Старик указал посохом на куст ярко-желтых цветов с темной сердцевиной.

– Что ты видишь? – обернулся он к Арринтуру.

– Это черноглазка.

– И это все, что ты можешь сказать?

– Ну, это многолетний цветок… Цветет сорок дней… новые цветки рождаются после опыления…

– Ты не по писанному отвечай. Что ты ощущаешь, когда видишь этот цветок? Разве он не красив?

– Ну, красив…

– И что ты чувствуешь, глядя на него?

Арринтур наморщил лоб.

– Цветок как цветок, желтый, как солнышко… настой помогает от простуды…

– Ты не из головы отвечай, а в сердце свое загляни, есть там что-нибудь?

Арринтур напрягся в мучительном усилии понять смысл вопроса старика.

– Радует тебя черноглазка? – подсказал старик.

– А от чего мне радоваться? – захлопал глазами Арринтур.

Иллиюм вздохнул.

– Что ж, не проснулось твое сердечко еще, значит. Если бы ты мог видеть сердцем, видел бы красоту во многих вещах, и пил бы ты эту красоту без конца.

Арринтур заморгал, вовсе теряясь от непонятных слов наставника.

– Пить красоту? Это как? Как нектар что ли?

– Не через глотку пьют красоту, а через сердце. И не желудок ты ею наполняешь, а душу, и становишься от этого мудрее, сильнее, выше.

Поглядев на тоскливый вид ученика, Иллиюм велел отправляться дальше. Они пошли через густую чащу, продираясь сквозь ветки, норовившие стянуть с головы Иллиюма колпак. Старик шагал уверенно по каким-то одному ему известным приметам, и вскоре они оказались у молодого крепкого деревца, устремившегося своей густой зеленой кроной ввысь.

– Вот она, афцелия, – любовно похлопал старик по стволу дерева. – Не бойся, милая, я только веточку у тебя позаимствую для своего посоха.

– Ну-ка, Арринтур, полезай на дерево и срежь мне подходящий сук. Вот для чего пригодились-то твои молодые ножки. Куда мне, старику, угнаться за ними.

Арринтур, скинув с себя сумку и зажав в зубах пильный нож, проворно вскарабкался на дерево по гладкому стволу, цепко обхватывая его своими конечностями. Взобравшись повыше, он запилил по дереву, и вскоре к ногам старика упал добротный прямой сук..

– Ишь, сорванец, какой хороший нашел, – одобрительно покачал он головой.

Он достал из сумки с инструментами поделочный нож, удобно устроился на ближайшем пеньке и собрался очищать сук от коры и веток. Но прежде посмотрел наверх:

– Слышь, сорванец, осторожней слезай, не вздумай с верхушки прыгать!

– Хорошо, наставник, – послушно откликнулся сорванец и прилежно слез с дерева без своих обычных выкрутасов.

– Подойди сюда, сядь, – велел Иллиюм, не отрываясь от своего занятия.

Арринтур с нехорошим предчувствием приблизился к нему и уселся прямо на травянистый бугорок.

– Что ты собирался делать с драконовым яйцом?

Арринтур понурив голову, стал рвать листья на траве под собой.

– Хотел вывести дракона и приручить, а потом летать на нем… – ответил он нехотя.

Иллиюм неожиданно разразился каркающим смехом. Прекратив водить ножом по дереву, он так сотрясался от смеха, что слезы выступили на глазах.

– Эх-хе-хе! Такое только тебе и могло прийти в голову! Приручить дракона, чтобы летать!

Он прекратил смеяться и сказал строго:

– Да будет тебе известно, что драконье потомство выводится чрезвычайно редко, и ты рисковал не только своей глупой головой, но и моей старой. Драконы готовы сражаться до последней капли крови за свое потомство, и если бы что-нибудь случилось с яйцом, мы бы с тобой сейчас здесь не сидели.

От одной только мысли, какой опасности они подвергались, Арринтур покрылся холодным потом и почувствовал озноб.

– Дурья твоя голова, – продолжал старик, – ты думал, дракон не сумеет найти похитителя яйца? Да они на тысячу расстояний чуют и видят все, что хотят видеть.

– Наставник, а как ты узнал, что дракон прилетел за яйцом?

– С помощью моей трубки. Она помогает мне видеть. А вот ты, шкет, можешь видеть и без трубки.

– Но я ничего не вижу!

– И хорошо, что не видишь! Еще не настало твое время, сынок, иначе натворил бы ты дел. Прежде нужно выучиться, понять, что к чему, различать, где черное, где белое. И самое главное…

Иллиюм замолчал и испытующе посмотрел на ученика. Арринтур с широко распахнутыми глазами внимал  наставлениям старика.

– …самое главное, – продолжил старик, – вовремя понять, когда черное превращается в белое, а белое в черное. И всегда быть готовым к таким изменениям. Мир никогда не стоит на месте, запомни это хорошенько.

Закончив с посохом, они двинулись дальше по лесу. Иллиюм рассказывал ученику о растениях, росших вдоль тропинки, о деревьях, о грызунах и птицах. Среди густой травы его взгляд зацепился за какой-то предмет, и он торопливо направился к нему. В ловушке из рыболовной сети сидел обессиленный затравленный зверек с окровавленной мордочкой.

– Твоя работа? – гневно обернулся Иллиюм к ученику, который предпочел оказаться на безопасном расстоянии от наставника и стоял, опасливо косясь на его новый посох. – Отвечай, негодник!

Не дождавшись ответа, который, впрочем, был и так очевиден, рассерженный старик стал высвобождать зверька из клетки.

– Что же ты собирался с куницей делать? Разве я не говорил тебе, без нужды не смей охотиться на зверюшек и птиц? Из-за твоего самоуправства невинный зверек чуть не погиб мучительной смертью!

Гневный голос Иллиюма грохотал поверх кустарников и трав. Арринтур был готов провалиться сквозь землю. Старик, одной рукой потрясая разорванной клеткой, другой бережно прижимая к себе зверька, двинулся к нему. Нервы Арринтура не выдержали, и он пустился наутек, не разбирая дороги, перескакивая через кусты и сучья, задыхаясь от бешеного бега и страха получить взбучку.

– Вернись, окаянный! – гремел голос за спиной.

Бегство закончилось тем, что он оказался в укромном местечке у ручья, рядом с пригорком, который скрывал его от посторонних глаз. Утолив жажду и остыв после долгого бега, он, пригорюнившись, уставился невидящими глазами на бегущий прозрачный ручеек. Злой старик, думал он, житья от него нет! То одно ему не так, то другое. Ни шагнуть, ни продохнуть без его ведома. И зачем только меня ему отдали!

– Что случилось, юноша? – неожиданно раздался за спиной незнакомый голос.