– Там ведь живёт ваш приятель, Сергей Зимин?

Брызги разлетелись во все стороны.

– Откуда?.. Где он? Это он её, да? Да нет, он не мог! Он хоть и негодяй, но он не подлец. Он же любил её. Но у него есть пистолет! Вы его схватили? Что он говорит?

– Увы, Алексей Дмитриевич, хоть господин Зимин и у нас, но он ничего не говорит, и уже точно ничего не расскажет. – Филиппов поднял откатившийся к столу стакан.

– П-почему? Дайте мне с ним… Я такого про него расскажу!..

– И повторюсь – увы. Сергей – как его по батюшке?

– Сергеевич…

– Так вот, Сергей Сергеевич Зимин крайне неразговорчив по причине того, что он мёртв.

***

В третий раз за день идти в покойницкую Филиппов отказался и отправил туда с конвойным и Мазуровым помощника. Сам же занялся расшифровкой извлеченных из пиджака Зимина бумаг. При более внимательном рассмотрении выяснилось, что не все листы были написаны одним человеком, о руку которого они сперва споткнулись. Имелись и вполне читаемые экземпляры. И Владимир Гаврилович начал с того, что разделил стопку по разборчивости почерков. Тут же стало ясно, что почти все труднопонимаемые тексты принадлежат перу одного и того же человека, а остальные исписаны разными людьми. После прочтения последних выяснилось, что текст во всех совпадает, различаясь лишь в первом предложении. Это были письменные клятвы, причем относительно свежие – самое древнее было датировано 24 июня 1911 года.

«Я, Сухомлин Виктор Сергеевич, клянусь отдать себя всего делу революции, не жалеть ни сил, ни самой жизни, служа интересам России и партии, и требуя того же от своих товарищей. Отрекаюсь отныне от всяких семейных уз, дабы ничего не мешало моей революционной борьбе. Обещаю быть безжалостным к врагам народа и беспрекословно подчиняться приказам партии.»

Название партии нигде не указывалось, а в делах политического сыска Владимир Гаврилович профессионалом не являлся, потому вот так сходу по тексту определить принадлежность к какому-либо из многочисленных революционных движений современной России не мог. Он отложил эти расписки, снова закурил и в задумчивости взял в руки бумажник. Достал фотографию Надежды Мазуровой, долго вглядывался в красивое лицо, потом перевернул карточку и ещё раз прочитал послание. Теперь, после всех установленных фактов, в нём легко можно было усмотреть не только личный интимный характер, но и призыв к какому-то определённому деянию в отношении конкретной персоны. Камень, который всё-таки нужно было убрать с дороги… Увы, покушения на людей государственных в последнее время стали прямо какой-то чёрной революционной модой. Похоже, к делу нужно будет привлекать Охранное отделение, а то и вовсе придётся передать его жандармским. Мысль эта Филиппову не понравилась, он рассеянно постучал бумажником о сукно стола, а после и вовсе швырнул его об дверь. Мгновение спустя та приоткрылась, и в щель опасливо просунулась голова Свиридова.

– Ох, Александр Павлович, голубчик, бога ради, извините, что-то я распсиховался как курсистка. – поднялся из-за стола Филиппов. – Входите, входите, рассказывайте, что там?