В дверь отрывисто постучали.

Пол Тейлор невольно вскочил с кресла. Мышцы сами собой напряглись, пальцы сжались, готовые в любой момент рвануться к кобуре, приклеенной снизу к кровати скотчем. Глаза мгновенно оценили расстояние до шкафа, за задней стенкой которого был спрятан меч.

Впрочем, Пол тут же расслабился. Вероятно, это просто принесли заказанный им в номер завтрак.

«Вот черт, почти уже целую неделю торчу здесь, в этой занесенной снегом и забытой богом стране, причем безвылазно в номере гостиницы, – подумал он, – а рефлекс ничуть не притупился. Что поделать, многолетняя привычка», – вздохнул Пол и пошел открывать дверь.

На пороге и вправду стоял официант с тележкой.

Пол незаметно окинул его оценивающим взглядом и отступил вглубь коридора, приглашая войти. Официант кивнул, переступил порог и вкатил тележку в номер. Встал посередине, молча протягивая счет.

Пол взял листок, испещренный цифрами, машинально пробежал по нему взглядом. Так, яичница с беконом, отварные овощи, сыр, свежий апельсиновый сок, фрукты…

Все правильно. Он поднял глаза, уловил взгляд официанта и внезапно разозлился. И чего смотрит? И не просто смотрит, а вот так, слегка наклонив голову набок, словно изучает его, Пола Тейлора? Почему они все так смотрят? Пол уже не в первый раз замечал этот взгляд – странный, непонятный, тревожащий.

Пол бывал во многих странах, видел бесчисленное множество прислуги – арабов, подобострастных и готовых на все ради хорошего бакшиша, латинос – шумных и ленивых, не сделающих шагу без дополнительной оплаты или хорошего пинка в зад, индейцев – напротив, молчаливых и выносливых, как мулы, сколько на них ни нагрузи, японцев – вежливых, улыбчивых и воспринимающих все до идиотизма буквально, французов – болтливых и по-детски непосредственных в своей извечной неаккуратности и неорганизованности, немцев – педантичных и надутых, исполняющих свои обязанности с таким видом, точно ничего важнее этой работы нет в целом свете, и, конечно же, англичан – гордых аристократизмом и родовитостью своего нанимателя, снобов подчас даже больших, чем сами хозяева. Однако какими бы ни были различия, всех этих людей роднило одно. Пусть по-своему, с поправкой на язык и культурные особенности, уровень развития и образования, но… все они знали свое место. Это вовсе не значит, что нынешний обслуживающий персонал не мог бы позже выбиться в люди. Вполне мог. Но тогда бы эти люди исполняли иную роль и… тоже знали бы свое место. В их мире все твердо, все понятно. Здесь же – черт знает что. В магазине у вокзала сувенирами торгует бывшая певица, частным извозом на какой-то допотопной машине занимается профессор-биолог, экскурсии по Москве проводит бывшая спортсменка-лыжница… Так что этот тип тоже вполне может оказаться каким-нибудь замаскированным Нижинским или Эйнштейном. Стоит и смотрит так, словно проводит над тобой какой-то очень важный эксперимент, и именно с этой целью – не иначе – вырядился официантом.

«Просканирую-ка я его на всякий случай», – решил Пол, и, протянув деньги, как будто невзначай подошел к официанту совсем близко. Тотчас в центре лба под черепом что-то напряглось, запульсировало…

«Чисто», – сделал через секунду вывод Пол и устало вздохнул.

Официант засунул деньги в карман и, как показалось Полу, веселым взглядом окинул царящий вокруг хаос.

А посмотреть и вправду было на что. По всему номеру были разбросаны пиджаки, галстуки и рубашки. На тумбочке и столе громоздился ворох грязной посуды, там же огромной Пизанской башней возвышалась стопа видеокассет. На кровати в беспорядке были навалены книги – словари и разговорники, учебники и тома русской классики. Вид был такой, словно какой-то сума сшедший решил устроить в библиотеке террористический акт.

Только тут до Пола дошло, сколь нелепо в этом хаосе выглядит аристократический завтрак, привезенный в тележке.

– Маленький раскардаш, – объяснил он, вспомнив какой-то русский фильм, в котором нелепый персонаж-иностранец все говорил и делал на удивление невпопад.

Вероятно, официант тоже смотрел этот фильм, потому что он хмыкнул и тут же стал намного дружелюбней. Он забрал грязную посуду и даже смахнул полотенцем с тумбочки и стола – не иначе чтобы придурку-иностранцу было удобнее вкушать свой изысканный завтрак.

«Вот и ты, Паша, научился у них этой проклятой самоиронии, – отметил про себя Пол, когда дверь за официантом закрылась. – Черт бы побрал этих русских с их вечными парадоксами!»

Пол прошелся по номеру.

«Этих русских! Сказал тоже! А сам-то ты кто? Тоже русский, как оказалось… Точно! Вот и рефлексия налицо. Все как в этих чудовищных романах. Нет никаких сомнений. Никакой ты не Пол Тейлор, дорогуша, а самый настоящий Павел Ткачев, как написано в той дурацкой бумаге…»

Когда Пол узнал, что он не родной сын своих родителей, это было для него как гром среди ясного неба. Отец его Джон Тейлор, умер два года назад. После него остались бумаги, но Пол сел их разбирать лишь спустя три месяца после похорон.

Если бы он знал, какой удар готовит ему судьба, он бы, пожалуй, держался от этих бумаг как можно дальше.

Начав разбирать документы, он наткнулся на старинную шкатулку. Она была покрыта темным лаком и украшена рисунками, изображающими катание каких-то людей в шубах на тройках по заснеженному городу. Внизу виднелась странная надпись, судя по всему, сделанная кириллицей. Пол открыл крышку. Сверху лежало письмо, подписанное его отцом. Написано оно было, судя по желтому оттенку бумаги, давно и лишь дожидалось того дня, когда Пол откроет шкатулку. В письме говорилось:

«Мой дорогой Пол. Если ты читаешь эти строки, значит меня уже нет в живых.

Пойми меня правильно, но я не мог не написать тебе это письмо. Постарайся воспринять известие, которое я хочу сообщить тебе, спокойно. Дело в том, что ты – не родной наш сын. Мы усыновили тебя в пятилетнем возрасте.

Мы с Джоанной тогда ездили в Россию: я выполнял там секретную правительственную миссию. Россия тех времен была страшным местом: огромная, бедная и наглухо закрытая для остального мира страна, в которой царила власть коммунистической партии и спецслужб.

Во время своих передвижений по СССР (именно так называлась в то время Россия) я волею судьбы попал в город Глинск, где встретился с твоей бабушкой Анной Антиповной Карасевой. Она пробралась к нам в дом тайно, спасаясь от преследований КГБ. С ней был ребенок, мальчик пяти лет. Она рассказала, что родителей мальчика, ее дочь и зятя, убили агенты спецслужб и теперь, похоже, настала ее очередь. Она просила нас взять ребенка с собой и как можно скорее вывезти из страны, иначе он тоже будет убит. Я пытался объяснить ей, что это невозможно, что нам не дадут пересечь границу с ребенком, но Анна Антиповна умоляла, чтобы я поверил ей и взял мальчика. Она говорила, что границу мы пересечем, за это она ручается. Еще женщина сказала, что она колдунья и что последнее, что она может сделать для своего внука, – это „отвести глаза“ пограничникам. Я не придал ее словам значения – похоже, старуха была не в себе после всех злоключений, выпавших на ее долю.

Но Джоанна умоляюще смотрела на меня. Едва увидев, она полюбила тебя, как сына. У нас не было своих детей, и несмотря на все усилия врачей, нам так и не удалось решить эту проблему.

Тем не менее я был непреклонен – я слишком хорошо знал, как умеют искать русские спецслужбы. И тут Анна Антиповна сказала, что тебя зовут Павел Ткачев. Я никогда не верил во всякую сверхъестественную чепуху, но тут и у меня мороз пробежал по коже. Дело в том, что имя моего отца было Пол, а на русский оно переводится как „Павел“. Кроме того, „Ткачев“ – это почти то же самое, что по-английски „Тэйлор“. Таких совпадений не бывает, и я понял, что это указание свыше, что Бог дает нам шанс всей нашей жизни. И я согласился.