— К сожалению, после. До того — сказала мне, что ты будешь лягаться.

— А ты бы на моём месте не отбрыкивался? Ну, хоть одно приятное известие — рад убедиться, что не ошибся в выборе жены, и детям, стало быть, не в кого было пойти дураками. Млять, дай мне хотя бы помозговать — даже мелом предварительно не посыпал перед тем, как охреначить! — я прикурил сигариллу от ударно-кремнёвой зажигалки.

Я ведь, в отличие от Володи с Серёгой, так и не попал домой. Тому, что нас ещё на подходе к испанскому берегу перехватила гадесская бирема, удивляться не стоило — на то Гадес их и держит, чтобы они патрулировали окрестные воды, пресекая пиратство. Что о нашем возвращении знали все, кому об этом знать полагалось, тоже вполне естественно — ещё по весне буквально вслед за нами на Горгады прибыло судно, привёзшее почтовых голубей, так что генерал-гауляйтеру не составило труда экстренно известить начальство о нашей успешной миссии. Но вот когда с патрульной биремы хоть и дружественного нам, но всё-же иностранного государства вдруг спросили персонально меня — кто бы на моём месте не заподозрил неладное? Врученное мне навигатором биремы письмо Фабриция с приказом, взяв с собой лишь минимум слуг и вещей, пересесть на бирему и немедленно проследовать на ней к боссу — ага, в Гадес — удивило меня уже меньше, хоть я и не терял ещё надежды на то, что дела наши обстоят не столь хреново. Надежда умирает последней.

Надо отдать боссу должное, он дал мне докурить спокойно, не компостируя при этом мозги. И так, млять, крыша едет, не спеша, тихо шифером шурша. Конечно, никто из нас не вечен, все живые люди, и старик Волний даже при всём своём богатырском для его лет здоровье не мог тянуть свою лямку до бесконечности. Тоже ведь абсолютно не из тех, кому грызня пауков в банке по кайфу, и столь вредная работа ну никак не способствовала долголетию, и удивительно ещё, как он только продержался на ней столько, сколько иные и на спокойной не живут. И ведь не просто продержался, а так, что покажите мне такого, кто управлял бы кланом лучше. Но млять, до чего же не вовремя! Нет бы старику прожить и продержаться ещё хотя бы пару-тройку лет! Ведь без него — жопа! Не в том плане, что с преемником беда — и смена достойная, и сработались мы с означенной сменой прекрасно, но млять, ведь все же планы смерть Волния-старого перекочевряжила сикось-накось! Всё было так хорошо продумано — тоже не идеально, но более-менее оптимально для нашего кадрового затыка, а теперь придётся импровизировать на ходу в жёстком цейтноте. Даже если я сумею отбрыкаться от этого премьерства, а если не сумею — тогда вообще звиздец всему. Млять, надо суметь, позарез надо…

— Фабриций, мы с тобой сейчас не в Оссонобе и можем позволить себе называть вещи своими именами, — я решил зайти издалека, — По сути у нас два царя — бутафорский и настоящий. А значит, и две царских династии — Миликониды, которые только царствуют, и Тарквинии, которые реально владеют и правят царством. И если настоящий царь правит не сам лично, а через своего наместника, то значит, для нас именно этот наместник и есть наш реальный царь по факту. И это, собственно, хоть и не демонстрируется открыто, но и ни для кого не секрет. И если этот наместник-царь называется у нас главой правительства, то разве не должен он быть членом правящей семьи?

— Ну так а ты у нас кто? Ты — зять семьи и уже в силу этого не чужой в ней.

— Фабриций, я же не просто так заговорил о династии. В неё я не вхожу, а вы с отцом предлагаете мне занять должность, положенную только Тарквиниям. Это опасный прецедент, и не следовало бы его создавать.

— Да какой там прецедент! В Карфагене так делается сплошь и рядом.

— Но ведь мы же не в Карфагене. В Испании, да ещё при живых представителях династии, это неправильно и беспрецедентно.

— А Баркиды? Гасдрубал, зять Гамилькара, разве не правил вполне официально при живом молодом Ганнибале?

— Так ведь Баркиды — это тоже Карфаген, не очень-то считавшийся с обычаями подвластных турдетан, а у нас — турдетанское государство. У турдетанской знати такое не в обычае, и зачем же нам смущать умы?

— Ты ТОЛЬКО из-за этого отказываешься?

— Конечно нет. Это только одна из нескольких причин, самая важная для вас, но не самая важная для меня. Для меня гораздо важнее три других. Во-первых — у меня моя промышленность. Кто будет руководить ей и развивать её, если я увязну по самые уши в управлении государством? На управляющих всего не переложишь — то и дело возникают вопросы, которых им без меня не решить. Вот не было меня несколько месяцев, так опять наверняка целая куча накопилась. И когда мне её разгребать, если ты нагрузишь на меня всё правительство? Мне и с коллегами-то вопросов хватает за глаза.

— Но ведь мы же предлагаем тебе увеличить твою долю в наших общих доходах. Разве это не покроет тебе упущенной прибыли в твоих собственных делах?

— Так не в одной же только прибыли дело. Промышленность — это оружие, это машины, это транспорт и инструмент. Это сельскохозяйственный инвентарь наконец.

— Млять! Тут ты прав — с этими нашими неурожаями! И это только во-первых?

— Да, это только во-первых. Во-вторых, нам надо разрабатывать, испытывать, а потом и производить во множестве технические новинки, а для этого и промышленность переоснащать. Там много такого, чего римлянам показывать нельзя, а значит, в Нетонис надо всё это переносить и заниматься там. Как я это сделаю, если я намертво застряну в Оссонобе? Те же переговорные машины, например, или более совершенные корабли…

— Проклятие! И тут ты прав! Я ведь ещё не сказал тебе? Акобал ещё не вернулся сюда, но добрался уже до Нетониса. Почтовый голубь оттуда принёс известие о том, что он потерял один из своих кораблей.

— Млять! Конечно, всякое бывает, и когда-то это должно было случиться…

— Да, нам долго везло. Ты как-то говорил, с переговорными машинами какую-то часть потерпевших крушение можно было бы и спасти?

— Если передадут сигнал и свои координаты, чтобы спасатели могли их найти.

— Ясно. А что в-третьих?

— Наш молодняк, Фабриций. Мы ведь отчего разрываемся вдребезги напополам между кучей дел и не успеваем толком ни хрена? Оттого, что всё сами! У нас нет хорошо образованных помощников. И не будет, пока мы не выучим как следует молодняк.

— Но ведь первый поток уже получил образование?

— Школьное. Ты думаешь, этого достаточно? Хрен ты угадал. Это только самые основы, а настоящее образование у них ещё только впереди. И там тоже будет до хренища всякого, чего нельзя показывать римлянам. Мы хотели учить их дальше в Нетонисе, но я уже вижу, млять, что ни в какой Нетонис мы в этом году не поплывём.

— Ну, раз сам видишь, так зачем тогда упираешься? Принимай правительство, а там мы что-нибудь придумаем. Согласен?

— Хорошая попытка, Фабриций! Но только и опять хрен ты угадал — ни на что я ещё пока-что не согласен. И тебя я тоже понимаю, и во многом ты тоже прав, но млять, ты же меня без ножа режешь! Все планы, млять, козе под хвост! Дай мне подумать. С семьёй встречусь, проблемы накопившиеся хотя бы уж самые срочные поразгребаю, с нашими об этой хрени поговорю — и извещу тебя.

— Максим, так не пойдёт. Окончательный ответ ты дашь мне здесь, и без него я никуда тебя не отпущу. Откажешься наотрез — значит, откажешься, хоть и очень этого не хочется. Я же тебя тоже услыхал и твои резоны тоже понимаю — винить тебя не буду. Но проклятие, помоги тогда хотя бы уж придумать подходящее решение!

— Млять, ну тебя на хрен! Ну чего я тебе вот прямо сей секунд придумаю?

— Да не прямо сейчас, Максим, я же всё понимаю. Отдохни, подумай на свежую голову — день, два, три — хоть неделю, если понадобится. Время же есть, хвала богам.

— Млять! Время у него есть! Я до дому ещё не добрался, семьи ещё ни хрена не видел, а у него тут время есть! Вот знаешь, Фабриций, хоть и не в моих это принципах на других своё хреновое настроение срывать, но сейчас, млять, так и хочется кого-нибудь на хрен вздрючить во все дыхательные и пихательные!