Цири сбежала к речке. Мылась долго, подрагивая от холода. Резкими движениями трясущихся рук старалась смыть с себя то, что уже смыть было невозможно. По щекам текли слезы.
Все уплывало вдаль. В туман. Все.
Она не сразу заметила Мистле, сидевшую на берегу, зябко кутаясь в шкуру. Она смотрела мимо девочки, в туман.
— Фалька… — тихо позвала она, почувствовав на себе взгляд.
Цири не ответила, все еще стоя почти по колено в воде и ежась больше не от холода, а от присутствия Мистле.
— Я… вот черт, — сбивчиво попыталась продолжить женщина, — понимаешь, Фалька, мы не привыкли по душам разговаривать, и мне сейчас сложно что-то сказать тебе. Но ты дослушай, ладно?
Молчание в ответ и плеск воды были восприняты как согласие.
— Мы тут все давно разбойницы, уже неважно, кем мы были, дворянками, эльфками, военными… Все это мы уже потеряли. Удачный налет, сытная еда и жаркая ночь — и больше ничего для счастья не надо. Но ты-то другая.
Цири, продолжая молчать, неспешно вышла из воды, пытаясь сохранять осанку и непроницаемость лица. Так ей казалось, что она отстраняется и от Мистле, и от собственных чувств, становится другой, невосприимчивой. Это было сложно — хотелось, на самом деле, спрятаться за какой-нибудь камень и плакать там до тех пор, пока Йеннифер с Геральтом не придут за ней.
— Будь ты с нами подольше, или сама постарше, все было бы по-другому. Ты была такая… несчастная. И одинокая, и Кайлей еще тут, чтоб его василиск задрал. И я была одинока. И все получилось так неправильно и глупо.
Цири хотела бы с ней согласиться, но не могла. Это было не глупо — подло и грубо. Мистле — первая человека, отнесшаяся к ней хоть немного по-доброму с тех пор, как она взбежала на ту чёртову башню. И она же сделала… Что она сделала? Цири не могла сформулировать до конца, она знала множество слов, включая те, которые нельзя произносить в приличном обществе, но ни одно из них не подходило ни к произошедшему, ни к ней самой. Ей не было больно, было немного страшно и непонятно. Было, быть может, приятно — но она не осознавала этого. Перед пеленой слез мелькали черные крылья хищной птицы. Мистле что-то говорила ей, но Цири слышала лишь хлопанье крыльев. И она никак не могла связать те боль и ужас, пережитые в Цинтре и почти забытые, с тем безмолвным напряжением, что чувствовала с Мистле. Женщина, конечно, ничего не знала о произошедшем тогда, даже сама Цири, кажется, не знала всего, но это не меняло ничего. Да, Цири была одинока, несчастна и напугана. И да, хотела, чтобы Мистле была с ней рядом. Но просто была, может быть обняла, может, рассказала что-то интересное, может, просто отогнала бы от нее Кайлея и ушла. А того, что случилось не должно было быть. Вслух Цири, конечно, ничего не сказала.
Мистле говорила в туман, не глядя на Цири, вытирающуюся какой-то тряпкой, заменившей полотенце.
— Я знаю, все должно было быть не так. Но я не знаю, как иначе. Мне тогда показалось, что это было бы правильно, для нас обеих. Я ошиблась. О, небо! Я воспользовалась беспомощностью
девочки, как похотливый солдафон! Ты, наверно, не простишь меня, Фалька. Я бы не простила. Но знай, я не желала тебе зла.
Цири молчала, пытаясь одеться в то, что за время скитаний стало похоже на лохмотья.
— Закутайся пока в шкуру, — Мистле сбросила свою с плеч, но не подошла, чтобы дать ее девочке, — и обратись к Искре, может, у нее найдется пара вещиц поприличнее.
Не дождавшись ответа, женщина развернулась, собираясь возвращаться к Крысам.
— Значит, — она повернулась на голос Цири, хриплый от слез и долгого молчания. Только тогда девочка заметила, что и ее щеки блестят от слез, — значит, это не было платой за то, что я не буду одинока?
Не в силах ответить, Мистле не то вздохнула, не то всхлипнула, и покачала головой. Больше не оборачиваясь, ушла с берега.
***
Цири ударила плашмя, вывернувшись в обратный пируэт. И с ужасом поняла, что перед ней не заросшее щетиной лицо нильфгаардца, а красивое, до боли знакомое, обрамленное черными как смоль волосами, лицо Йеннифер. Оно исказилось в предупреждающе -испуганном крике, но было поздно. Фонтан крови заслонил Цири обзор. Она вскрикнула, вложив в этот крик всю боль и отчаяние, и проснулась.
Кричала она, видимо, вслух — на походных лежанках недалеко от нее ворочались, переставали храпеть и сонно ворчали остальные Крысы. Послышались тихие шаги, темная фигура нависла над ней. Цири тут же села, не желая, чтобы ее застали врасплох.
— Фалька? — Мистле, конечно, кто еще пошла бы к ней посреди ночи, как к плачущей младенице.
— Просто сон. Я скоро снова засну. — неуверенно пробормотала девочка. Правдой это не было, не смотря на выматывающий день, сонливости она теперь не чувствовала.
— Можно? — женщина аккуратно присела рядом с Цири. Та, не задумываясь, отодвинулась, напряглась, готовая в любой момент соскочить и бежать, — не бойся, я хочу только обнять тебя.
Недолго поколебавшись, девочка позволила, придвинувшись чуть ближе. Она немного жалела, что оставила кинжал вместе с остальными вещами, а не возле лежанки, он дал бы ей большее чувство безопасности, чем есть сейчас. С другой стороны, терять ей уже было нечего, а успокоительных объятий в самом деле не хватало.
— Это был просто сон, сейчас ты в порядке.
Цири вздрогнула, вспомнив лицо Йеннифер в потеках крови. Почему именно этот сон? Значит ли это, что что-то случилось с чародейкой? Или что Цири предала её, отказавшись от Силы? Или это просто не ушедшие еще переживания о первом убийстве, которые постоянно проникают в ее сны, обретающие причудливые формы? Говорить об этом Цири не стала, просто тихо прошептала «да».
Молчали. Мистле осторожно гладила ее обнаженное плечо. Прикосновения не были похожи на те, что были той ночью. И все же что-то было — то ли маленькая, теплая, чуть влажная ладонь, то ли напряженная тишина вокруг. Какими бы успокаивающими не были поглаживания, Цири все еще сидела напрягшись, готовая к бегству.
— Слушай, Фалька, ты ведь тоже не кметка какая-то? В тебе есть воспитание, хоть его уже и не видно почти. Дворянка, как я? Или, может, беглая принцесса?
Насмешливый тон говорил, что Мистле, конечно, шутит. Но Цири стоило большого труда никак не показать, насколько близко это предположение к правде. Не вздрогнуть, не выдать голосом, отвечая уклончивое «может быть».
— Представляешь, мы могли бы встретиться на каком-нибудь приёме. Стояли бы в роскошных платьях, среди золочёной мебели. Говорили бы о погоде и политической ситуации.
Цири представила: Мистле в украшенном бантами и вышивкой платье, статную, с длинными ухоженными волосами, закрученными в сложную прическу. Ее саму, в любимом платье с рюшами и пышными рукавами, в которое сейчас она наверняка не смогла бы влезть, бойкую, беспокойную принцессу. Их знакомят, соблюдая полный церемониал, и она еле сдерживается, чтобы не засмеяться от напыщенности, невольно цепляясь взглядом за мелкие детали в облике юной дворянки. Они расходятся и под вечер забывают имена. Потому что Цири встретится с еще десятками знатных семей и со временем они сливаются в единую безлико-вычурную фигуру. Потому что Мистле атакуют нескончаемой речью несколько возможных женихов. Цири представляла и прочему-то не могла понять — счастливый это образ или нет.
— Мы бы не зашли дальше знакомства.
— Скорее всего, — печально подтвердила Мистле.
Воображаемые картины немного расслабили Цири, она чуть сильнее прижалась к женщине, позволяя телу не быть натянутой струной. Стало чуть теплее, спокойнее. Рука Мистле все еще рассеяно блуждала по ее плечу, темнота висела над ними густым туманом. Молчание продолжалось.
Цири думала о тепле дома — родного дворца, Каэр Морхена, Храма. О людях, что дарили ей это тепло. О том, что Мистле не похожа ни на кого из них. И что с ней она никогда не сможет расслабиться и довериться полностью. А сможет ли теперь довериться вообще кому-то. Даже из тех, кого знала до телепортации из Тор Лара.
