Ночью готовились к выходу, а рано утром три отряда и разведрота нашей бригады двинулись в путь. Предстояло преодолеть около сорока километров тяжелого бездорожья. Кругом лес, его рассекала неторопливая река У борть. Низкие ее берега заросли густым кустарником. А кругом — топи, болота, мелкие речушки. Места здесь безлюдные, труднопроходимые. Но партизаны еще раз доказали, что для них нет непроходимых мест. По болотам, сквозь густые заросли прошли даже обозы.

Впереди шла рота Семена Шукаловича, за ней — отряд имени Кутузова, и замыкал колонну Гребеневский отряд. Отряды имени Калинина и имени Суворова двинулись к месту расположения лагеря Мозырьской бригады. Они должны были действовать совместно с этой бригадой на участке железной дороги Мозырь — Ельск.

…Где-то впереди разносится дружное постукивание топора. Слышится треск падающего дерева. Партизаны укладывают бревна на топкую землю.

Однофамильцу комиссара бригады — разведчику Алексею Лину поручено найти брод через реку У борть. Он осторожно входит в холодную воду. Переправа найдена! За разведчиком переправляются обоз и партизаны.

Ездовой Балахонов первым перебрался на противоположный берег и остановился у старой березы. Он и начальник штаба Гончаров сидели на возу, доверху наполненном свежей, недавно скошенной травой. Балахонов уложил поверх травы винтовку, гикнул на коней:

— И-и, красавчики!

Дорога узкая, лесная. То хлестнет по лицу сосна, то зацепит дуб, наклонивший свои ветви чуть ли не к земле. Дятел, вцепившись острыми когтями в ствол дерева, деловито стучит по коре. Долетает воркованье диких голубей. Безуспешно попытаться увидеть их. Невидимые, сидят они не то на дубе столетнем, не то на сосне с густой, непроницаемой кроной.

— Был у нас, товарищ начштаба, в отряде партизан Алексей Анисимов, — начал рассказывать Балахонов. — Сибиряк, огонь парень. Смелый, ловкий. Звание старшего сержанта имел. Из немецкого плена попал к нам в отряд в декабре тысяча девятьсот сорок второго года. Никого не боялся. Возле местечка Скрыгалово напали на нас фашисты. Поле чистое. Конники спешились, а Анисимов — хоть бы что. Сидит верхом на лошади, из автомата строчит, кулаком грозит гитлеровцам. Ну и парень!.. Залегли мы и дали бой. Тогда Анисимов больше всех гитлеровцев уложил. Автоматчик он добрый и пулеметчик лихой…

Дорогу преградила небольшая речушка. Балахонов отпустил чересседельник, отвязал повод, и лошади начали жадно пить. Отряды благополучно переправились на другую сторону. Снова дорога, извиваясь, повела в глубь леса. Разведчики спешились и скрылись в кустах. Подошла головная колонна партизан отряда имени Кутузова. В повозку подсели радист Григорий Стенько и комиссар бригады Роман Лукьянович Лин.

А Балахонов продолжал:

— Сердце у него такое. За товарища — в огонь и в воду. Последней махоркой, бывало, поделится. В обиду дружка не даст. А к гитлеровцам у него большая была ярость. От них и смерть принял. В одной деревне погиб. Там мы гитлеровцев и полицейских громили. Погнался он за офицером, в плен хотел его, гада, взять, а офицер под ним коня убил. Другой бы вернулся, а Анисимов пешим стал того офицера ловить. Гнался, гнался за ним. Потом упал. Мы к нему подбежали, а Анисимов уже мертвый лежит. В диске автомата ни одного патрона не осталось…

Повозка прыгает по корням, которые, выбившись из земли, как удавы, легли на поверхности. Кроны деревьев сплелись между собой, образуя густую завесу. Словно в сумерках, идут партизаны все дальше и дальше.

Лесное озеро. Тихая вода, камыши. Желтые корзиночки лилий. Веет от всего этого сказочным, сонным царством. Пахнет мхом, сыростью, прелым деревом.

— И-и, красавчики! — привычно гикнул Балахонов, и кони нерешительно ступили с берега. Колеса сразу погрузились в воду.

— Ничего, доеду. Дальше похуже болотца будут, — улыбаясь, подбадривает Балахонов.

Миновав кладбище с деревянными крестами, расположенное недалеко от села Буйновичи, партизаны вышли на проселочную дорогу. Телеграфные и телефонные столбы с оборванными проводами. Справа и слева густая стена леса. Изредка попадаются небольшие поляны.

…Село Буйновичи. Ни одного дома. Все сожжено фашистами. Кое-где высятся разрушенные печи да уцелевшие трубы — это все, что осталось от жилья. Улицы безлюдны. Изредка попадаются наспех сколоченные курени. Груды развалин. Около остова печи стоит усталый мужчина. Он вытирает слезы.

— Немало народу тут гитлеровцы в тысяча девятьсот сорок первом году перебили, — говорит он. — Кто в лес убежал — тот уцелел, а кого захватили — тех уничтожили. И в огонь живьем бросал, и расстреливал проклятый фашист, — рассказывает мужчина.

Снова в пути. По дороге к штабной повозке часто подходят партизаны, шутят. Разведчики докладывают начальнику штаба обстановку. Подошли к болоту. Кони медленно тащат повозку.

— Ну, тут гляди в оба, — говорит кто-то из партизан.

Это последняя преграда. Доложили, что впереди деревня Синицкое Поле. Вечереет. Горят на западе тучи, и на фоне их хорошо видны медленные взмахи крыльев одинокого аиста. Вот и село. Оно уцелело. Стоят деревянные, крепко сколоченные хаты, такие же прочные сараи и добротные заборы. На улице наши разведчики. Вот на скамейке сидит пожилой партизан, он беседует с женщиной. Рядом совсем молодой Николай Янковец с автоматом через плечо и с балалайкой в руках. Подъехала штабная повозка.

— Янковец! — крикнул комиссар партизану. — Позовите ко мне командира роты Шукаловича.

Партизаны насторожились. Минут через пять Шукалович уже был около штабной повозки.

— Сделаем привал в деревне, товарищ комиссар, — сообщил он Лину, — приказ командира бригады.

— Подавайте команду, — приказал начштаба Гончаров.

— Завтра будем У цели, товарищ комиссар! — сказал Шукалович.

— Должны быть.

Навстречу им вышел Павел Татарчук — командир Гребеневского отряда.

— Комбриг приказал разместить штаб в этом доме, — доложил он.

Зашло солнце, погасли его краски на горизонте, в деревне заскрипели ворота, захлопали двери. Партизаны готовились немного отдохнуть.

Через час начальник штаба Гончаров обходил дома, где отдыхали партизаны, и проверял посты. Пройдя мимо последнего дома, он углубился в лес.

— Пропуск?! — властно прозвучал голос часового.

— Свои, свои, — поспешил ответить Гончаров.

— А, товарищ начальник штаба. — Из тьмы выступили два часовых с автоматами наперевес. Это были Александр Мельянец и Василий Реут.

— Где же остальные партизаны заставы? — спросил Гончаров.

— В шалаше они, отдыхают.

Мельянец вызвался проводить Гончарова.

В хорошо замаскированном шалаше сидели восемь человек. Горел костер, на рогатках висел котелок с водой.

— Чаек будем пить с пирожными, товарищ начштаба, — под общий смех проговорил никогда не унывающий разведчик Костя Чурилов.

— Все шутишь, Костя, — заметил Гончаров.

— А чего же не шутить. Вот рванем железку — и порядок будет.

За поясом у Чурилова — трофейный пистолет, в руках — кожаная плеть.

— Закурить бы…

Его угостили самосадом. Жадно затягиваясь, он начал, как всегда, рассказывать:

— К Припяти в разведку уходил.

— Ну и как?

— Чуть было мне гитлеровец лапти не сплел. И как получилось, — поблескивая глазами, продолжал свой рассказ Костя.

Гончаров присел около костра и стал слушать.

— Подхожу к селу. Где лесочком, где в рожь войду, ползком пробираюсь. Смотрю — никого. Обошел вокруг — ни души. Что за черт! Решил в хату зайти. Там у нас дочка связного жила. Помните, товарищ начштаба? — обратился он к Гончарову. — И в хате никого. Думаю, неужели всех жителей угнали гитлеровцы и сами смылись? Выхожу из хаты, а в дверях навстречу мне гитлеровец. Здоровенный такой. «Русь! Партизан!..»

Шапка на мне вот эта была. Видно, красную ленточку заметил. Стоит как вкопанный. Он на меня смотрит, я — на него. Глаза у него на лоб лезут, а сам бледный стал. Вот бы в кино заснять. Редкий случай.