Когда они старшего своего увидели, нагруженного добытой сопровождавшим его лучником обезьяной — обрадовались неподдельно. Сильно подозреваю, что не столько ему, сколько его грузу. Судя по суете, собирались пуститься в пляс, но наше появление их насторожило. Старший урезонил паникёров, и в заросли никто не кинулся, но ихние бабы с мелкой детворой были буквально на грани. Мужики спокойнее отреагировали, но тоже, конечно, прихренели от эдакого сюрприза. Наши ухмыльнулись, когда Володя указал мне на рассевшегося высоко в ветвях дерева и уверенного в своей безопасности мандрила, а затем многозначительно похлопал по прикладу своей винтовки. Я глянул на Серёгу, тот призадумался, оглядел дикарей, ухмыльнулся от предвкушения предстоящего зрелища и кивнул, и тогда я, тоже ухмыльнувшись, дал спецназеру "добро".
У лесных обитателей свои рефлексы, отличающиеся от рефлексов обитателей открытой саванны. Наземь при грохоте выстрела никто не распластался, но все как один дружно присели и замерли, изобразив статуи, и только наш смех вывел их из ступора. Их старший опомнился первым, прикрикнул на остальных, явно стыдя за трусость — ага, как будто сам только что не перебздел вместе со всеми, гы-гы! Указываем ему на заваленного павианообразного, которому не повезло оказаться не в тот момент не в том месте, машем рукой — типа, забирайте, нам не жалко, он тут же сориентировался и послал двоих забрать добычу, а остальные таки пустились наконец в пляс. Особенно бабы и молодые девки.
— Современные пигмеи тоже таким манером пляшут после каждой удачной для них охоты, — пояснил нам геолог, — Благодарят духов леса за вкусную и питательную еду. А тут ещё и мандрил. Он хоть и не настоящий павиан, но во многом такой же, и там, где охота на него запрещена или население безоружно, он охреневает от безнаказанности, и его реально боятся — может запросто напасть и искусать, если на пути у него встанешь. А у них — разве ж это оружие?
— Стрелы запросто могут быть и отравленными, — возразил Володя.
— Яд подействует не сразу, а за пару минут разъярённый павиан на адреналине может такого наворотить, что ну его на хрен. Тем более, что эти сволочи, как и настоящие павианы, злопамятные и мстительные, и если при неудачном попадании яда не хватило, и подранок не сдох, а оклемался — пакостить он будет долго и целенаправленно. Думаю, они тут немало натерпелись от этих грёбаных мандрилов, а сегодня — справедливое возмездие сверхъестественными громом и молнией, так что их восторг меня не удивляет.
— А нахрена они вымазались чем-то таким, что чернее сенегалок? — я заценил их "макияж", отсутствовавший у не участвовавших в пляске мужиков и пацанвы.
— Скорее всего, какой-то репеллент от комарья, — предположил Серёга, — Жара, пляшут они старательно, а запах пота привлекает кровососов.
— А все остальные?
— Так и репелленты же разные бывают. Этот, возможно, слишком пахучий для дичи, и тогда он не подходит охотникам. И кстати…
— Точно! — спохватился и я, — Всем натереться! — это я добавил по-турдетански для наших бойцов, и мы все старательно натёрлись уксусом из фляжек, — И это, на девок дикарских пялиться поменьше! — тутошние гораздо симпатичнее капских бушменок, если на их вымазанность внимания не обращать, да на обритые зачем-то бошки, на которых, судя по их бабам постарше, должны расти густые мелковьющиеся волосы, обещаюшие вымахать в пышную гриву, если их не стричь коротко.
— А ведь если их хорошенько отмыть и дать волосы отрастить, так некоторые будут очень даже ничего, — спецназер проделал такую же умозрительную реконструкцию, как и я, — Даже жаль, что с мозгами у африканских дикарей проблемы.
— Ну, вообще-то с их мозгами проблемы не столько у самих дикарей, сколько у окружающих, которые сдуру допустят их в свой социум, — хохотнул геолог, — Они-то сами и с обезьяньими мозгами чувствуют себя прекрасно, если другие опекают их и подтирают за ними их сопли. Хотя, бушмены ведь тоже "здравствуй, дерево", но раскопан и один их череп с таким объёмом мозга, который сделал бы честь и европейским кроманьонцам. Так что единичные аномальные умники вполне возможны и среди таких "детей природы"…
На вкус поджаренное на костре мясо мандрила, которым дикари угостили и нас, мало чем отличалось от павианьего. Но мы ведь, собственно, не для этого его стреляли, а как для демонстрации "грома и молнии", так и для внушения туземцам понимания, что не это следует предлагать нам на обмен. Дело-то ведь шло к налаживанию торговли, а как её налаживать прикажете, когда "моя твоя не понимай"? Только вот так, намёками. Намёк их старший понял, хоть это и потребовало от него недюжинных мыслительных усилий. Или просто слухами земля полнится, и здесь хоть и краем уха, но наслышаны о торгующих по северную сторону лесов, то бишь в Сенегале, финиках из Керны и о том, чем именно они в Сенегале отовариваются? Одна леопёрдовая шкура у них нашлась — не иначе, как для их старшего парадным облачением служила. Африканские вожди любят облачаться именно в леопёрдовые шкуры — даже в саванне, где хватает и львов. Но основной естественный враг приматов, включая и наших предков, это таки леопёрд, и за миллионы лет это настолько прописалось в человеческой подкорке, что его шкура воспринимается круче львиной, хоть он и мельче. И даже гребипетские верховные жрецы рядятся при параде в леопёрдовые шкуры. Здесь же, в лесах, где львы не водятся, леопёрд и вовсе вне конкуренции. Когда-то этот зверь, шкура которого теперь была развёрнута перед нами, был великолепнейшим экземпляром своей породы, но с тех пор прошёл не один год, и на пользу эти годы шкуре, конечно же, не пошли. Затасканная, а местами и облезлая, прежнего товарного вида она уже не имела, что пришлось с тяжким вздохом признать и самому её владельцу. Шкурки мартышек нас не заинтересовали, а золота и слоновых бивней у них не было — не охотится их племя на слонов и не добывает золота. Ценное твёрдое дерево? Да растёт оно, растёт, в шаговой доступности имеется, но нам ведь не тонкие жерди интересны, а толстые брёвна, а как их заготовишь каменными топориками? Ну, хорошая попытка, да только не с нами. Добротная железяка — немалая ценность, и её — только по предоплате.
Но старик и не возглавлял бы стойбище соплеменников, если бы у него совсем уж не варил котелок. Сообразив что-то, он послал молодёжь в лес, и та через некоторое время притащила довольно крупные зелёные морщинистые плоды. Разломив оболочку одного их них, старик показал нам желтоватые орехи, в которых мы опознали знаменитые орехи кола — не совсем такие, как в Сенегале, но очень похожие, явно близкородственный им местный вид, едва ли сильно худший по сравнению с сенегальским. Старикан хотел за десяток плодов выменять хороший стальной тесак, которых мы в Керне за такое же число сенегальских отдали бы штуки три, если не все четыре. Но здесь ему не Керна, и нехрен их баловать, так что вместо тесака мы и маленького ножика ему не предложили, а только пару стальных наконечников для стрел, к которым добавили связку ярких ленточек. Судя по восторженным возгласам туземной молодёжи, её это устроило бы, но их глава мыслил куда практичнее. Указав недоумкам на большую корзину, он послал их в лес уже с ней. На сей раз ждать пришлось дольше — явно не с одного дерева собирать пришлось, но корзина зато вернулась наполненной уже знакомыми плодами до краёв, и ещё десятка полтора они принесли в руках — видимо, вывалившиеся из корзины на обратном пути. Это — уже другое дело. Изобразив дискуссию, стоит ли это запрашиваемого стариком тесака, мы "сошлись" на том, что стоит, и тесак был торжественно вручен ему. К радости местной молодёжи, мы оставили и выложенное ранее, и если оба драгоценных наконечника главнюк сразу сгрёб в горсть, пока их не заиграли, то ленточки были раздербанены сразу же. Одной их связки на всех, конечно, хрен хватило, и это могло породить нехилый социальный конфликт. Ну и что старику оставалось делать, кроме как продолжать торговлю?
