— Не так-то легко собирать их. Вглубь острова дикари нас не пускают, и много ли мы с моими людьми можем увидеть собственными глазами? А язык у них хоть и похож немного на мавританский, но уж очень немного — два моих матроса-мавра понимают лишь немногие отдельные слова, но о смысле всей фразы уже только догадываются. И хотя есть у меня и один финикиец-полукровка с ближнего острова, владеющий и языком туземцев, язык дальнего острова даже он понимает только с пятого на десятое. Дикари, возможно, и рассказали бы сами многое из того, что я хотел бы знать, но как прикажете расспрашивать их с такими переводчиками?

— Какой вопрос задашь, такой и ответ на него получишь, — хмыкнул Володя.

— Вот именно! Долго ли ошибиться с вопросом, не зная толком языка? А ещё же и ответ на него надо понять правильно. А подучиться как следует тамошнему языку — это же немалое время нужно.

— А в фактории их оставить, чтобы учились языку всё время, разве нельзя?

— Да там фактория-то — одно название. Лавка только крытая для торговли, место под палатку, да причал для швартовки судна. Даже склада для товаров там нет — прямо из трюма выносим. Пока стоим там — есть фактория, как уплывём — считай, что и нет её. Не те у меня ещё торговые обороты, чтобы постоянную там заводить.

— Так что мешает их увеличить?

— Мешает бедность дикарей. Им почти нечего предложить нам в обмен на наши товары. Ягод земляничного дерева, инжира и ежевики полно и на материке. Зерна у них мало, и они спрашивают его сами.

— Даже ячменя? — удивился генерал-гауляйтер, — Он нам тоже нужен, а не одна только пшеница, так что с удовольствием возьмём и его — уж всяко ближе, чем от мавров.

— Да у них там и есть-то только ячмень, и его мало, а пшеницы и вовсе нет.

— А бобы? — спросил Серёга, держа в памяти гофио — кашу канарских гуанчей из зёрен пшеницы с ячменем и бобов.

— Нет у них бобов, — разочаровал бастулон, — На ближних островах есть и бобы, и пшеница, там и финики есть, а на том дальнем — только ячмень. Добавляют его немного к корневищам папоротника, когда он есть, а как кончится — только корневища эти пекут и едят. Очень бедно они там живут.

— А скот?

— Скот есть — козы с овцами. Вот овец я у них как раз и закупил, как заказывали, хоть и не понимаю смысла — в том же Могадоре у мавров они обошлись бы раза в полтора дешевле, да и крупнее они у мавров. Зачем вам эти островные?

— Они привычны к скалам и горным склонам, которых полно и здесь, — пояснил ему геолог, — Не так хорошо, как козы, но гораздо лучше равнинных овец.

— Так разве не лучше тогда были бы козы? Их у дикарей гораздо больше, и они обошлись бы дешевле овец. Я не понимаю смысла этого запрета на коз.

— Козы объедают ветки кустарника, а они отрастают гораздо медленнее травы. В здешнем засушливом климате — тем более. Если снять запрет и завезти их сюда — козы не так хлопотны в выпасе, как овцы, поэтому все начнут разводить их, а не овец, и тогда они размножатся и сожрут все Горгады, — тут Серёга, конечно, несколько сгустил краски ради пущей наглядности, но по сути-то всё правильно, — Поэтому и запрещён их ввоз сюда, как и во все наши островные колонии.

— Вот поэтому у меня и такие торговые обороты, — съязвил купец.

— Не прибедняйся, — хмыкнул генерал-гауляйтер, — Чтобы ты, да не нашёл на чём заработать свой барыш — зная тебя, никогда в подобное не поверю. Вот скажи нам, Дамал, почему у тебя не пошла торговля с ближними из Островов Блаженных?

— Так финикийцы же тамошние разве дадут развернуться?

— Другим дали, а тебе не дают?

— Да что им там дали-то! Мелочь одну!

— Вот именно! Они удовольствовались этим и торгуют себе, а ты куда полез?

— Ну, где прибыльнее было. Не всё же финикийцам в одно горло.

— Вот поэтому они тебя и выперли взашей, что полез туда, где и без тебя тесно. Вот истинно говорю, когда Дамал родился, кто-то из финикийцев точно заплакал! — это он уже нам прокомментировал, — Поэтому не прибедняйся, Дамал. Ты не мог не разнюхать и не найти, что там есть ценного. Ну вот не верю я, чтобы ты, и совсем не раздобыл "кровь дракона". Уж за железные-то ножи и топоры…

— Да, они рвут их с руками, досточтимый. Но даже за них я выторговал её лишь небольшой мешочек, да и то, береговые посылали гонца к вождю всего племени, прося у него дозволения на эту сделку. Говорю же, им мало смолы самим. Если бы не пурпурный лишайник, так зряшный вышел бы рейс. Вот только он, да эти нужные вам горные овцы.

— Вот оно! Что я говорил? — торжествующе вопросил наместник Горгад, воздев ввысь указующий перст, — Да один только говнопурпур с лихвой окупит весь твой рейс!

Речь шла, как мы поняли, о лишайнике орсель, из которого делался фальшивый пурпур. В принципе и цвет ткани, и блеск с ним получались не хуже, чем с тёмно-красной разновидностью настоящего, да и стирку он держал почти так же хорошо, но в отличие от настоящего, этот лишайниковый пурпур выцветал под солнечными лучами, становясь от них коричневым, отчего остряки в Бетике и у нас и называли его "говнопурпуром". Был, правда, способ стабилизировать его от выцветания путём дополнительной окраски другим красителем, устойчивым к солнцу, но это сказывалось на цвете, который гораздо заметнее, чем свежий не стабилизированный, отличался от настоящего красного пурпура. Ходили слухи, что спартанцам известен секрет лучшего стабилизатора фальшивого пурпура, чем и объясняются эти знаменитые спартанские пурпурные плащи вояк этого весьма небогатого полиса. В принципе — вполне вероятно. Растёт этот лишайник и в Средиземноморье, а не только на Канарах, просто повыбран он там за долгие века промысла, потому как ценится при дефиците добротных красителей и говнопурпур. Понятно, что не в высшем свете, там только покажись в нём, так у нас за это засранцем прозовут заглазно, а у греков и римлян — зассанцем. Это оттого, что в производстве говнопурпура моча применяется, если кто не в курсах. Самое интересное, что у нас прикалываются таким манером только над теми, кто стабилизированный говнопурпур носит, близкий по цвету к настоящему, а к выцветшему коричневому, как раз и напоминающему цветом говно, дышат вполне ровно. В качестве коричневого, для чего окрашенной ткани или пряже намеренно дают выцвести на солнце, краситель весьма добротен и популярен — в среднем ценовом диапазоне, конечно, который для среднего класса. Из-за относительной дефицитности лишайника в основном, но как раз на Канарах его полно, так что нуворишем наш купчина на нём, конечно, не станет, но приподнимется, надо думать, неплохо…

— А что ты продавал там? — спрашиваю торговца.

— Ну, здесь-то я после выгрузки тех мавританских коров и проветривания после них трюма загрузился кроме обычного набора для дикарей этими сладкими сушёными плодами и мешками с этим новым зерном. Им понравилось и то, и другое, особенно эти плоды. А почему зерно, кстати, дроблёное? Они очень просили привезти целое.

— Вот как раз поэтому — чтобы они не могли вырастить его сами и продолжали покупать у тебя. Скажешь им, что целого тебе не продают, а продают только вот такое.

— Разумно, — одобрил бастулон, — Теперь понимаю и запрет на финики.

— Повезёшь и их, когда у нас дойдут руки до их очистки от косточек, — пообещал генерал-гауляйтер, — Мы попробовали, но работа уж очень муторная — только пять мешков и насушили. С нового пополнения выделю на это ещё людей, тогда наделаем больше.

— Сушёные бананы им, значит, понравились больше кукурузы? Ты сможешь ему загрузить бананами полный трюм? — спрашиваю его.

— Полностью — нет, если не уменьшать поставок в Оссонобу. На следующий год смогу, и не на один рейс, а на два или три, но пока — только на две трети его загружу.

— Тогда грузи и эти пять мешков очищенных фиников — надо как-то наращивать ему торговый оборот с дикарями для основания постоянной фактории.

— Так толку-то с того! — хмыкнул купец, — Ну, набьёте вы мне, допустим, полный трюм товаров, от которых у дикарей только слюнки потекут, но как я их продам? Говорю же, они бедны. Снижать расценки — сами понимаете, не нужно ни мне, ни Тарквиниям, а по этим им нечего предложить на обмен. "Крови дракона" они мне и так продали, сколько могли, и больше не продадут. Лишайником я затоварю склад, и он будет лежать мёртвым грузом — опять же, чтобы не сбивать цен. Овец — ну, продадут они мне ещё три десятка на ближайший рейс, и больше у них лишних не останется. А козы — вы сами объяснили мне, почему их ввоз запрещён.