На мой взгляд, к сожалению, совершенно немыслимо согласовать две вещи – мораль и воображение. Я предупреждаю об этом матерей, которые вздумали бы дать своим дочерям эту религиозную поэзию. Автор вставил сюда между прочим отрывок из «Новой Элоизы», в котором рассказывается, как Юлия жалуется на сердечную пустоту после того, как были изжиты все ее душевные силы. Я никогда не забуду впечатления, которое на меня произвела звучная проза Руссо. Я похитила книгу, чтобы перечитать еще раз этот отрывок, который и опечалил меня, и заставил задуматься. Теперь я понимаю, что Шатобриан имел в виду совсем другое: он хотел, чтобы эта неясная потребность любви была обращена на Бога, но, повторяю, для пятнадцатилетних девочек этот отрывок опасен, так как может произвести на них впечатление совсем обратное тому, на которое рассчитывал автор.

По окончании чтения двери открывались и начинались разговоры. Старики рассказывали, молодежь внимательно слушала. Краковская кастелянша – старшая дочь Понятовского, друга и сподвижника короля Карла XII, – часто рассказывала интересные подробности об этом шведском короле, слышанные ею от своего отца. Вряд ли кого другого судьба одарила такой необычайной способностью к геройским поступкам, как короля Карла XII. Соединяя в себе железное тело и пылкую душу, он ни перед чем не останавливался, ничему не удивлялся, не верил в препятствия и считал человеческие потребности детской блажью, а в физической слабости видел лишь признак трусости.

Однажды во время похода не хватало съестных припасов. Король, всегда ехавший впереди армии, спрыгнул вдруг с лошади, вырвал пучок травы и принялся его жевать. «Я пытаюсь завоевать мир, – сказал он своему сподвижнику, с удивлением смотревшему на него. – Добейся я того, чтобы мои солдаты довольствовались такой же пищей, то я если и не превзойду, то по крайней мере буду подобен Александру или Цезарю».

Единственное, чего он боялся больше всего на свете, – это могущества красоты. Красивая женщина могла превратить его в труса и заставить обратиться в бегство. «Сколько героев, – говорил он, – не устояли перед очарованием красивого личика. Александр Великий, которого я ставлю выше всех, сжег целый город в угоду какой-то сумасбродной куртизанке. Я хотел бы, чтобы судьба уберегла меня от такого искушения и чтобы история не бросила мне упрека в подобной слабости».

Однажды ему доложили, что его желает видеть молодая девушка, которая умоляет оказать покровительство ее слепому восьмидесятилетнему отцу, обиженному солдатами. Первым порывом короля, чрезвычайно строго относившегося ко всему, что касалось военной дисциплины, было вскочить, бежать к девушке и лично выслушать ее жалобу, но вдруг он остановился и спросил: «А она красива?» И когда ему ответили, что она очень молода и необыкновенно красива, он приказал передать ей, чтобы она закрыла лицо вуалью, в противном случае он не будет ее слушать.

Как я сожалею, что мне уже тогда не пришла в голову мысль записывать все, что я слышала. Теперь, когда я пробую вспомнить, мне представляются лишь отдельные факты, а тогда это была история целой жизни, повесть о событиях необычайно интересных, рассказанная чрезвычайно точно и живо. Кастелянша, которая заставила нас своими рассказами соприкоснуться с давно минувшими временами, сама была очевидицей всех этих событий, и ее воспоминания дышали такой наивной простотой, правдивостью и благородным прямодушием, что не оставляли ни малейшего сомнения в достоверности и точности излагаемых событий.

В те времена, о которых идет речь, то есть во времена Карла XII, еще практиковали астрологи. Вот рассказ об одном шведском астрологе, который я услышала, сидя у ног матери, дрожа от страха и затаив дыхание. Было то ребячество или суеверие – не важно, но я теперь могу откровенно, не краснея, сознаться, в том, что в этом ощущении страха было какое-то своеобразное наслаждение. Быть может, на чувствительного читателя этот рассказ произведет некоторое впечатление, тем более что, повторяю, в нем нет ничего вымышленного.

По смерти Карла XII [Станислав] Понятовский, искренне преданный королю, вернулся в Польшу, где вскорости женился на княжне Констанции Чарторижской и поселился в своем поместье – Волчине. Занимая самую почетную должность в крае – краковского кастеляна, – унаследованную после его зятем [гетманом Браницким], он жил, уважаемый соседями и обожаемый своей семьей, отдыхал от бурной жизни и благородных трудов, которым посвятил лучшие годы своей жизни.

У него было уже четверо детей, и как раз в тот момент, когда произошел странный случай, о котором я хочу рассказать, ожидалось рождение пятого. Разумеется, в замке царило весьма понятное волнение; детей удалили, и они беззаботно играли на дворе в снежки, а отец, охваченный тревогой, совершенно машинально вперил взор в клубы дыма, который выпускал из своего восточного чубука.

Вдруг внезапный шум вывел Понятовского из задумчивости. В комнату вбежали дети, ведя с собой какого-то иностранца, который, как оказалось, выразил желание видеть хозяина дома. Необыкновенная приветливость вместе с изысканной вежливостью были отличительными качествами краковского кастеляна, и эти качества унаследовали от него все его дети, в особенности король Станислав. При виде иностранца беспокойство уступило место любопытству. Странное одеяние и вполне приличные манеры незнакомца невольно возбудили внимание кастеляна. Он пригласил его в гостиную и предложил перекусить.

Когда слуги удалились, незнакомец рассказал следующее. Швед по рождению и астролог по профессии, он путешествует в интересах своей науки, а теперь направляется к великому раввину в Козениц – маленькое местечко недалеко от Волчина.

Не веря в каббалистику, Понятовский не мог удержаться от улыбки.

– Я вижу, что вы с недоверием относитесь к священнейшей и прекраснейшей из способностей человека – читать по звездам, – заметил астролог. – Чтобы рассеять ваше недоверие и в благодарность за милостивый прием, который я нашел под вашей кровлей, я предскажу судьбу всех ваших детей.

Тотчас же его окружили белокурые и темноволосые головки. Расспросив подробно о дне и часе рождения каждого ребенка, астролог предсказал девочкам блестящие партии, а мальчикам – военную славу, почести и богатство.

Вдруг тишину прорезал крик новорожденного, которого акушерка внесла к отцу. Все окружили его. Астролог бросил быстрый взгляд на ребенка и в порыве необычайного экстаза с силой воскликнул:

– Привет тебе, король Польши! Я приветствую тебя сейчас, но от тебя еще скрыты и твое высокое назначение, и несчастья, ожидающие тебя!

Как ни был предубежден кастелян против всяких предсказаний, тем не менее, как признавался он потом своей дочери, при последних словах астролога его охватил смертельный страх.

Король Станислав никогда не говорил об этом предсказании, но его старшие братья и сестры вспоминали об этом случае не раз, и каждый рассказывал его по-своему[10].

Как завидна эта способность простодушно признаваться, не боясь насмешек, в том, что на свете существуют необъяснимые вещи, а тем более такие, которых нельзя отрицать.

Да здравствует доброе старое время, когда верили всему! Сначала верили в Провидение, и это очень упрощало жизнь, затем в рай, который дает утешение в скорби, твердо верили в добродетель и в возможность воздержания от дурных наклонностей. Ведь самые остроумные писатели и прекрасные романисты тогда еще не доказывали, что подобное воздержание по меньшей мере тщетно, так как страсть оправдывает всякое заблуждение. Верили также в чудеса, в бескорыстную любовь, в самоотверженную дружбу и даже в благодарность…

Кроме верований в «серьезные», если можно так выразиться, предметы существовали еще верования, за которые потом мы сами себя упрекали и в которых приходилось исповедоваться священнику. Сюда относились верования в любовные чары, гадания, предчувствия, предсказания, привидения. Эти верования рождали поэтов, мечтателей, сектантов, героев и сумасшедших!