Многогранник, вывернутый на плоскую поверхность листа, напоминает тело, вскрытое на прозекторском столе. Знаний Дианы не хватает, чтобы действительно соотнести сочетание линий, чисел и текста с реальной постройкой на той стороне реки. Но даже просто представление, как из идеи и кропотливого труда посредством этих условных знаков и формул родилась Башня, оказывается каким-то утешающим. Вспомнив всё, что может, из нужных областей науки, Диана ещё раз всматривается в чертежи. Теперь она видит, что в основе Многогранника не только классическая архитектура зданий, но и схема какого-то неизвестного устройства. Чего в чертежах нет, так это магии и мистики, которые, несомненно, составляют важную его часть. Диана делает вывод, что само по себе такое строение практически невозможно. Но, тем не менее, она может видеть его своими глазами и даже бывала внутри.
Аглая Лилич делает такое же предварительное заключение, но ей нужно время до утра для дополнительного изучения. Диана горит желанием узнать, что же скажет скептично настроенная Инквизитесса, потому что её собственный разум уже не кажется достаточно критичным к местным проявлениям сверхъестественного. Но нетерпения она не выказывает, поддерживая деловой тон. Ей самой оно слишком подозрительно и ново, чтобы посвящать кого-то ещё.
На выходе из Собора Диану снова встречает посыльный, на этот раз отправительница неожиданная — сама Катерина Сабурова ждёт с ней встречи.
Хозяйка напугана, практически в ужасе. Её речь, как и в их первый разговор, спутана от морфия и наполнена мистицизмом. Она утверждает, что Симон жив, готова в этом поклясться, готова даже — если её слова не согласится подтвердить Диана — унизиться и попросить о помощи Самозванку или Гаруспиню. Их спор заходит в тупик, Катерина совсем иначе воспринимает Каиных и их способность воплощать абсолютно любые идеи в реальность. Для неё это — кровавая диктатура сильных. Тогда как для Дианы — неограниченные возможности творения, бесконечные прорывы и создание чего-то нового и превосходящего ожидания. Уверенность Дианы натыкается на обвинения в безжалостности и неумолимости. Это почти обидно, почти задевает — она не безжалостна, нельзя считать таковой ту, кто практически ценой своей жизни спасает чужой ей город, кто поставила всё, что у неё сейчас есть на эту карту. Она не безжалостна, но чего стоят жертвы слабых перед мощью близкого совершенно невообразимого будущего?
Слова умирающей Хозяйки доверия не вызывают, но Диана всё равно соглашается их проверить. Если у Каиных возможно всё, то почему бы не что-то, что нужно ей. Диана ехала сюда ради Симона, она не отказалась бы увидеть его живым и здоровым вопреки всему. Это может возродить в ней огонь надежды.
В первую очередь, она навещает Рубина, которого, на удивление, уже освободили.
— Симон мёртв. Теперь точно мёртв. Хотя и был жив… всё то время, пока его считали мёртвым.
Значит, это была летаргия. Пока Стах по каплям, по частицам разбирал тело Симона для создания панацеи, он ещё был жив. Мог ли он мыслить, осознавать, понимать, что с ним происходит, если действительно был сверхчеловеком? От таких рассуждений у Дианы шевелятся волосы на забинтованной голове.
Вторая попытка разговора с Марией оказывается ещё сложнее. Приходится постоянно окликать её по имени, потому что она словно ускользает из разговора, проваливаясь в сон. Диана хочет взять её за плечи и встряхнуть, чтобы не отводила глаз, не петляла мыслями вокруг темы, но останавливает страх, что стоит её коснуться, как руки обожжёт даже сквозь плотные перчатки. Сегодня вокруг так много мистицизма, что Диана невольно ему поддаётся и начинает мыслить в тех же категориях. Как и всегда, Мария говорит загадками, обещая всё объяснить позже, но и замечая, что Диана всё равно не поймёт.
Она действительно не понимает. У старших Каиных тоже изменились голоса и манера речи, словно она говорит не с ними, а с кем-то другими, словно слова Виктора оказались правдой. «Нет! Не может быть! — твердит себе Диана, пока осторожно общается сначала с Виктором, потом с Георгием. — Никакого переселения душ! Никакого бессмертия!». Но сомнения заложены, этим духом чудотворства, этими недосказанными словами, этой манерой изъясняться намёками. Идя в Собор, она уже ни в чем не уверена. Эта семья сведёт её с ума, если уже не свела.
С Инквизитессой она сама говорит намёками. Передает, как и просил Виктор, что Георгий обезумел и готовит семью к коллективному самоубийству, но предлагает делать свои выводы. Аглая Лилич их определённо делает, хоть и смотрит на Диану с большим недоверием, чем раньше. За информацию она выплачивает деньги. Если бы деньги помогли Диане понять, что на самом деле происходит вокруг, это была бы самая ценная награда, но всё на что они способны — обеспечить её ужином.
Домой Диана приходит рано. Неспешно ест, сама разматывает бинты, оглядывает себя в треснувшее зеркало. За день её лицо стало выглядеть чуточку лучше, хотя всё также пестрит разными цветами синяков и ссадин. Она заново перебирает саквояж, тумбочки и шкафы в надежде найти что-то для повторной обработки ран.
За этим занятием её и застаёт Артемия, остановившаяся в начале комнаты, прислонившись к стене.
— Добрый вечер, ойнона. Вчерашний день ищешь?
— Нет, увольте, я бы не хотела его найти, — отвечает Диана, выглядывая из-за дверцы шкафа. — Добрый, Артемия. Я искала йод или что-нибудь в этом роде.
— Я же обещала, что приду, — Артемия проходит в комнату, снимает перчатки и взглядом указывает на кровать. — Садись, посмотрим, что у тебя там.
Диана садится, Артемия оглядывает её, приподняв лицо за подбородок, жест интимный, как преддверие поцелуя, но в этой ситуации ждать его не приходится. Обновив кое-где йод, Артемия не заматывает всю голову бинтами, а обходится парой подушечек, закреплённых пластырями.
— Развернись, осмотрю затылок.
Диана также молча разворачивается спиной, закинув ноги на кровать. Артемия мягко надавливает на её голову, заставляя наклониться. Разговор не завязывается, Диана слишком много говорила сегодня, и, к тому же, боится ненароком выдать новые мысли и идеи, пускающие корни в её сознании.
Ни одна из них не спросит и не расскажет, как прошёл день, о планах на завтра, о сомнениях, даже о самочувствии они не заикнутся. Молчание кажется скорее неловким, может быть, из-за того, как легко лился диалог вчера, а может, потому что они никак не могут найти ту грань отношений, на которой находятся. В первые дни всё было проще.
— Прости, пришлось немного волос выстричь, иначе потом только с пластырем выдёргивать. Не переживай, остальными закроется.
— Не до причёски сейчас, — Диана выпрямляется и оборачивается. — Спасибо.
Она хочет добавить «за то, что второй день возишься со мной», но не делает этого.
— Мне нужно сказать тебе, ойнона, — Артемия ненадолго замолкает, подбирая слова, — Аглая дала мне слово, что поддержит меня в решении судьбы города.
— Вот как? — Диана отворачивается, чтобы ничего не выдать лицом. — Это окончательный вердикт?
— Пока нет, но она…
— Тогда я не хочу об этом говорить.
Диана прерывает её резко, резче, чем нужно. Она близка к разгадке, ей остаётся один маленький шаг до источника заражения. И такой же до понимания, что именно в этом городе стоит спасения, где сердце его жизни. Но Артемия опередила, она создала панацею, сыграла свою роль в глазах Властей, да и в глазах Инквизитессы, и, скорее всего, выбор будет за ней.
Вопреки тону голоса и собственным ожиданиям, ничего нового Диана не чувствует. Нет злости, нет ощущения, что что-то рушится, нет желания это исправить. Словно она надеется, что всё изменится за оставшиеся пару дней, или, наоборот, уже не верит ни в какой успех. Диана бесцельно оглядывает стену, думая, как вернуть разговор в привычное русло.
Артемия кладёт руки ей на плечи, они соскальзывают ниже, прижимая к себе для объятий. Диана вздрагивает от неожиданности, но расслабляется, прильнув к ней спиной. Осталось так немного времени до конца, ни к чему тратить его на разговоры, которые ничего не изменят. Они с самого начала знали, кто они есть, и чем всё кончится. Соперницы остаются соперницами, а секс по вечерам остаётся просто сексом по вечерам, что бы Диана по этому поводу ни чувствовала. Она оборачивается, закрыв глаза, и их губы соприкасаются.
