— Это он?
— Он. Открывай сам, мне не положено.
Вскинув глаза на широкие створки, Георг поискал скважину. На свежем, не так давно поморенном дереве, были еще видны следы рубанка, и оковка этих полуворот-полудверей была из начищенного металла, с новыми заклепками петлями, да и кольцевые ручки слепили серебряными искрами. Скважина тоже нашлась, - точно посередине.
Повернув лишь раз, дверь со щелчком и без скрипа отошла в сторону, и Оливия с Георгом вошли внутрь. Помещение темницы было похоже на помещение храма, в котором мальчишка был однажды, - длинная зала, впереди что-то вроде алтаря, только здесь, по бокам, высились стрельчатыми арками пустые ниши. В каждой из них стояла скамья, на полу валялись цепи, прикованные к стене, и миска. И больше никого не было, - никаких узников. Ниши не отгораживали даже решетки.
— Это так важно? — осмелился переспросить Георг.
— Да, — Оливия кивнула.
В свете трех развешанных фонарей, девушка стала казаться мальчику совсем не от мира сего. Очень сосредоточенная, вооруженная, с поджавшимися губами, - собранная, как для внезапной атаки. Даже костюм ее немного ощетинился лоскутками ткани и чешуйками металла у подбородка. Георг разглядывал ее, решив спросить ее как-нибудь потом: эта рваная кольчуга на шее, - одежда, или ее собственная кожа?
— А где заключенные?
— Сейчас появятся, — и сделала шаг назад, — будь готов.
Внезапно испугавшись, он тоже попятился.
— Нет, а ты должен остаться.
— Один?! Здесь?!
— Не один, малыш, но я в стороне. Мне вмешиваться нельзя.
Теперь уже, не смотря ни на какое одеяние, Георгу стало холодно. От страха. Он оторвался взглядом от оруженосца и стал хаотично вглядываться в пустые проемы. Вот как выскочит оттуда чудовище, что он и увидеть его не успеет, и сожрет его. Он и без этого страдал от своей немощности, а теперь вдвойне почувствовал ее, и осознал, какой он на самом деле маленький и болезненный, что ничего он не сможет сделать, даже побежать. Ноги от слабости приросли к каменному полу.
— Оливия!
Но та не ответила.
— Ваш сын самый выдающийся ученик в школе, — раздалось сзади, и Георг, обернувшись, узнал своего учителя. А рядом стояла мама, и он сам, — наша гордость и надежда на победу в летних соревнованиях.
В желании крикнуть, он только открыл рот, но не издал не звука. Все трое, как еле видимые призраки стояли в стороне, и освещал их не свет каземата, а те далекие школьные лампы под потолком, одна из которых так долго трещала после нагрева, пока ее не заменили. Угадывать-то было не нужно, - он прекрасно помнил этот день, когда переполнялся гордостью сам за себя, и купался в родительской похвале, уверенный, что он обязательно выиграет соревнования. Он бегал со скоростью кометы, и никто во всем городе, ни один его сверстник, не мог его обогнать ни разу.
— А ничего, что он пропустил две недели занятий?
— Он уже догнал программу, он смышленый мальчик. Нам очень нужно его участие.
— Мне необходимо еще посоветоваться с врачом, все-таки всего несколько дней прошло, как его выписали. Можно ли нагрузки?
— Георг, — учитель опустил взгляд на него, — если что ты готов посражаться за то, чтобы имя нашей школы зазвучало на всю страну? Я освобожу его от всех уроков, только бы готовился, тренировался. Ну?
Мама колебалась, а сын смотрел на учителя. Георг и это помнил, - что в ту минуту больше всего на свете хотел оправдать его надежды. Чтобы школа гордилась, и чтобы учитель гордился, потому что тот всегда выделял его среди других учеников. Он обязан был участвовать!
— Ничего страшного не произойдет, уверяю вас, — учитель продолжал гнуть свою линию, — сейчас это только пойдет ему на пользу. Физическая активность позволит быстро войти в привычный здоровый ритм, да и какие же это нагрузки? Легкая гимнастика, разминочка. Пара пробежек в день, и все, - а дальше домой и никаких уроков. Вы уж последите за его питанием.
— Ладно, — согласилась мама с улыбкой, — убедили.
— Георг! — тот снова зычно призвал мальчишку, — на тебя уповаем!
И растаяли. Георг с застывшим звоном в ушах смотрел на фонарь, - где секунду назад еще виднелся учительский профиль. Это была не пара пробежек, это были кроссы по стадиону для достижения определенного результата, а потом для закрепления его. Он гонял его изо дня в день, так что к концу каждой тренировки Георг падал в стриженый газон лицом вниз от изнеможения. Едва почувствовав, как прилив ненависти снова заполняет его, Георг услышал другой голос, уже с другой стороны.
— Обычное недомогание… — протянул скучный ленивый тон, — все показатели в норме… вот вы, мамаша, панику развели. Здоров ваш мальчик.
Врач прямо по плитам делал шаги, оставаясь недвижимым. И снова тут же была мама, - в темно-зеленом платье. Ей как раз его недавно отец подарил на день рожденье, они вместе ходили выбирать. Уже давно, но это он тоже помнил. Как по подсказке, в поле зрения снова появился он сам, идущий позади матери в нескольких шагах.
— Ну, одышка, ну слабость, — гундел доктор, просматривая свои бумажки на планшетке, — аскорбинку попейте, отдохните. Вы говорите, у него совсем недавно соревнования прошли? Так что ж вы хотели?..
— А кардиограмму вы сделали? Он иногда жалуется, что у него в груди колет.
— Показатели в норме, идите домой, мамаша, работы много. Если хотите, я вам справочку выпишу, чтоб от уроков денька на три освободить. Отдохнет хорошенько и все пройдет.
— Да, выпишите.
Георг закрыл глаза. А когда открыл, увидел перед собой окно. То самое, на которое он смотрел в течение двух долгих зимних месяцев. Даже снег за стеклом шел.
— Это ты виновата… — свой собственный голос не узнал. — Это ты виновата…
Рядом с окном появилась больничная койка, снова он и снова мама, сгорбленно сидящая рядом на стуле.
— Не надо было меня рожать. Я не хочу быть таким, это ты виновата…
— Не говори так, сынок. Все образуется, — у мамы были запавшие темные глаза, уже выплаканные неделями ожидания, а потом и ударом диагноза. — Сделаем операцию, и все поправится…
— Нет! Я не хочу, я не проснусь, я не выживу… они говорили, что так может быть, я сам слышал, когда они разговаривали с тобой!
— Родной, если не делать, то ты… ты взрослый уже, - слова ей давались с большим трудом, — ты понимаешь, да? Так нельзя, нужно делать то, что говорит доктор.
— Это ты виновата! Ты всегда делаешь то, что говорят другие!
— Георг… — Оливия, наконец, подошла к нему и тронула за плечо, — подойди к дальней стене.
Мальчишка был такой бледный и с такими распахнутыми глазами, застывший, как маленькая восковая куколка, одетая под пажа. У него дергались скулы, а брови сошлись, зарубив на лбу бороздку недетской ярости:
— Ненавижу… их всех ненавижу.
— Ты запер их здесь, в Темнице виноватых, мой воин, потому что они заговорщики. Ты вспомнил? Они свергли тебя, они лишили тебя короны, — девушка перешла на шепот, и говорила, стоя сбоку, прямо на ухо, а он не сводил взгляда с невидимой точки впереди. — Тебе никогда не вернуть себе трон… никогда. Это они виноваты!
От резкого выкрика он вздрогнул, а Оливия с силой толкнула его в спину, так что он, едва не упав, сделал несколько поспешных шагов вперед.
— Хватит держать их в тюрьме и кормить! Хочешь отомстить, - казни! Вот тебе твое первое оружие, Георг!
В руках у него затяжелело древко. А то место, что он принял сперва за алтарь, осветилось факелами, открыв для обозрения эшафот. Какая-то неясная фигура, он даже не успел разглядеть, кто, вывела к плахе связанного по рукам учителя Георга, и заставила преклонить колени. Мальчишка взглянул на руки, - он держал топор. Тяжелый, но в меру, он мог бы его легко вскинуть над головой…
— Что это… — Георг осип от ужаса.
— Расплата, — голос Оливии звучал так красиво и торжественно, как звон колокола, — каждого, кого ты винишь в своей болезни. Они отправили тебя в этот мир, они порвали тебе сердце и отняли силы, они поставили твою жизнь под угрозу смерти, так расплатись!
